Мои подчинённые засуетились, и вскоре мы всемером мчались на огромных санях, запряжённых оленями, по заснеженному лесу.

Холодный ветер хлестал в лицо, швыряя в глаза снег. К сожалению, сани не имели какой-либо крыши и стен, только бортики.

Мых, впрочем, закутался в шубу одного из покойников. Та висела на нём как шатёр. Крушитель ещё возле костра натянул шубу другого мертвеца, и она треснула по швам, но хоть прикрыла его доспехи. А вот Инварру шуба третьего трупа пришлась почти впору и немного порвалась лишь на спине.

И всё же никто не роптал — напротив, глаза у всех сверкали азартом.

Кажется, моим спутникам приключение пришлось по душе.

Только мои новые смертные слуги всё ещё осторожно поглядывали на меня, не зная, чего ожидать. Я подмигнул им и перевёл взгляд на пригорок. Сани шустро взлетели на него, и нам открылась долина, окружённая с трёх сторон заснеженными горами. В середине неё полыхал огоньками небольшой город.

— Это ещё что за Лас-Вегас такой? — удивился я обилию огней.

— Чёрный Город, — прохрипел управляющий оленями разговорчивый мужичок.

— Спасибо, родной, без тебя бы я и не понял, — саркастично пробурчал я и следом спросил: — Как тебя кличут-то? Небось, Ивашка Семь-пядей-во-лбу? Или Профессор?

— Нет, Горько Рубака я.

— Никогда бы не подумал, — иронично хмыкнул я. — Ну что, гони, Рубака, прямо в город.

— Да, хозяин, — прохрипел тот и тряхнул вожжами.

Олени рванули под горку. Ветер засвистел ещё сильнее, едва не сдувая с моей головы бесформенную шапку, которую прежде носил один из небожителей.

Уже совсем скоро мы въехали в шумный городок, освещённый множеством факелов, керосиновых фонарей и даже электрических ламп. Казалось, здесь смешались всевозможные технологии и эпохи.

Однако в целом это место походило на городок лесорубов. Все постройки были сложены из громадных брёвен. Повсюду шлёпали копытами по мокрому снегу лошади, лоси, ездовые олени и прочие четвероногие. Переговаривались и смеялись эльфы, гномы, огры, люди и тролли. Даже черти шныряли кое-где.

А уж сколько тут было разнообразной божественной энергии, идущей от кое-каких персонажей! Мама не горюй! Я в таких местах никогда и не бывал. Хотя нет, бывал — в Асгарде и прочих подобных местах. Но тогда я не чувствовал божественную энергию, а сейчас ощущаю её.

У меня аж волоски на коже встали дыбом, столько здесь бродило существ с божественной кровью. И все они слетелись на турнир Кхарна, как мухи на дерьмо с тремя мишленовскими звёздами.

— Ты гляди, гляди, чего делает! — пробормотал Мых, высунув физиономию из-под шубы.

Его глаза распахнулись, впившись взглядом в черноволосую девицу, танцующую на колоде в окружении мужиков. Те хлопали в ладоши под звонкие ритмы бубна, которые она выбивала, попутно тряся бёдрами, обвязанными шнурками с весело звенящими колокольчиками.

Несмотря на мороз, на девице имелась лишь набедренная повязка из пятнистой шкуры. Грудь её была обнажена, соски торчали, а бёдра соблазнительно ходили из стороны в сторону, словно гипнотизируя мужиков. Те глядели на неё, раскрыв рты, и едва слюной не захлёбывались.

— Не туда смотришь, — хмуро бросил я старику и указал взглядом на нескольких щуплых чертят, шныряющих среди зрителей.

— Воруют, паскудники, — пробормотал Мых и с укоризной посмотрел на Инварра.

— Чего ты на меня так пялишься? — буркнул тот. — Не мои они. А мои, если воруют, то их хрен заметишь.

— Куда дальше править? — спросил меня Рубака, оборачиваясь через плечо.

— Надо бы отыскать место, где записываются на турнир, — ответил я, вдохнув стылый воздух, пропахший навозом, дымом и бражкой.

— Знаю такое, — кивнул мужик, поправил меховую шапку и направил оленей вправо, обогнув дом.

За ним на небольшой площади выступал целый цирк с шатрами, медведем и акробатами. А на следующей улице дудели музыканты и кривлялся клоун. Дальше продавали пирожки с ливером и брагу, зачерпывая её из здоровенных бочек.

Весь город напоминал то ли ярмарку, то ли огромную площадку для выступлений странствующих артистов.

— Вон то здание, — вдруг указал Рубака на приземистый сруб со стягами, где красовались кровавые знаки Кхарна.

— Хорошо, — кивнул я и синхронно качнулся с санями. — Инварр, пойдёшь со мной.

— А почему он? — прогрохотал Крушитель, нахмурив брови.

Даже он смекнул, для чего я беру с собой довольно оскалившегося чёрта.

— Потому что он хорошо владеет секирой. А доспехи Зикеэля разыгрывают как раз в этой дисциплине. А ты всю жизнь только боевым молотом махал, — объяснил я, подобрав полы шубы, дабы выбраться из остановившихся саней.

— Но я и с секирой хорош! — не согласился тот, дёрнув безобразной башкой. — Кого хочешь одолею!

— Нет, пусть сражается Инварр, я его уже видел в деле, и он меня устраивает.

— Дайте мне сразиться с ним! — гневно взревел Крушитель, встав во весь рост.

— Ты позоришь меня, — процедил я, почувствовав укол гнева.

Мои новые слуги замерли. Мых нахмурил брови, и даже олени застыли как статуи. Лишь пар шёл от их разгорячённых тел.

— Немедленно сядь, — процедил я.

Крушитель сверху вниз пару мгновений смотрел на меня, а затем с тяжёлым вздохом буквально грохнулся задницей на сиденье, едва не пробив его.

Сани качнулись, но он всё же не отступил:

— Устройте мне бой с Инварром на секирах, и я докажу, что лучше его.

— Кхм! — кашлянул Рубака, явно желая что-то сказать, но не решаясь.

— Что? — хмуро посмотрел я на него.

— Заявки принимаются до полуночи. Осталось всего тридцать минут. Да и то, говорят, количество мест ограничено.

— Благодарю за информацию, — бросил я и посмотрел на механические часы. Те мерно тикали под двухскатной крышей сруба, украшенного парой скрещённых боевых топоров. — Инварр, за мной!

Мы вдвоём покинули сани, оставив в них мрачно щурящегося Крушителя, Мыха и трёх мужиков.

Быстро взошли по ступеням и проникли в небольшую жарко натопленную комнату. В камине трещал огонь, а под закопчённым потолком висела керосиновая лампа. Её свет падал на лежащий на полу ковёр и отражался от выкрашенной лаком стойки, за которой стоял сатир. Рогатый, с козлиной бородкой и в вельветовой жилетке поверх серой шерсти.

Он переступил копытами, скрытыми стойкой, и проблеял, поправив круглые очки с медной оправой:

— Чего изволите, господа?

— На турнир хочу записать своего бойца, — кивнул я на Инварра. — Он будет сражаться секирой.

— О, кажется, вы недавно переспали с богиней Удачи, а то и с несколькими, — весело оскалил крупные зубы сатир, достав из-под стойки книжицу в обложке из человеческой кожи.

— И в чём заключается твой козлиный юмор? — нахмурился я, глядя, как он макнул перо в чернильницу с густой красной субстанцией, похожей на кровь.

— Вам крупно повезло! Последнее место осталось. Сейчас запишу вас — и всё, больше никого принимать не буду, — проговорил сатир и взглянул на шумно открывшуюся дверь.

На пороге возник укутанный шкурами здоровяк с синими татуировками на лысом черепе. Его раскосые глаза сверкали с круглого, как блин, жёлтого лица с приплюснутым носом и жиденькими крысиными усами. Узкий лоб был поцелован огнём, оставившим шрам, а от фигуры исходил запах божественной мощи.

Следом за раскосым внутрь проник такой же желтолицый воин, только смертный. Его череп оказался почти полностью выбрит. Лишь из затылка росла чёрная блестящая от сала коса, перехваченная красной шелковой лентой.

И кажется, оба успели расслышать последние слова сатира. Это доказал раскосый, свирепо прогрохотав:

— Нет, ты запишешь моего бойца, а не прислужника этого хлюпика!

— Хлюпика? — вскинул я бровь. — А ты, похоже, хочешь отправиться на тот свет раньше, чем рассчитывал.

— Мы первые пришли, так что меня и запишут, — подал голос Инварр и повёл плечами, за которыми красовалась рукоять секиры. — Разве не так?

Взгляд чёрта метнулся к сатиру, а тот облизал толстые губы, не торопясь записывать имя.