Иван Дмитриевич остановился посреди комнаты, тяжело дыша. Окинул меня быстрым, цепким взглядом — от забинтованного плеча до грязных, израненных сапог, задержался на лице, оценивая степень измождения.

— Живой, — выдохнул он. Это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта, принесшая ему невероятное облегчение. Плечи его чуть опустились, напряжение слегка отпустило. — Слава Богу.

Он прошел к столу, налил себе воды из графина, выпил залпом. Руки у него дрожали — едва заметно, мелкой дрожью перенапряжения, которую он пытался скрыть.

— Я готов был перевернуть всю губернию, — тихо произнес он, ставя стакан на поднос со стуком. Голос звучал хрипло, устало. — Мы прочесывали леса, проверяли каждый постоялый двор, каждую придорожную корчму. Я поднял всех агентов, всех осведомителей, обещал золото за любую зацепку… Как они посмели?

Он резко повернулся ко мне, и ярость снова полыхнула в его взгляде, уже не холодная, а обжигающая.

— Средь бела дня! Похитить дворянина, государственного человека, консультанта при Тайной канцелярии! Это не просто дерзость, Егор Андреевич. Это вызов. Плевок в лицо Империи. Это война, объявленная нам на нашей же территории.

— Это была разведка, Иван Дмитриевич, — устало ответил я, прислоняясь спиной к креслу. — Профессионалы высшей пробы. Они следили за мной и подгадали время, когда я буду один. У них был план вывоза меня в Европу, подготовленный до мелочей. Карета, смена лошадей, явочные квартиры. Это не случайная акция бандитов.

— Я знаю, — процедил он сквозь зубы. — Мои люди нашли следы кареты на северном тракте, в двадцати верстах от города. Мы шли по следу, опрашивали крестьян, но… опоздали. К тому времени вы уже выбрались сами.

Он подошел ближе, оперся руками о спинку свободного кресла, глядя на меня в упор. В его глазах читалось не только облегчение и ярость, но и что-то ещё — уважение, смешанное с беспокойством.

— Вы понимаете, что это значит?

— Понимаю, — кивнул я, встречая его взгляд. — Моя голова теперь стоит дороже, чем всё золото в подвалах казначейства. Я стал стратегическим активом, за который воюют державы.

— Именно, — жестко подтвердил он, выпрямляясь. — До этого момента мы рассматривали вас как талантливого изобретателя, полезного для государства. Человека, который приносит прибыль и даёт технологическое преимущество. Теперь… Теперь вы — стратегический ресурс. Актив, потеря которого недопустима ни при каких обстоятельствах. Французы это поняли раньше, чем некоторые наши чиновники. И они действовали.

Иван Дмитриевич начал ходить по комнате, чеканя шаг, руки за спиной — привычка военного человека, размышляющего о тактике.

— Я уже отдал распоряжения. С этой минуты ваша жизнь меняется, Егор Андреевич. Забудьте об одиночных прогулках. Забудьте о спонтанных поездках. Никаких передвижений без конвоя. Никаких необдуманных действий.

Он резко остановился, повернулся к Захару:

— Твой человек уже нашел людей?

— Так точно, — отозвался Захар басом, выпрямляясь. — Четверо. Проверенные мужики, служивые из моих старых товарищей. Двое из егерей, знают леса как свои пять пальцев, двое артиллеристов бывших, стреляют без промаха. Лишних вопросов не задают, приказы выполняют беспрекословно. Я за них головой ручаюсь, Иван Дмитриевич. С каждым воевал бок о бок.

— Хорошо, — он одобрительно кивнул. — Пусть заступают немедленно. Организуй посменное дежурство — по шесть часов каждая смена. Внутри дома и по периметру двора. Обходы каждые полчаса. Ты — лично при Егоре Андреевиче, как тень. Куда он — туда и ты. Оружие при себе всегда, заряженное и готовое к бою.

— Будет исполнено, — Захар козырнул, и я увидел в его глазах решимость. Он винил себя за то, что не уследил, и теперь был готов искупить вину любой ценой.

— Но этого мало, — Иван Дмитриевич снова повернулся ко мне, и в его взгляде я прочел непреклонность. — Враг показал зубы. Он знает ваш дом, знает ваши привычки, знает ваших людей. Мы не можем полагаться только на стены и мушкеты. Нужна система.

Он подошел к окну, слегка отодвинул плотную штору, выглядывая на тёмную улицу, где мелькали фонари.

— Видите тот переулок? И крыльцо лабаза напротив?

— Вижу, — подтвердил я, прищурившись.

— Там теперь мои люди. Круглосуточно. И на соседней улице тоже, и на задах вашего квартала. Я выставил наружное наблюдение на всех подступах к вашему особняку — шесть точек, сменяются каждые четыре часа. Любой, кто будет праздно шататься рядом, любой новый экипаж, любой подозрительный торговец, даже бродячий нищий — все будут проверены, опрошены, занесены в журнал. Мы создадим невидимый купол вокруг этого квартала. Муха не пролетит незамеченной.

Я слушал его и понимал с горьким осознанием: моя спокойная жизнь закончилась окончательно и бесповоротно. Теперь я буду жить в золотой клетке. Но выбора не было. «Француз» где-то там и, я не сомневался, планирует новый ход. Он не из тех, кто сдается после первой неудачи.

— А завод? — спросил я, наклоняясь вперед, несмотря на боль в плече. — Они знают про технологии, про разработки. Если не смогли забрать меня, могут попытаться украсть чертежи, подкупить мастеров или устроить диверсию. Поджечь цеха, взорвать склады пороха.

— О заводе я уже позаботился, — отрезал Иван Дмитриевич, и в голосе его прозвучала сталь. — На следующий день, как вас похитили. Туда уже отправлен усиленный наряд жандармов — два десятка. Вход в цеха, где собирают новые штуцеры и лампы, теперь только по специальным пропускам с печатью градоначальника и моей подписью. Охрана на воротах удвоена. Патрули внутри территории ходят непрерывно. Всех мастеров перепроверяем заново — до седьмого колена, до малейших связей. Если есть хоть малейшая зацепка, хоть тень подозрения — отстраним немедленно и возьмём на допрос.

Он вернулся к креслу и опустился в него, наконец позволив себе немного расслабиться. Лицо его осунулось, проступили глубокие тени под глазами — видно было, что он не спал несколько суток.

— Я найду их, Егор Андреевич, — тихо, но с пугающей уверенностью произнес он, глядя мне прямо в глаза. — Я землю носом рыть буду, но найду каждого, кто причастен к этому похищению. Следствие уже началось в полную силу. Мы трясем всех — ямщиков на заставах, трактирщиков, скупщиков краденого, даже проституток в притонах. Кто-то продал информацию. Кто-то подготовил карету и лошадей. Кто-то дал им убежище в усадьбе. Кто-то координировал операцию. Мы найдем это звено. Все звенья.

— Главный у них — иностранец, — сказал я, вспоминая холодные глаза «француза» и его манеру говорить. — Говорит по-русски почти чисто, но акцент есть. Едва уловимый, но различимый. Манеры дворянские, образование, очевидно, отличное, но хватка волчья, профессиональная. Называет себя представителем «заказчика из Европы». Упомянул императора, который «не любит ждать».

Иван Дмитриевич мгновенно достал блокнот и карандаш из внутреннего кармана.

— Опишите его. Всё, что запомнили, каждую деталь. Особые приметы, шрамы, родинки, привычки. Манера держаться, жесты. Нервный тик под левым глазом, вы говорили? Кольца на пальцах были? Запахи — одеколон, табак, что-нибудь ещё? Голос — тембр, интонации?

— Иван Дмитриевич, вы же, как я понимаю, без ответов не уйдете?

— Само собой. Вы это к чему, Егор Андреевич?

— К тому, что я бы ополоснулся, да переоделся, а то сколько в плену был, да потом по лесу болото месил, вон — кровь на одежде и моя и охранника того…

— Да-да, конечно, Егор Андреевич, простите. Я подожду.

Через полчаса я уже свежий, помытый и в чистой одежде снова разговаривал с Иваном Дмитриевичем.

Мы просидели больше часа. Я выжимал из памяти каждую деталь тех страшных дней в плену — как «француз» двигался, как говорил, какие вопросы задавал, как реагировал на мои ответы. Вспоминал обстановку комнаты, где меня допрашивали — запах воска от свечей, скрип половиц, расположение мебели. Описывал похитителей — Степаныча с его хриплым басом и жестокими глазами, молодого Сеньку, Митьку (не забыв упомянуть, что тот помог мне с побегом). Иван Дмитриевич записывал, уточнял, сопоставлял с тем, что уже знал.