— Муха залетит, — сказал я. — А зачем нам, спрашивается, залетевшая муха? Опарышей разводить? Да ведь не рыболовы мы, не рыболовы, увы…

— Ой, Саш, это ты, правда? — спросила Танька.

Я повернул голову, оценил себя в зеркале. Ну, вроде я. Причёска изменилась, конечно. Вечно девчонки на всякую ерунду внимание обращают. Мы, мужики, зрим сугубо в корень, видим суть, пронзаем своими орлиными взорами души насквозь.

— Нет, не я. Это попаданец из другого мира в моём теле. Пришёл безудержно острить и соблазнять красоток. И, кстати, я уже почти закончил острить.

— Тьфу, дурак! — выпалила Танька, покраснела до корней волос и пулей улетела обратно наверх.

Я только и успел, что взглядом её проводить. Потом поглядел на Фёдора Игнатьевича невинным взором, мол, а я что? Я — ничего. Тот закрыл глаза и несколько раз перекатился с пятки на носок и обратно.

— Скоро это закончится, — шёпотом пообещал он себе.

— Ой, Сашка-а-а! Ты волнуешься?

— Кто, я? Не-е-ет. У меня в голове столько науки, что на эмоции я уже вообще не способен. Считай, что я — терминатор.

— Тьфу, опять ты чушь несёшь! — Танька топнула ногой. — Нет чтобы подбодрить меня!

Я оторвал взгляд от книги и посмотрел на Танюху, затянутую в корсет и нервно теребящую пышные юбки.

— Тебя? Подбодрить? Ты вообще в этом мире родилась, если не заметила, и должна себя чувствовать, как рыба в воде. Это я — попаданец из чёрт знает откуда, проколоться могу на любой мелочи.

— Вот и именно! Вот и переживай, значит! Я буду видеть, как ты нервничаешь, и буду думать: «Ну, он-то попаданец, а я тут — как рыба в воде, мне бояться нечего!»

— Толковый план, — похвалил я и опустил взгляд обратно в книгу.

Там, в книге, было гораздо интереснее, чем тут. Тут приближался час скучного деньрожденческого приёма, а там девушка танцевала на самом настоящем балу и попала в другой мир, где моментально сделалась невестой принца… Господи, что я делаю со своей жизнью, а?..

Тут со стороны Танюхи донёсся подозрительный всхлип, и я с удивлением поднял голову вновь. Именинница стояла у самой двери (мы, как всегда, тусовались в библиотеке) и правда готова была разреветься, послав к чертям плоды трудов той мрачной дамы с азиатской внешностью, которая всё утро создавала ей лицо из разнообразных косметических штуковин.

— Отставить мокрое! — сказал я. — Что за слёзы? Я ведь ещё не умер и даже не планирую на этой неделе!

— Да ну тебя, — отмахнулась Танька. — У меня сегодня день рождения, вообще-то.

— Знаю, в этом всё и дело.

— Я думала, тебе не всё равно.

Пришлось закрыть книжку, бросить на столик и встать из такого удобного кресла. Потом пришлось подойти к Татьяне, взять её за руки и заглянуть в глаза.

— С днём рождения тебя, Танюха. Желаю здоровья, счастья и личной жизни. Думал подарок вручить потом, когда все свалят к чёртовой матери, но раз уж ты изволила распустить нюни сейчас — так тому и быть.

Я запустил руку во внутренний карман и достал солидного вида конверт. У Таньки от удивления широко раскрылись глаза.

— Что это?

— Конверт, не видишь, что ли.

Из кабинета у Фёдора Игнатьевича спёр, самый красивый выбрал.

— Сашка!

— Ну открой.

— Я боюсь!

— Не бойся, не повестка.

Танька открыла конверт и дрожащими пальцами вынула оттуда пёрышко.

— Ой, — сказала она.

Пёрышко было кожаным. Я, ещё когда мы с Фёдором Игнатьевичем мотались по городу, заприметил кожевенную мастерскую. Сначала, конечно, мысленно посмеялся, что «кожвен». Потом призадумался.

Однажды, выбравшись на вечерний променад, я узрил на мостовой чьё-то перо и с ним пришёл к кожевенных дел мастеру. Показал перо, объяснил задачу. Дядька долго хлопал на меня глазами, пытаясь понять, как именно я над ним прикалываюсь. Когда смекнул, что никак, озадачился ещё сильнее.

В итоге мы с ним подружились, хороший дядька оказался, с юмором. И пёрышко мне исполнил в долг, до первой зарплаты.

— Закладка, — сказал я. — Чем богаты, как говорится, тем и…

Договорить не успел — Танька бросилась мне на шею, чуть не повалила.

— Спасибо! — жарко зашептала на ухо. — Спасибо-спасибо, ты настоящий друг!

От двери послышался кашель. Танька спохватилась, слезла с меня и встала рядом. Посмотрела на Дармидонта. Тот сказал:

— Гости приходить изволят. Фёдор Игнатьевич просит вас спуститься-с.

Ну, вот и началось.

Спускать решили меня первого. Танька всё же гвоздь программы, ей не худо задержаться. А меня потихоньку представлять нужно. Ну, я смокинг расправил (ага, у меня и смокинг теперь есть, стараниями Фёдора Игнатьича, готов ко всем возможным поворотам судьбы) и вразвалочку зашагал по лестнице, позволяя ступенькам от души скрипеть.

Снизу доносилась музыка. Ради сегодняшнего вечера Дармидонт вытащил из какого-то загашника граммофон и кучу пластинок со скучным инструменталом типа всяких там Бахов и Вагнеров. Я в них не разбирался, да и вообще до музыки всю жизнь был равнодушен.

Фёдор Игнатьевич стоял возле камина с каким-то жутким дылдой. Высокий — на три головы выше собеседника. Тощий, как шпага. И лицо какое-то странное, отрешённое. Вроде губами шевелит, а сам — как будто не здесь.

Служанка, специально нанятая ради такого случая, застыла поодаль с бутылкой в руках. Уже подходя, я заметил, что у дылды и Фёдора Игнатьевича в руках бокалы. Ну и правильно, разминаться надо начинать так, чтобы к началу мероприятия уже было не важно, юбилей это или поминки.

Фёдор Игнатьевич заметил меня и тут же переориентировал беседу.

— А вот и он! Александр, подходите к нам! — так сказал, будто я сквозь толпу шёл и не знал, в какую тусу мне вписаться. — Вот, познакомьтесь, мой дальний родственник, Александр Николаевич. А это — Семён Дмитриевич Старцев, декан факультета стихийной магии.

— Очень приятно! — Я с опаской пожал какую-то нечеловечески широкую ладонь Старцева.

— И мне тоже, господин Соровский. Если позволите…

— Просто Александр, — улыбнулся я. — Чтоб не путаться.

— Любезно! — улыбнулся в ответ Старцев, не выпуская моей руки. — Значит, вы открываете новую кафедру?

— Кто-то же должен. А то вы, отцы, закоснеете совсем. Магию, я считаю, нужно двигать вперёд. А то годы идут, а оно всё как стояло — так и стоит.

Длительность рукопожатия начала превосходить всяческие разумные пределы. Казалось, Старцев завис, как первый пентиум при попытке объяснить ему, что такое Cyberpunk 2077. В пользу этой версии говорило и то, что он не прекращал плавных движений, то поднимая мою руку, то опуская.

— Годы идут, — согласился он со случайным кусочком моей маленькой речи.

— Вот я и говорю. — Я попытался высвободить руку, и Старцев, почувствовав моё усилие, с выражением удивления на странном лице разжал пальцы.

— Прошу прощения, — сказал он.

— Забыли, — махнул я рукой и взял бокал у служанки, робко приблизившейся к нам.

Тут уже такая ситуация, что хочешь не хочешь, а надо употребить. Если остальные коллеги Фёдора Игнатьевича такие же колоритные личности, то встречать их неподготовленным вообще опасно для душевного здоровья.

Старцев же, будто услышав звук, резко повернулся к Фёдору Игнатьевичу и с высоты своего роста окатил его странным взглядом:

— А к какому же факультету будет относиться новая кафедра?

Фёдор Игнатьевич вздохнул и сразу стал выглядеть усталым.

— Ни к какому пока… Предмет, видите ли, в своём роде уникальный, кафедра экспериментальная. К тому же она, по определению, междисциплинарного характера.

— Как же так — кафедра будет, а факультета нет? — недоумевал Старцев.

— Прецедент, — развёл руками Фёдор Михайлович. — Но не в первый же раз, кафедра зельеварения, к примеру, тоже… Ни к одному факультету приписать пока не могу, и создать новый факультет пока не дают высочайшей санкции. Как минимум первый год будем вот в таком необычном режиме, Семён Дмитриевич. Александр будет подотчётен лично мне. Однако я надеюсь, что он в лице каждого преподавателя найдёт поддержку и опору.