Узел, уже ослабленный Митькой, подался. Петля расширилась.

Еще усилие. Я сжал пальцы левой руки, складывая ладонь лодочкой, стараясь сделать её максимально узкой. Потянул. Миллиметр. Еще миллиметр. Веревка чуть-чуть, совсем чуть-чуть ослабла.

Рывок — и правая рука свободна.

Облегчение было таким сильным, что пару секунд я просто сидел, не в силах пошевелиться. Но я тут же соединил руки обратно, держа так, словно они все еще связаны. Сенька мог посмотреть в любой момент.

Левая рука освободилась быстрее — теперь у меня были обе руки, и я просто развязал узел, работая пальцами.

— Слышь, Мить, — прочавкал Сенька. — Хватит мельтешить туда-сюда. Лучше глянь там небо не светлеет? А то мокнуть неохота, пока грузить будем.

Митька встрепенулся, сделал несколько шагов в сторону двора, выйдя из-под навеса, выглянул.

— Моросит, — буркнул он.

— Тьфу ты, погода собачья…

Момент истины приближался. Мне нужно было освободить ноги, но сделать это незаметно, сидя, было невозможно.

Пришлось импровизировать.

— Ох… — я громко застонал и повалился на бок, подтянув колени к груди, делая вид, что корчусь от боли в желудке. — Живот… скрутило…

— Чего там еще? — лениво спросил Сенька, не вставая.

— Воды… — прохрипел я. — Тошнит…

Сенька хохотнул:

— Потерпишь. В карете облюешься, барин.

Он не подошел. Отлично. Его лень — мой союзник.

Лежа на боку, спиной к Сеньке, я быстро, лихорадочными движениями заработал пальцами. Свободными руками я нащупал узел на лодыжках. Здесь Митька не помогал — затянуто было на совесть. Но теперь у меня были две руки и гвоздь.

Я вогнал гвоздь в узел, работая им как рычагом. Веревка ослабла. Я распутал её за несколько секунд, стараясь не шуметь.

Всё. Я свободен.

Теперь фаза два. Нейтрализация.

Я продолжал лежать, делая вид, что прихожу в себя после спазма. Мышцы звенели от напряжения, адреналин выжигал остатки страха. Я просчитывал траекторию.

До Сеньки — три шага. Он сидит низко. У него нож в руке — не большой, но острый. Если я брошусь, он может успеть встать или крикнуть.

Мне нужно было оружие посерьезнее гвоздя.

Я нащупал рукой в соломе под собой что-то твердое. Небольшой камень. Тяжелый, с острыми краями. Идеально.

Я сжал камень в правой руке, в левой оставил гвоздь.

— Митька, — позвал Сенька. — Дай флягу, в горле пересохло.

Митька, стоявший у двери, полез в карман. Сенька отвернулся от меня, протягивая руку к напарнику. Его голова повернулась в профиль. Шея открыта.

Сейчас.

Я вскочил. Не как человек, пролежавший три дня связанным, а как пружина, которую сжимали слишком долго. Три шага превратились в один прыжок. Резко толкаю дверь.

Сенька начал поворачивать голову, уловив движение боковым зрением. В его глазах мелькнуло удивление, но рефлексы были замедлены сытостью и самоуверенностью.

Я ударил.

Не плашмя, а ребром камня. Точно в висок, чуть выше уха. Вложил в удар весь вес тела, всю злость за эти дни.

Звук был глухим, хрустящим.

Сенька не вскрикнул. Он просто выключился, как задутая свеча. Тело обмякло и мешком повалилось с чурбака на землю. Нож выпал из руки, звякнув о камень.

Я тут же перевел взгляд на Митьку.

Парень застыл, прижав флягу к груди. Его глаза были круглыми от ужаса, рот открылся для крика.

— Тихо! — прошипел я, прижав палец к губам. В другой руке я все еще сжимал окровавленный камень. — Ни звука, Митя. Или ляжешь рядом.

Митька судорожно кивнул, захлопнув рот. Его трясло.

Я быстро наклонился к Сеньке. Жив? Пульс на шее бился, но слабо и неровно. Глубокий нокаут. Возможно, черепно-мозговая травма. Времени разбираться не было.

Я подхватил его нож. Теперь у меня было настоящее оружие.

— Веревки, — скомандовал я шепотом. — Быстро.

Митька, спотыкаясь, подошел и подал мне те самые путы, которыми я был связан.

— Ложись, — приказал я ему.

— Барин, не надо… — заскулил он. — Я же помог…

— Ложись, дурак! — я толкнул его на солому. — Если найдут тебя развязанным, «француз» поймет, что ты предатель. А так — я тебя вырубил. Ты жертва. Понял?

В его глазах мелькнуло понимание. Он послушно лег на живот, заложив руки за спину.

Я связывал его быстро, но не слишком туго.

— Кляп вставлять не буду, — шепнул я ему на ухо. — Но если пикнешь раньше времени — вернусь и прирежу. Понял?

— Понял, барин… Понял…

Я связал Сеньку тоже. На этот раз — на совесть, стянув руки и ноги. В рот ему затолкал кусок той самой промасленной тряпки.

Фаза три. Выход.

Двор. Небольшой, окруженный забором из кольев. Справа — главный дом, двухэтажный, с плотно закрытыми ставнями. Слева — конюшня. Прямо напротив — ворота, массивные, с засовом.

Посреди двора уже стояла карета. Лошадей запрягли — четверка мощных гнедых переступала копытами. Кучер возился с упряжью. У крыльца дома — двое в плащах. Один из них — «француз», я узнал его силуэт.

Дверь сарая выходила на двор, прямо напротив дома. Выйти через нее — значит, попасть под взгляды.

Я посмотрел вверх. Крыша была покрыта тесом, старым, местами прогнившим. Балки перекрытия — толстые бревна. Если я смогу пролезть на чердак, а оттуда — на крышу, то спущусь с обратной стороны, той, что смотрит на конюшню.

В углу сарая доски были прибиты не вплотную — торчали гвозди, можно было зацепиться. Я попробовал вес — доска держала. Прихватив с пола остатки веревки, я перекинул их через плечо. Далее, подтянулся, уперся ногами в другую доску. Полез вверх, используя каждый выступ, каждую щель.

Руки горели от напряжения. Мышцы, ослабленные днями без нормальной еды, протестовали, но я заставлял их работать.

Добрался до балки перекрытия. Подтянулся, перебросил ногу, залез на чердак.

Здесь было еще темнее. Пахло пылью, мышами и гнилым деревом. Я двигался осторожно, проверяя каждый шаг. Одна доска прогнулась под моим весом с треском — я быстро перенес вес на соседнюю.

Нашел место, где крыша соединялась со стеной конюшни. Щель была узкой, но достаточной. С этой стороны двор не просматривался из дома.

Взял веревку, привязал один конец к балке перекрытия. Узел морской, прочный. Другой конец спустил через щель наружу.

Теперь оставалось действовать.

Я выглянул в щель. Дождь усилился, превратившись в сплошную серую завесу. Это хорошо — видимость плохая, шум дождя заглушит звуки.

Я перехватил нож за рукоять, зажал его зубами. Схватился за веревку, начал спускаться.

Руки скользили, ладони горели от трения. Веревка покачивалась под моим весом. Я спускался быстро, но осторожно.

Ноги коснулись земли. Я отпустил веревку, вытащил нож изо рта. Огляделся.

Тихо. Пока тихо.

Я прижался к стене конюшни, двигаясь вдоль нее к углу. Оттуда был виден забор — метров десять по открытому пространству.

Шаги. Я замер.

Из-за угла конюшни вышел Митька с ведром в руках. Нет… Митька связан в сарае. Это кто-то другой, похожий силуэт…

Я напрягся, сжимая нож.

Но он прошел мимо, не глядя в мою сторону, скрылся в конюшне.

Я выдохнул. Побежал к забору. Нашел место, где доски держались слабее — одна висела на единственном гвозде. Дернул — доска поддалась, отошла в сторону. Щель. Узкая, но достаточная.

Протиснулся. Острые края царапали кожу, рвали одежду, но я не обращал внимания.

Оказался по другую сторону забора. Лес был в трех шагах. Темный, манящий, обещающий укрытие.

— Эй! — заорал кто-то позади меня. — Он бежит! Барин бежит!

Голос донесся со двора — кто-то обнаружил побег.

— Где⁈ — резкий крик. «Француз».

— Там! За конюшней! К лесу!

Хлопнула дверь. Грохот сапог.

Я рванул в лес, не оглядываясь. Ветви хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги. Я бежал, пригибаясь, петляя между деревьями, вслепую, полагаясь на инстинкт.

Позади раздались крики. Выстрел. Пуля просвистела где-то справа, ударилась в дерево со звонким щелчком. Второй выстрел. Мимо.