Иван Дмитриевич лично допрашивал тех мастеров и купцов, кто вызывал хоть малейшее подозрение. Проверял биографии до седьмого колена, выискивая связи с иностранцами, долги, слабости, которые можно использовать для шантажа.

Я же сидел дома, восстанавливаясь. Рана заживала медленно, но верно — Ричард был прав, воспаления не случилось благодаря его своевременной и грамотной обработке. Но слабость оставалась навязчивой, изматывающей. Я спал по двенадцать часов в сутки, просыпаясь разбитым и вялым. Организм требовал времени на восстановление после нечеловеческого стресса — несколько дней без нормальной еды, побега, драки, ранения, марш-броска через леса и поля.

Николай Фёдоров приезжал каждый день с докладами о делах на заводе. Он входил аккуратно, с извиняющейся улыбкой, нёс папку с бумагами, раскладывал их на столе в кабинете.

— Производство штуцеров идёт по плану, Егор Андреевич, — докладывал он, показывая цифры. — Мастера освоили сборку пьезоэлектрических замков, брак минимален — менее пяти процентов. Григорий Сидоров взял на себя техническое руководство в ваше отсутствие и справляется отлично. Он просил передать вам, что следующая партия штуцеров готова к полевым испытаниям.

— Хорошо, — кивнул я, перелистывая отчёты. — Пусть генерал Давыдов проводит учения. Но я хочу быть там, увидеть результаты своими глазами, услышать отзывы офицеров.

— Егор Андреевич, но Иван Дмитриевич категорически против вашего выезда, — осторожно заметил Николай. — Он считает, что это слишком рискованно.

— Я с ним поговорю, — отмахнулся я, хотя прекрасно знал, что разговор будет непростым.

Но когда вечером Иван Дмитриевич явился с очередным докладом, я поднял этот вопрос, и он был непреклонен, как скала.

— Нет, — сказал он твёрдо, даже не задумываясь. — Ни при каких обстоятельствах. Слишком рано, слишком опасно.

— Опасно? — я нахмурился, чувствуя, как закипает раздражение. — Да у нас там будет половина гвардейского полка охраны! Весь полигон оцеплен!

— И это не гарантия абсолютной безопасности, — возразил он холодно. — Стрелок с нарезным ружьём может убить вас с трёхсот, а то и четырёхсот шагов. А у французов такие ружья есть, я это точно знаю. Мы не можем контролировать всё пространство вокруг полигона — там леса, овраги, старые сараи. Идеальные укрытия для стрелка. Нет, Егор Андреевич. Пока угроза не устранена полностью, пока я не накрыл всю французскую сеть — вы остаётесь здесь, в этом доме.

Я сжал кулаки, но спорить дальше не стал. Он был прав, даже если это невыносимо бесило. Логика профессионала безопасности против моего желания видеть результаты своей работы. Логика побеждала.

— Тогда хотя бы скажите — есть прогресс в расследовании? Что-то конкретное?

Иван Дмитриевич помолчал, потом достал из кармана свежую сводку, исписанную его мелким, аккуратным почерком.

— Есть существенный прогресс. Мы проследили цепочку связных до трактира «Золотой петух». Там встречаются двое — один из тех наблюдателей, что дежурил у вашего дома, и тот самый мужчина в сером, которого я упоминал. Мои люди установили за ним наблюдение. Он снимает комнату в доходном доме на Казанской улице под именем Пьера Дюбуа, купца из Риги. Документы поддельные, но качественные. Акцент у него действительно иностранный, хотя русским владеет свободно.

Я резко выпрямился, плечо предательски взорвалось болью.

— Это он, да? «Француз» из моих допросов?

— Весьма вероятно, — осторожно подтвердил Иван Дмитриевич. — Описание совпадает: среднего роста, сухощавый, седеющие виски, манеры дворянские. Один из моих агентов видел у него нервный тик под левым глазом, когда он читал газету в трактире. Это совпадает с вашими словами.

Ярость вспыхнула, горячая и почти неконтролируемая. Он здесь, в Туле, спокойно пьёт чай в трактире, в то время как я сижу взаперти, как узник.

— Схватите его, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Немедленно. Пусть даёт показания.

— Нет, — спокойно, но твёрдо отказал Иван Дмитриевич, глядя мне прямо в глаза. — Я понимаю ваше желание мести, Егор Андреевич. Он никуда не денется. За ним круглосуточное наблюдение. Но если мы возьмём его сейчас, остальные крысы разбегутся, уйдут в подполье. Я хочу накрыть всю сеть целиком. Установить, кто ещё работает на Францию в Туле и окрестностях. Сколько у них агентов, информаторов, связных. Куда идут деньги и приказы. Это требует терпения, но результат будет полным.

Он встал, подошёл к окну, глядя на тёмную улицу.

— Я уже выяснил, что у него минимум трое подручных, не считая тех наблюдателей. Один работает писарем в городской управе — имеет доступ к документам. Второй — извозчик, развозит товары между Тулой и Москвой, удобная легенда для курьера. Третий… третий пока не идентифицирован, но он есть, я уверен. Мне нужно время, чтобы вычислить их всех, собрать доказательства, а потом взять всех одновременно.

Я откинулся в кресле, чувствуя, как напряжение медленно отпускает, уступая место усталости.

— Сколько вам нужно времени?

— Неделя, максимум полторы, — ответил Иван Дмитриевич, возвращаясь к столу. — К тому моменту я соберу полное досье на каждого. И тогда мы нанесём удар — быстрый, точный, смертельный.

Он достал ещё один листок, положил передо мной.

— А что касается завода и возможной утечки информации… Я проверил всех ключевых людей. Савелий Кузьмич чист, его биография безупречна, он предан России и лично вам. Григорий Сидоров тоже вне подозрений. Мастера, которые работают с секретными разработками, все местные, семейные, корнями вросли в Тулу. Купцы… Игоря Савельевича я проверял особо тщательно, учитывая объём его торговых связей. Он чист, торгует только готовой продукцией, к чертежам доступа не имеет.

— Тогда откуда утечка? — нахмурился я. — «Француз» знал слишком много деталей. О лампах, о замках, даже о медицинских разработках Ричарда.

Иван Дмитриевич медленно кивнул, и на его лице появилось мрачное выражение.

— Утечка идёт не через завод. Она идёт через светское общество. На приёме у градоначальника, помните? Там были десятки людей, в том числе иностранцы — купцы, дипломаты, путешественники. Тогда вас представили как таинственного и загадочного спасителя градоначальника. Кто-то мог обратить внимание, передать информацию и вас взяли под наблюдение. Это мой просчёт — я не контролировал информационные потоки на том уровне.

Он сжал кулаки на столе.

— Теперь это исправлено. Никакой публичной информации о новых разработках. Всё — только для военных, под грифом секретности.

Мы ещё долго обсуждали детали, пока я окончательно не выбился из сил. Иван Дмитриевич ушёл поздно вечером, пообещав вернуться утром с новыми сведениями.

Ричард заглянул перед сном, сменил повязку, проверил рану.

— Заживает хорошо, — одобрительно сказал он, осматривая шов. — Ещё неделя — и можно будет снять швы. Но нагрузки всё равно избегайте. И спите больше, ваш организм всё ещё восстанавливается после пережитого.

Маша помогла мне подняться в спальню. Я лёг, чувствуя, как каждая мышца ноет от усталости. Она устроилась рядом, прижавшись, и мы лежали в тишине, слушая, как внизу Захар обходит дом, проверяя замки и охрану.

— Егор, — тихо позвала Маша. — Когда это всё закончится?

— Скоро, — ответил я, хотя сам не был уверен. — Иван Дмитриевич найдёт их. Всех. И тогда мы снова сможем жить спокойно.

Но в глубине души я знал — это была ложь. Спокойной жизни больше не будет. Я стал слишком ценным, слишком опасным для врагов России.

Три дня прошли в вязкой, нервной рутине, которая казалась бесконечной. Я сидел в своём кабинете, перебирая бумаги, которые Николай Фёдоров привозил с завода, но сосредоточиться не мог. Мысли постоянно возвращались к «французу» — к его холодным глазам, к нервному тику под веком, к обещанию вывезти меня в Европу как товар. Где он сейчас? Планирует ли новую попытку?

Маша видела моё состояние и пыталась помочь. Приносила чай, садилась рядом, брала за руку, говорила о Сашке, о хозяйстве, о чём угодно, лишь бы отвлечь. Но я видел тревогу в её глазах, слышал, как она ворочается по ночам, вздрагивая от каждого скрипа половиц. Она боялась не меньше моего, просто старалась не показывать.