Она подошла к своему скромному ларцу и достала одежду, которую надевала лишь по особым случаям. Не ритуальный наряд, а простое, но красивое платье из мягкой, выделанной лосиной кожи, выкрашенной в глубокий синий цвет отваром из брусники. По подолу и рукавам оно было расшито белым бисером, складывающимся в узор из летящих журавлей. Кейта распустила волосы и вплела в них несколько ярких лент, а на шею надела простое ожерелье из речного жемчуга — подарок ее отца. Когда юная шаманка вышла из балагана, утренняя суета была в самом разгаре. Саян и Тэмир, уже прекратившие свою перепалку, пытались приладить многострадальный венок на место, а Алани руководила группой детей, которые с восторгом плели маленькие салама, больше похожие на растрепанные птичьи гнезда.

— О, вы поглядите-ка! — первым заметил ее Саян, громко присвистнув. — Наша спящая красавица соизволила проснуться! Мы уж думали, ты решила проспать собственный праздник. А платье-то какое. Решила очаровать духов леса или того незадачливого суслика?

— Тебя, Саян, — парировала Кейта, игриво поведя плечами, в ответ на что друг шутливо скривил физиономию. — Чтобы ты отвлекся на мое великолепие и не уронил этот венок нам всем на головы еще раз. Давай сюда, неумеха.

Она ловко подхватила край венка, и вдвоем они наконец-то водрузили его на верхушку сэргэ.

— Спасибо, эдьиий! — с восхищением сказал Тэмир. — А что теперь?

— А теперь — настоящее веселье! — объявила Кейта, задорно хлопнув в ладоши. — Алани, веди своих маленьких мастеров к реке, будем плести главную салама! Саян, твоя задача — проследить, чтобы у костра для пирогов было достаточно дров, и чтобы ты сам не съел всю начинку до того, как повара начнут готовить. Тэмир, ты отвечаешь за музыкальное сопровождение. Найди всех тех, у кого есть хомус, и пусть репетируют самую зажигательную мелодию!

Работа закипела. Айыл наполнился смехом, музыкой и суетой. Кейта, казалось, была повсюду: помогала детям вплетать в салама лоскутки, подсказывала женщинам, какие травы добавить в тесто для пирогов, чтобы они были вкуснее, показывала молодым охотникам, как правильно натягивать кожу на новый бубен. Она полностью погрузилась в эту беззаботную атмосферу, и на время ей даже удалось забыть о тревожном сне и тяжести на сердце.

К полудню, когда солнце стояло в зените, праздник начался. Первым было состязание сказителей. Старый Эрдэни, который сам не до конца понимал, как во все это ввязался, сев на почетное место, начал свое олонхо о сотворении мира, и его тихий, скрипучий голос, казалось, уносил всех в седую древность и клонил в беспробудный сон. Но потом вышел Саян. Он заявил, что расскажет новое, ранее не слыханное олонхо. И начал эпическую, полную невероятных подробностей и преувеличений историю… о недавней вылазке ребят в Черные Топи. В его версии Кейта не просто пошла с ними в дозор, а сразилась с целой армией степняков, в одиночку разогнала их, приручила гигантскую лунную щуку, заставила ее поклясться в верности их айылу, а на обратном пути еще и победила в танцевальной битве трех абаасы, выиграв у них мешок волшебных орехов. Он рассказывал так увлеченно и смешно, что даже самые серьезные старейшины не могли сдержать искренней улыбки. Кейта сидела, краснея и смеясь до слез, и швыряла в него шишками, приговаривая, что это те самые волшебные орехи и их у нее с собой еще целый мешок, что лишь добавляло веселья.

Затем начались танцы. Под быструю, вибрирующую музыку хомусов ученики бубна соревновались, кто исполнит самый сложный и красивый танец. Тэмир, несмотря на юный возраст, кружился и прыгал с такой энергией, что его бубен, казалось, вот-вот взлетит в небо. А вечером, когда зажегся большой костер, началась самая любимая часть праздника. Люди сидели вокруг, ели горячие, дымящиеся пироги с ягодами и грибами, и рассказывали истории и олонхо. Веселые — о проделках духов-иччи, которые любят подшутить над зазевавшимися охотниками. И страшные — о встречах с тенями в самой глубокой чаще, от которых стыла в жилах кровь. Кейта сидела между Алани и Саяном, и ее сердце было наполнено тихим, умиротворенным счастьем.

— Твоя очередь, — толкнул ее в бок Саян. — Расскажи нам историю, такую, чтобы прям, ух! Дух захватывало.

Она улыбнулась.

— Хорошо, как скажешь, — произнесла девушка, и ее голос в наступившей тишине прозвучал чисто и звонко. — Я расскажу вам олонхо о рыбке с глазами как звезды и о скворце с сердцем как солнце.

Кейта сделала паузу, собираясь с мыслями, и начала свой рассказ.

'В те времена, когда горы были молодыми, а реки сами выбирали, куда им течь, в самом сердце тайги было Озеро Глубоких Снов. Вода в нем была такая чистая, что на дне можно было увидеть отражение каждой звезды на небе. И в этом озере жила маленькая рыбка. Чешуя ее была не серебряной, а темно-синей, как ночное небо, и на каждом боку у нее горела крошечная, яркая звездочка. Она была самой быстрой и любопытной из всех подводных жителей. Рыбка знала каждый камушек на дне, каждую корягу, каждую историю, что шептали ей старые сомы. Но больше всего на свете она любила смотреть наверх, на границу своего мира. На странный, колышущийся потолок, сквозь который пробивался другой, непонятный и манящий свет.

А над этим озером, в ветвях старой плакучей ивы, жил молодой скворец. Его перья были черными, как полированный камень, и отливали на солнце медью. Он был самым смелым и свободолюбивым из всех птиц. Летал выше всех, его песня была громче всех, а его сердце билось в такт ветру, что гулял над бескрайними просторами. Скворец знал каждый изгиб реки, каждую поляну, каждый путь, начертанный на земле следами зверей. Но больше всего на свете он любил сидеть на своей иве и смотреть вниз, на таинственную, темную гладь воды, в которой отражался его мир, но жил своей, непонятной и загадочной жизнью.

Однажды, на рассвете, когда туман еще лежал на воде, скворец увидел ее. Рыбка подплыла к самой поверхности, и ее глаза-звездочки с любопытством смотрели прямо на него. На его темный, стремительный силуэт на ветке на фоне разгорающегося неба. И с этого дня они стали встречаться каждый день. Каждый рассвет и каждый закат. Он сидел на своей ветке, а она подплывала к самой кромке воды. Скворец не мог спуститься к рыбке, потому что захлебнулся бы в ее мире. Рыбка не могла подняться к скворцу, потому что задохнулась бы в его. Они были разделены невидимой, но непреодолимой границей.

И они начали разговаривать. Скворец рассказывал рыбке о бескрайней степи, что лежит за лесом, о чувстве полета, о том, как солнце согревает крылья. Он пел ей песни ветра, гор и далеких странствий. А рыбка рассказывала ему о тайнах глубин, о молчаливой мудрости подводных пещер, о танцах водорослей и о том, как звезды отражаются на дне, создавая второе небо. Она пела ему песни тишины, покоя и корня вечного древа, что держит весь их мир.

Рыбка и скворец полюбили друг друга. Не за то, кем они были, а за тот мир, который каждый из них дарил другому. Он полюбил в ней глубину и тайну, которой ему так не хватало в его вечном движении. А она полюбила в нем свободу и простор, о которых она не могла и мечтать в своем тихом, замкнутом мире. Но их любовь была горькой. Потому что они не могли быть вместе. Однажды скворец, не в силах больше выносить эту разлуку, сказал: «Я нырну к тебе! Я научусь дышать под водой, и мы будем вместе!». Он сложил крылья и камнем бросился вниз. Но вода, такая прекрасная издалека, оказалась для него холодной, тяжелой и смертельной. Он начал захлебываться, и рыбка, в ужасе, из последних сил вытолкнула его обратно на берег.

В другой раз рыбка, обезумев от горя, сказала: «Я выпрыгну к тебе! Я научусь дышать твоим воздухом, и мы будем вместе!». Она собрала все свои силы и выпрыгнула из воды на мокрую траву. Но воздух, такой желанный и свободный, обжег ее жабры, и она начала задыхаться. И скворец, плача, клювом осторожно столкнул ее обратно в спасительную воду. Они сидели, каждый на своей стороне границы, и тихо горевали. Потому что поняли, что их любовь невозможна. Они были созданы разными, для разных миров. И чтобы быть вместе, одному из них пришлось бы умереть, предав свою суть'.