Ричард, освободившись от толпы, подошёл ко мне, сияя от счастья:

— Егор Андреевич, они поняли! Они увидели, как это работает! Теперь это уже не просто моя мечта, это реальность, которую признали военные!

— Ты молодец, Ричард, — искренне сказал я, пожимая ему руку. — Ты создал то, что спасёт многие жизни. Это твоя победа.

— Наша, — возразил он. — Без вашей поддержки, без ваших технических решений, без вашего финансирования этого бы не было. Это наша общая победа, Егор Андреевич.

Бумага, лежавшая передо мной на массивном дубовом столе в особняке градоначальника Дубинина, стоила, пожалуй, больше, чем весь мой особняк вместе с содержимым. И дело было не в качестве гербовой бумаги с водяными знаками и не в каллиграфическом почерке опытного писаря, старательно выводившего каждую букву, а в подписях, которые должны были на ней появиться, и в том, что они означали для будущего промышленности России.

Барон Сергей Михайлович Строганов сидел напротив, постукивая длинными, сухими пальцами по столешнице. Рядом с ним расположились его два управляющих — опытные горные инженеры, знающие каждый винтик на его обширных уральских предприятиях. Коренастый мужик с густой чёрной бородой и умными, цепкими глазами — главный механик заводов. Рядом — щуплый мужчина лет сорока с острым, оценивающим взглядом — управляющий, отвечающий за финансовую сторону.

По правую руку от меня, словно каменное изваяние, застыл Иван Дмитриевич — гарант того, что государство не останется в стороне от этого союза, представитель императорских интересов в деле, которое могло изменить военно-промышленный баланс сил в Европе. Слева устроился Николай Фёдоров с папкой технической документации, который помогал мне готовить детальную часть соглашения последние две недели.

— Итак, Егор Андреевич, — голос барона был сух и деловит, без лишних эмоций. — Условия оговорены до мелочей, проценты согласованы и устраивают обе стороны. Мои заводы на Урале задыхаются без серьёзного технологического обновления. Производительность падает год от года, конкуренция с европейскими металлургами усиливается, а качество нашей продукции всё чаще вызывает справедливые нарекания заказчиков. Ваши технологии — это тот самый глоток свежего воздуха, который я намерен превратить в настоящий ураган прогресса. Вы готовы поставить свою подпись под этим документом?

Я ещё раз пробежал глазами по тексту договора, хотя знал его почти наизусть — мы с Николаем выверяли каждую формулировку. «О модернизации горнозаводских мощностей барона Строганова…», «…внедрение пневматических механизмов и паровых двигателей усовершенствованной конструкции…», «…организация непрерывного производственного цикла посредством механического освещения…». Каждая строчка — это тонны чугуна и стали. Стали, которая скоро понадобится для пушек, ружей и ядер в грядущей войне с Францией.

— Готов, Сергей Михайлович, — я обмакнул перо в хрустальную чернильницу. — Но позвольте ещё раз напомнить о нашем уговоре. Мои люди — это не просто наёмные работники, которых можно гонять как крепостных. Они — носители уникальных знаний, проводники технологического прогресса. Их безопасность, их авторитет на ваших заводах и их право принимать технические решения должны быть непререкаемы и гарантированы лично вами.

— Обижаете, Егор Андреевич, — хмыкнул Строганов, внимательно наблюдая, как я ставлю размашистую подпись под документом. — Я умею ценить золото в любом виде — будь то слитки в моих хранилищах или ценные знания в головах мастеровых людей. Ваши инженеры и механики будут жить на моих заводах лучше, чем мои собственные приказчики. Отдельные дома, хорошее жалование, уважение. Лишь бы дело делали как следует и результаты показывали.

Он притянул лист к себе, быстро, по-хозяйски расписался крупным, уверенным почерком и приложил тяжёлую печать с родовым гербом Строгановых — двуглавым орлом, держащим в лапах молот и кирку.

— Сделано, — выдохнул он, и в этом коротком слове прозвучала тяжесть падающего кузнечного молота на наковальню. — Теперь Урал загудит по-новому. Обещаю вам это.

Иван Дмитриевич, до этого молчавший и лишь внимательно наблюдавший за процессом, чуть наклонил голову в знак одобрения:

— Государство приветствует этот исторический шаг, господа. Особенно пункт о приоритетных поставках высококачественного металла для казённых военных нужд по фиксированной, льготной цене. Надеюсь, вы оба в полной мере понимаете, что в нынешних сложных политических условиях, когда над Европой сгущаются тучи большой войны, это не просто коммерческий бизнес двух частных лиц.

— Мы всё прекрасно понимаем, Иван Дмитриевич, — серьёзно ответил я, поворачиваясь к представителю тайной канцелярии. — Именно поэтому мы не намерены терять ни единого дня. Чем быстрее запустим модернизацию, тем больше качественного металла получит русская армия до начала боевых действий.

Строганов одобрительно кивнул, складывая подписанные экземпляры договора:

— Когда ваши люди смогут выехать на Урал? Чем раньше, тем лучше для всех нас.

— Через две недели, — ответил я после короткого раздумья. — Нужно время на подготовку оборудования, комплектацию инструментов, формирование команды. Мы повезём с собой готовые паровые машины, компрессоры, детали для пневматических молотов, запас механических ламп. Это всё требует тщательной упаковки для долгой дороги.

Проводы команды назначили на раннее утро, но я пришёл на заводской двор ещё затемно. Во дворе Тульской Технической Академии, где мы собрали весь караван, стояли двадцать три массивные телеги, гружённые под завязку ящиками с инструментами, тщательно упакованными чертежами и разобранными узлами пневматических молотов. Две паровые машины средней мощности, накрытые толстой холстиной для защиты от дорожной пыли и дождя, покоились на специальных усиленных платформах. Вокруг суетились люди, проверяя надёжность увязки груза, натяжение постромок, состояние колёс и осей.

Серое предрассветное небо медленно светлело, и в этом тусклом свете я различал силуэты своих лучших мастеров — людей, которым предстояло стать апостолами прогресса в суровом краю старинных уральских заводов.

Я подошёл к Григорию Сидорову, который стоял у первой повозки, сверяясь со списком груза. Бывший скептик, некогда смотревший на мои идеи с недоверием, а ныне один из моих самых преданных и технически грамотных инженеров, выглядел собранным и сосредоточенным. Но я видел в его глазах тень беспокойства — понятного волнения перед масштабной задачей. Ему предстояло возглавить эту экспедицию в самое сердце старой, консервативной промышленной России, где традиции передавались из поколения в поколение и были крепче уральского гранита.

— Ну что, Григорий, — я протянул ему руку для крепкого рукопожатия. — Готов нести прогресс на суровый Урал?

Он крепко пожал мою ладонь.

— Страшно, Егор Андреевич, врать не буду, — честно признался он, поправляя ворот тёплого дорожного кафтана. — Там народ особенный, суровый, старой закалки. Они эти заводы от дедов и прадедов приняли, работают по заветам отцов и менять что-либо в устоявшихся процессах категорически не любят. Для них наши пневматические цилиндры и паровые машины — непонятная, подозрительная бесовщина, вмешательство в божий промысел.

— Помнишь, Григорий, как ты сам на меня смотрел не так давно, когда я впервые заговорил про токарные станки с пневматическим приводом? — усмехнулся я, вспоминая те времена. — Как на законченного умалишенного, который несёт опасную чушь. А теперь?

Григорий улыбнулся в густую бороду, и глаза его потеплели:

— А теперь сам спать спокойно не могу, если за день не придумаю хотя бы одно небольшое улучшение в производственном процессе. Затягивает эта работа, признаться.

— Вот видишь, — уверенно сказал я, хлопая его по плечу. — И уральские мастера будут точно так же, когда увидят реальные результаты. Твоя главная задача — не пытаться сломать их консервативность через колено грубой силой и приказами сверху, а терпеливо показать им практическую выгоду, измеримый результат. Уральский мужик — он по натуре своей человек практичный, разумный. Как только увидит собственными глазами, что пневматический молот бьёт сильнее и в разы чаще обычного, а спина при этом не ломится от непосильного труда — он сам за тобой пойдёт, сам захочет учиться.