Я не отменил приказ. Я не мог. Это вызвало бы подозрения у Мариссы и Совета. Но я знал одно: лейтенант Даррен — умный мужик. Он не даст ей умереть, если она действительно творит чудеса.

А я... я буду наблюдать.

И если этот вкус вишни вернется... я лично поеду на Север. И пусть вся Империя подождет.

Я вернул книгу на полку и вышел в коридор, навстречу холоду и Мариссе. Но теперь у меня была тайна. Крошечная, сладкая тайна, которую я не собирался отдавать никому.

Серые сумерки на Севере опускались не плавно, а падали, как тяжелый занавес в театре. Еще минуту назад снег был синим, и вот он уже черный, а ветер начинает выть на одной, особенно тоскливой ноте.

Но в этот вечер я ждала темноты не со страхом, а с нетерпением.

Я стояла у окна кухни, оттирая тряпкой, найденной в кладовой, слой вековой грязи со стекла. Мои руки покраснели от холодной воды, но внутри меня гудело ровное, мощное пламя, подаренное «Алой Королевой». Я съела еще одну ягоду в обед, и теперь чувствовала себя так, словно могла в одиночку перетащить гору. Или, как минимум, пережить зиму.

— Едут! — пискнул Казимир.

Домовой сидел на подоконнике, маскируясь под старую мохнатую шапку. Его уши локаторами поворачивались в сторону ворот.

— Слышу, — кивнула я.

Снаружи, сквозь вой ветра, пробивался звон бубенцов и скрип полозьев. Тяжелый, натужный скрип. Так скрипят сани, груженные чем-то весомым.

Лейтенант Даррен сдержал слово.

Я накинула на плечи платок (тот самый, единственный, что нашла в сундуке) и вышла на крыльцо.

Во двор въезжали трое огромных грузовых саней, запряженных лохматыми северными лошадьми-тяжеловозами. От крупов животных валил пар. На первых санях, рядом с возницей, сидел сам лейтенант. Увидев меня, он спрыгнул в снег — легко, по-военному, хотя сугробы были по колено.

— Три воза березы, Ваша Светлость! — отрапортовал он, подходя ближе. — Сухая, звонкая. Интендант чуть не удавился, когда выписывал накладную. Сказал, что мы золото в топку кидаем.

— Передайте интенданту, что здоровье Герцогини стоит дороже золота, — усмехнулась я. — Сгружайте у кухни.

Солдаты — крепкие, бородатые мужики в тулупах — принялись за работу. Поленья летели в кучу с глухим, приятным стуком. Запахло свежей древесиной и морозной корой. Для меня этот запах был слаще любых духов. Это был запах тепла.

Работа спорилась. Солдаты перешучивались, поглядывая на меня с любопытством. Слух о том, что «ссыльная леди» не замерзла в первую ночь, уже явно стал главной байкой гарнизона.

И тут случилось непредвиденное.

Один из солдат, кряжистый сержант с седыми усами, подхватил особенно тяжелое, сучковатое бревно. Он сделал резкое движение, пытаясь перебросить его через борт саней.

— Хэк! — вырвалось у него.

Бревно с грохотом упало обратно в сани. А сам сержант застыл в неестественной позе, согнувшись буквой «Г». Его лицо мгновенно посерело, на лбу выступили крупные капли пота.

— Брам! — крикнул Даррен, бросаясь к нему.

Сержант издал низкий, утробный стон сквозь сжатые зубы. Он попытался разогнуться, но ноги его подкосили, и он рухнул бы в снег, если бы товарищи не подхватили его под руки.

— Спина... — прохрипел Брам. — Как ножом... проклятье...

— Стылая Хворь, — мрачно констатировал Даррен, ощупывая поясницу подчиненного. — Старая рана плюс мороз. Его скрутило. Парни, тащите его в сани, повезем в лазарет.

— Не доедет, — просипел один из солдат. — Командир, до лазарета час трястись. Он от боли дух испустит. У него уже губы синие.

Я видела это. Стылая Хворь — местный аналог радикулита, только магически усиленный холодом этого мира. Мышцы превращаются в камень, пережимая нервы. Боль такая, что взрослые мужики теряют сознание.

— Несите его в кухню! — крикнула я, сбегая с крыльца.

Даррен обернулся ко мне.

— Леди, ему нужен лекарь. Маг-целитель. А у нас в гарнизоне только костоправ, и тот пьян через день.

— Я сказала — в кухню! — в моем голосе прорезались командирские нотки, которые я выработала за годы управления бригадой грузчиков. — Там тепло. На столе ему будет лучше, чем в санях на морозе. Живее!

Солдаты, повинуясь инстинкту подчинения, подхватили стонущего Брама и потащили в дом.

На кухне было тепло. Камин, растопленный хворостом, весело гудел. Казимир, невидимый для посторонних, предусмотрительно смахнул со стола крошки и спрятался на печи.

Сержанта уложили на грубый дубовый стол. Он дышал тяжело, с присвистом. Его глаза закатывались.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Даррен, стягивая перчатки. Он выглядел обеспокоенным. Потерять опытного сержанта посреди зимы — плохая примета.

— Лечить, — коротко бросила я.

Я метнулась к полке, где стояла моя заветная корзина, накрытая полотенцем.

Использовать целую ягоду при свидетелях было нельзя. Это вызвало бы слишком много вопросов. Рэйвен знает, что магии у меня нет. Если я начну творить чудеса на глазах у военных, меня сожгут как ведьму или уволокут в лабораторию.

Мне нужно было прикрытие.

Я схватила глиняную кружку. Зачерпнула кипятка из котелка над огнем. Потом, встав спиной к солдатам, чтобы закрыть обзор, достала из корзины одну ягоду «Алой Королевы».

Я раздавила её пальцами прямо в кружку.

Сок брызнул густой, темный, как венозная кровь. Кожица лопнула, источая тот самый аромат миндаля и меда. Я быстро размешала варево ложкой. Вода окрасилась в нежно-розовый, почти рубиновый цвет. От кружки пошел пар, который пах не просто чаем, а летом.

— Поднимите ему голову, — скомандовала я, подходя к столу.

— Что это? — насторожился Даррен, принюхиваясь. — Пахнет... сладко.

— Семейный рецепт, — соврала я, не моргнув глазом. — Особый сорт высокогорного шиповника с добавлением... трав с моей родины. Снимает спазмы.

Даррен колебался секунду, но, глядя на мучения сержанта, кивнул солдатам.

Брама приподняли. Я поднесла кружку к его посиневшим губам.

— Пей, солдат. До дна.

Брам сделал глоток. Его брови дернулись от удивления. Вкус был не горьким, как у местных лекарств, а божественным. Он жадно припал к кружке, выпив все горячее варево за три глотка.

Тишина на кухне стала звенящей. Все смотрели на сержанта.

Минута. Вторая.

Лицо Брама начало меняться. Землистая бледность отступала, сменяясь здоровым розовым цветом. Дыхание выровнялось. Напряженная гримаса боли разгладилась.

Вдруг раздался громкий, сухой щелчок — это расслабились каменные мышцы спины, позволяя позвонкам встать на место.

— Ох... — выдохнул Брам.

Он моргнул, глядя в потолок просветленным взглядом. Потом пошевелил плечами. Потом сел на столе, спустив ноги.

— Не болит? — спросил Даррен, не веря своим глазам.

— Жжется, — признался Брам, прикладывая руку к груди. — Внутри жжется. Но хорошо так... Тепло. Словно я у печки сижу, а в спине... отпустило, командир! Вообще отпустило!

Он спрыгнул со стола и, для демонстрации, сделал наклон вперед, достав руками до пола. Солдаты ахнули. Брам не гнулся так последние лет пять.

— Магия... — прошептал один из рядовых, осеняя себя знаком круга.

— Не магия, а знание трав, — строго поправила я, забирая пустую кружку. — У нас в мире медицина ушла далеко вперед.

Даррен смотрел на меня. В его взгляде больше не было насмешки или снисхождения. Там был расчет и... уважение.

— Леди Алисия, — медленно произнес он. — У нас половина гарнизона мается спинами и суставами. А интендант вторую неделю кашляет так, что штукатурка сыплется. Ваш... шиповник... его много?

— Достаточно, — уклончиво ответила я. — Но это редкий ресурс, лейтенант. И он стоит дорого.

— Мы заплатим, — быстро сказал Брам, делая приседание. — Я за это зелье полжалования отдам! Я себя чувствую, как будто мне снова двадцать! Хочется бабу обнять и медведя завалить!

— Медведей оставим в покое, — улыбнулась я. — А насчет оплаты мы договоримся. Но не сегодня. Вы привезли дрова — я вылечила бойца. Мы в расчете.