Она вытащила степного воина, тяжелого, обмякшего, и рухнула рядом на мох, задыхаясь от напряжения. Тело гудело, а невероятная сила, наполнившая ее, так же внезапно иссякла, оставив после себя лишь звенящую слабость. Несколько мгновений она просто лежала на спине, глядя в серое небо и пытаясь отдышаться. Наконец из ее уст вырвался победоносный клич. Она сделала это! Она вырвала юношу из пасти смерти! Радость, дикая и первобытная, затопила ее.

Но когда девушка повернулась к спасенному, радость мгновенно сменилась леденящим ужасом. Воин лежал на спине, покрытый с головы до ног черной, блестящей грязью. Лицо было синевато-бледным. Грудь не вздымалась. Из приоткрытых губ не вырывалось ни облачка пара на холодном воздухе. Кейта прижалась ухом к его груди. Тишина. Она судорожно нащупала пульс на его шее. Ничего.

Инсин не дышал. Спасение обернулось горькой, жестокой насмешкой. Она вытащила на берег лишь бездыханное тело. Ветер, что должен был вечно носиться над степью, затих.

«Нет!»

Это слово взорвалось в голове Кейты, выжигая и слабость, и отчаяние. Нет. Не ради этого. Не для того Великая Мать дала ей свою силу, чтобы она теперь сидела и смотрела на душу, стремительно покидающую тело. Не такая точка должна стоять в этой истории! Если это все может действительно оказаться тем самым пророчеством, то оно говорило о битве, о предательстве, о спасении. Оно не говорило о бесславной смерти в грязной луже.

Душа степного воина, его кут, еще не ушла. Кейта это чувствовала. Она витала где-то рядом, тонкая, почти прозрачная нить, готовая вот-вот оборваться и улететь в Верхний мир. И шаманка знала, что должна ухватиться за эту нить. Она вспомнила их лечебницу. Вспомнила, как старая удаганка Илин однажды спасала захлебнувшегося рыбака. Искусственное дыхание. Массаж сердца. Она видела это лишь раз, мельком, но картина врезалась в память с фотографической точностью.

Действовать нужно было незамедлительно. Кейта опустилась на колени рядом с Инсином, не обращая внимания на грязь и холод. Первым делом — очистить дыхательные пути. Неловко, дрожащими пальцами, она запрокинула его голову, открыла рот и, засунув туда два пальца, выгребла тину и вязкую болотную жижу. Это было отвратительно, но сейчас шаманка не придавала этому никакого значения. Затем — дыхание. Девушка зажала его нос, плотно прижалась своими губами к его холодным, безжизненным губам и сделала выдох. Первый, второй. Грудная клетка молодого человека едва заметно приподнялась, и это придало ей сил. Она вдыхала в него не просто воздух. Она вдыхала свою жизненную силу, свой сур, пытаясь разжечь угасающий огонь. После двух выдохов — сердце. Сложив руки в замок, как показывала Илин, шаманка нашла нужную точку на его груди и нажала. Раз. Два. Три. Она давила всем своим весом, отчаянно, почти яростно. Ее движения были неуклюжими, неопытными. Девушка боялась сломать ему ребра, боялась сделать что-то не так. Но еще больше она боялась не сделать ничего.

— Давай же! — сердито шипела она сквозь стиснутые зубы, и ее слова сейчас были похожи на заклинание. — Дыши! Слышишь меня, проклятый степной шакал? Дыши!

Снова два вдоха. Снова тридцать нажатий. Мир перестал существовать. Были только ее руки, его грудь и отчаянная, безумная надежда. Она качала и вдыхала, вдыхала и качала, ведя счет ударам, теряя счет времени. Пот смешивался с грязью и слезами на ее лице. Она кричала на него, умоляла, приказывала.

— Не смей умирать! Я не позволяю тебе! Ты не можешь умереть вот так! Ты слышишь меня⁈ Эй, мы еще не закончили наш бой!

Кейта не знала, сколько прошло времени. Минута? Час? Вечность? Ее руки онемели, легкие горели от перенапряжения. Надежда начала угасать, сменяясь глухим, черным отчаянием. Похоже, уже поздно. Душа воина уже могла уйти, покинуть этот жестокий, беспощадный Средний Мир. Она сделала очередной выдох ему в губы и, склонившись для нового цикла нажатий, в бессилии уронила голову ему на грудь. Вот и все. Кейта потратила все свои силы, сделала все, что могла.

И в этот самый миг, в этой оглушительной тишине, под ее бледной от истощения щекой что-то дрогнуло. Едва заметный, слабый толчок. А затем…

Кха-а-а…

Это был не вздох. Это был ужасный, судорожный хрип. Звук, с которым жизнь, цепляясь когтями, вырывалась из лап смерти. Кейта резко вскинула голову. Грудная клетка Инсина содрогнулась, его тело выгнулось дугой, и из его рта хлынул поток грязной болотной воды. А затем он сделал первый, настоящий, рваный вдох. Воздух со свистом ворвался в его легкие.

Он дышал. Он жил!

Кейта смотрела на юношу, и по ее лицу текли слезы, размывая грязь. Она не чувствовала ни радости, ни облегчения. Только бесконечную, всепоглощающую усталость. Она все-таки сделала это. Вырвала человека из лап смерти. Вернула его в этот мир. И теперь, глядя на его бессознательное, но живое лицо, с непониманием изучающее полуприкрытыми глазами небесный свод и переплетающиеся ветви сухих сосен, она с ужасающей ясностью подумала, что пророчество было не о войне и ненависти. Оно было о чем-то другом. О чем-то, что было гораздо страшнее и сильнее любой вражды.

Холод. Это было первое, что почувствовал Инсин. Всепроникающий, добирающийся до самых костей холод. А потом пришла боль — тупая, ломящая во всем теле, и острая, режущая в легких при каждом вдохе. Юноша резко распахнул глаза. Вместо черной бездны болота он увидел серое, хмурое небо, проглядывающее сквозь переплетение голых ветвей. Он лежал на чем-то мягком. Похоже, на болотистом мху. Но главное — он был жив.

Инсин медленно повернул голову и встретился взглядом с ней. Кейта сидела у небольшого, едва дымящего костра, который каким-то, определенно волшебным образом умудрилась развести из сырых веток. Вся ее одежда была в грязи, волосы спутаны, а на щеке алела свежая царапина. Девушка смотрела на него, и в ее синих глазах царила отстраненная усталость. Маска лесной ведьмы снова была на месте, но под ней, в самой глубине зрачков, он успел заметить тень чего-то еще — отголосок пережитой бури. Как только шаманка поняла, что юноша пришел в себя и смотрит на нее, эта тень бесследно исчезла.

— Очнулся, степной горе-утопленник? — ее голос был ровным и насмешливым, словно они не сражались насмерть час назад, и она не вытаскивала его с того света. — Долго же ты спал! Я уж думала, придется оставить тебя здесь на съедение комарам. Ох и рады бы они были такому пиру.

Инсин попытался сесть, но тело пронзила такая слабость, что он лишь смог приподняться на дрожащих локтях. Он откашлялся, и из груди вырвался болезненный хрип. Воин огляделся — они были одни. Его братьев и в помине не было.

— Ты… — начал юноша, но голос все еще не слушался.

— Я, — грубо перебила Кейта, не давая ему закончить. Удаганка подбросила в костер ветку, и пламя на миг вспыхнуло ярче, осветив ее правильные, красивые черты лица. — Нашла тебя, когда возвращалась домой. Лежал тут, как мешок с аргалом, выброшенный на берег. Видимо, хваленые духи степей не слишком чествуют болотную воду.

Кейта лгала. Холодно, бесстрастно, глядя ему прямо в глаза. Она хотела, чтобы юноша поверил, что это была абсолютная случайность. Что она просто наткнулась на него. Но Инсин был лишь наивным, но не был глупцом. Он помнил ухмылку Бату, помнил, как тонул. И он видел грязь на ее одежде, такую же, как и на его собственной. Он все понимал.

Но решил не спорить с лесной ведьмой, не стал упрекать ее во лжи. Глядя на девушку, он чувствовал странную, оглушающую неловкость. А еще чувство фатальности, будто их встреча была предопределена задолго до рождения. Он был в долгу перед ней, который нельзя было измерить ни золотом, ни славой. Долгу, уплаченному жизнью.

— Где… мои братья? — спросил он, хотя уже заранее знал ответ.

Кейта издала короткий, горький смешок.

— Твои братья? Они ушли. Наверное, спешат к отцу-хану со слезливой вестью о том, как их отважного брата поглотили злые болотные духи в неравной борьбе. Очень трогательная история. У вас, степняков, это в крови, да? Бросать своих умирать. Или даже помогать им в этом.