— Работает, Захар! — выдохнул я, когда смог снова говорить, размахивая бумажной лентой. — Работает, чёрт подери! Видишь? Мы только что передали мысли, слова, информацию на расстояние семисот метров быстрее скачущей лошади, и при этом ни одно животное не вспотело, ни один курьер не устал!

Захар, обычно невозмутимый, как скала, расплылся в широкой, редкой для него улыбке:

— Вот это да, барин. Вот это чудеса. Я вам с самого начала говорил — у вас золотая голова. А теперь вижу — не просто золотая, а с искрой божьей.

Иван Дмитриевич, неизменный представитель государственных интересов и наш негласный куратор от тайной канцелярии, приехал ровно через два часа после того, как я послал за ним срочного гонца с коротким, но многозначительным письмом: «Нужна немедленная встреча. Прорыв». Я специально не стал расписывать детали — во-первых, осторожность, во-вторых, хотел видеть его реакцию воочию.

Иван Дмитриевич вошёл в кабинет, как всегда, собранный, подтянутый, в безукоризненно отутюженном мундире, и немного настороженный — он привык ко всему относиться с осторожностью, просчитывая риски.

— Вы писали о срочном деле, Егор Андреевич, — сказал он ровным, деловым тоном, но я уловил в его голосе нотку любопытства. — Новая угроза? Проблемы с производством?

— Нет, Иван Дмитриевич, — я не смог сдержать довольной улыбки. — Совсем наоборот. Новая возможность. Огромная возможность. Садитесь, пожалуйста.

Я указал ему на мягкое кресло рядом с телеграфным передатчиком, специально освобождённое для этой демонстрации.

— Что это за устройство? — он кивнул на нагромождение незнакомых ему приборов, проводов, деревянных ящиков с любопытством, но без особого энтузиазма. Наверное, ожидал увидеть очередное улучшение паровой машины или новую модель штуцера.

— Это, Иван Дмитриевич, — я сделал драматическую паузу, наслаждаясь моментом, — смерть для курьерских троек и окончательный конец для устаревших новостей, которые приходят через неделю после событий. Это телеграф. Электрический телеграф. Смотрите и оцените сами.

Я положил руку на латунный ключ передатчика, как опытный музыкант на клавишу рояля перед концертом.

— Прямо сейчас, в эту самую секунду, на заводе, за семьсот метров отсюда, в специальной комнате сидит Николай Фёдоров у приёмного аппарата. Я передам ему любое сообщение, которое вы назовёте. Любое. Хоть стихотворение, хоть военный приказ.

Иван Дмитриевич прищурился, глядя на меня с лёгким, едва заметным недоверием, которое он не мог полностью скрыть. Слишком уж фантастично звучало моё заявление.

— Любое сообщение? — переспросил он медленно, обдумывая. — Хорошо. Вот вам проверка: передайте точно такую фразу, дословно — «Гвардия выступает на рассвете. Приказ императрицы».

Я кивнул, сосредотачиваясь, и начал методично отбивать ритм азбуки, нажимая и отпуская ключ. Щёлк-щёлк-щёлк. Медный контакт приятно блестел в ярком свете механической лампы, стоящей на столе.

— Всё, — сказал я ровно через две минуты, засекая время по карманным часам. — Сообщение ушло по проводу. Электрический импульс уже достиг приёмника.

— И что теперь? — Иван Дмитриевич скрестил руки на груди, явно скептически настроенный, ожидая подвоха или фокуса.

— Теперь недолго ждём, — я посмотрел на него, наслаждаясь его реакцией. — Николай сейчас расшифровывает сообщение по кодовой таблице, сверяет символы. У нас пока нет второй обратной линии для полноценного двустороннего разговора — это будет следующим этапом, слишком дорого тянуть сразу два провода. Но мы договорились о системе подтверждения: если он примет сообщение, и оно будет читаемым, без ошибок и искажений, он даст условный сигнал — три длинных гудка заводским паровым свистком. Вы ведь знаете этот звук? Но это сейчас так делаем, пока не отладим всё.

Иван Дмитриевич молча кивнул и повернулся к окну. Отсюда, с верхнего этажа особняка, были отчётливо видны высокие заводские трубы, торчащие над крышами городских домов, как пальцы гиганта.

— Вы серьёзно утверждаете, что это… электричество? — в его голосе прорезалась нотка недоверия, граничащего с изумлением. — По этой жалкой тонкой проволоке, не толще гусиного пера?

— Совершенно серьёзно и абсолютно точно, — подтвердил я, глядя ему прямо в глаза. — Электрический ток. Замкнул цепь — ток побежал по меди, электромагнит на том конце притянул якорь, штифт оставил отметку на бумаге. Разомкнул — якорь отпустило. Точка и тире. Комбинации составляют буквы, буквы — слова, слова — мысли.

Мы ждали в напряжённой тишине. Я видел, как Иван Дмитриевич напрягся, непроизвольно подался вперёд, глядя на заводские трубы в ожидании чуда. Прошла минута. Две. Три — время, необходимое Николаю, чтобы аккуратно расшифровать каждую букву длинного сообщения, свериться с таблицей, убедиться в отсутствии ошибок и дать команду кочегару.

Вдруг над притихшим городом, перекрывая привычный уличный шум голосов, лязг телег и лай собак, раздался мощный, утробный, низкий рёв парового гудка, от которого, казалось, задрожали стёкла в окнах.

Ууууууу-у-у-у!

Долгий, торжествующий звук прокатился над крышами, эхом отразился от каменных стен, напугал стаю воробьёв, взметнувшихся с ближайшего тополя.

Пауза в несколько секунд, наполненная звенящей тишиной.

Ууууууу-у-у-у!

Снова. Ещё раз.

Пауза.

Ууууууу-у-у-у!

Третий, завершающий сигнал. Условленный знак успеха.

Иван Дмитриевич резко вздрогнул всем телом, но не от неожиданности звука — к заводскому гудку он давно привык. Он вздрогнул от осознания того, что это значит, какие последствия влечёт за собой. Он медленно, очень медленно повернулся ко мне, и в его обычно холодных, расчётливых глазах я увидел то, что надеялся и ожидал увидеть — мгновенную, почти молниеносную работу острого аналитического ума, просчитывающего варианты, возможности, стратегические последствия.

Он не спрашивал меня, как именно это работает, какие физические законы задействованы, не требовал объяснения принципов электромагнетизма. Его интересовало только одно, самое главное: что это значит для России, для войны, для власти.

— Это происходит так быстро? — спросил он отрывисто, чеканя каждое слово, весь превратившись в сгусток концентрации.

— Практически мгновенно, — ответил я, стараясь говорить спокойно и убедительно. — Электрический ток бегает по медному проводу со скоростью, сравнимой со скоростью света. Это быстрее пули, со скоростью молнии. Задержка возникает только одна — в руках самого телеграфиста, который физически нажимает на ключ. Но опытный, хорошо обученный человек способен передать целую страницу связного текста буквально за несколько минут. От силы — десять минут на длинное донесение.

— А расстояние? — его голос стал ещё более напряжённым. — Какое максимальное расстояние может покрыть эта система?

— Теоретически, Иван Дмитриевич, — я встал, подошёл к столу, где лежала карта европейской части России, и развернул её, — расстояние практически неограниченно. Электрический сигнал может бежать по проводу на тысячи вёрст. Единственная проблема — постепенное ослабление тока из-за сопротивления самого провода. Чем длиннее линия, тем слабее сигнал доходит до приёмника. Но мы решили эту техническую проблему.

Я ткнул пальцем в карту, показывая условную линию между городами:

— Ставим промежуточные станции с усилителями-ретрансляторами каждые пятьдесят-семьдесят вёрст — это оптимальное расстояние, правда просчитанное пока только в теории. Нужна практика, эксперименты. На каждой станции стоит реле — устройство, которое принимает ослабевший сигнал от предыдущей станции и использует его для включения нового, свежего, мощного сигнала от собственной батареи, отправляя его дальше по линии. Своего рода эстафета электрического импульса. С такой системой мы можем тянуть линию связи хоть до самого Владивостока, было бы желание и ресурсы.