И он ждёт меня в Москве.

— Иван Дмитриевич, — мой голос был хриплым, чужим, словно я разучился говорить. — Француз… он сказал, откуда у него это?

— Сказал, — Иван Дмитриевич подался вперёд, и в его глазах, обычно холодных и расчётливых, я увидел отблеск страха. Не перед шпионом с кинжалом, а перед чем-то непознанным, перед бездной. — Он сказал, что получил это от человека, который руководит «Проектом Перелома». И что этот человек уже в России. И что его знания… обширнее ваших.

Я снова посмотрел на синие буквы, написанные шариковой ручкой. «Идиот».

Это слово резануло больнее всего. Это был не высокопарный слог девятнадцатого века. Это был стиль интернет-форумов, стиль комментариев на YouTube, стиль моей эпохи. Циничный, злой, компетентный и безжалостный.

«Инженер».

Я встал и подошёл к окну, упёршись лбом в холодное стекло. Ливень за окном превратил мир в сплошное чёрное месиво. Где-то там, в этой темноте, тянулась моя телеграфная линия. Моя гордость. Моё дитя.

А где-то в Москве, возможно, в богатом особняке или в секретной лаборатории, сидел человек, который смеялся над моим «резиноидом», пил кофе (наверняка настоящий) и ждал.

Война с Наполеоном, к которой я так готовился, вдруг показалась мне простой и понятной дракой дворовых мальчишек по сравнению с тем, что надвигалось из тени. Это была уже не война держав. Это была война времён.

— Иван Дмитриевич, — я резко повернулся к нему. Рука больше не дрожала. Страх ушёл, вытесненный холодной, злой, почти ледяной решимостью. — Усильте охрану линии втрое. Любой ценой.

— Нам нужно в Петербург. К Императрице! — сказал он, быстро пряча пустой портсигар обратно в карман, словно тот жёг ему руки.

— Нет, — я посмотрел на угасающий огонь в камине. — К чёрту Петербург. Мы должны закончить линию до Москвы. И сделать это быстрее, чем планировали. Мы должны быть там раньше, чем он ожидает.

— Почему такая спешка, Егор Андреевич? — Иван Дмитриевич встал, накидывая плащ.

— Потому что, Иван Дмитриевич, — я взял со стола листок с невозможным текстом, скомкал его в кулаке, чувствуя сопротивление плотной бумаги, и швырнул в камин, — кажется, у нас появился конкурент. И он играет чёрными. А чёрные, как известно, бьют подло, но сильно.

Листок вспыхнул не сразу — материал сопротивлялся огню, чернея и сворачиваясь, прежде чем заняться ядовитым зеленоватым пламенем.

«Проект Перелом».

Ну что ж, коллега. Ты хочешь встретиться в Москве? Хочешь показать, кто здесь настоящий прогрессор? Будет тебе встреча.

Но учти: я — русский помещик Егор Воронцов. За мной — Уваровка, за мной — мои люди, моя семья, моя земля. А мы, русские, незваных гостей встречать умеем. Даже если эти гости пришли из будущего с формулами полимеров.

— И ещё, Иван Дмитриевич, — добавил я уже у двери. — Найдите мне серу. Много серы. И гуттаперчу. Кажется, пришло время учить матчасть.

Я погасил лампу. Комната погрузилась во мрак, лишь угли в камине тлели зловещим багровым светом, напоминая глаза хищника в ночи.

Игра перестала быть томной. Она набирала новые, смертельные обороты.