— Метко стреляешь, степняк, — голос Кейты был низким и хриплым. Она медленно выпрямилась во весь рост, выходя из-за валуна. Боль в руке отдавалась гулким пульсом, но она не подавала вида, лишь крепче сжимая кулак, на котором торчали медвежьи когти. — Жаль, что целишься, как слепой крот! Или вы всегда так приветствуете тех, кто собирается помочь вашим женщинам?

Инсин нахмурился, не опуская лука. Его взгляд метнулся от Кейты к сестре, которая смотрела на происходящее широко раскрытыми от ужаса глазами, и обратно.

— Помочь? — в его голосе звенела сталь. — С когтями наготове? Лесные духи научили тебя странному милосердию, удаганка. Больше похоже, что ты собиралась закончить то, что начали твои проклятые Топи.

— Брат, остановись! — крикнула Аяна, пытаясь приподняться. — Она… она ничего такого не сделала!

Но они не слышали воительницу. Словно невидимая стена отгородила Кейту и Инсина от всего мира. Они смотрели только друг на друга, и воздух между юношей и девушкой трещал от напряжения.

— Мои топи не трогают тех, кто не приходит с черными помыслами, — прошипела Кейта, делая шаг вперед. Ее синие глаза потемнели, превратившись в два кусочка грозового неба. — А вот твои сородичи, как я слышала, не слишком разборчивы. Выжигаете пастбища, травите колодцы… Наверное, трудно жить, когда твоя душа такая же сухая и бесплодная, как земля, по которой ты ходишь!

Это был удар под дых. Инсин почувствовал, как к лицу приливает кровь. Она озвучила все то, в чем он сам обвинял свой народ, своего отца. И слышать это от нее, от их врага, было невыносимо!

— А твоя душа, должно быть, такая же гнилая и темная, как вода в местных болотах, — парировал Инсин, его голос стал жестче. — Вы сидите на своей земле, как пауки в паутине, и считаете себя хозяевами мира. Но вы лишь паразиты, сосущие соки из того, что вам не принадлежит. Вы ничего не создаете, только прячетесь за спинами своих духов и бормочете проклятия!

— Мы храним, а не разрушаем, — Кейта сделала еще один шаг, сокращая дистанцию. — Этого вам, степным саранчам, никогда не понять! Ваш удел — налететь, сожрать все дочиста и умереть в пыли, которую вы сами же и подняли.

— Остановитесь уже, вы, оба! — снова попыталась вмешаться Аяна. — Инсин, эта девушка нам не враг!

— Замолчи, Аяна! — рявкнул воин, не сводя глаз с Кейты. — Ты не понимаешь. Это не просто девушка. Это одна из них. Колдунья, которая хотела забрать твою жизнь.

— Да, я одна из них! — выкрикнула Кейта, стукнув кулаком в грудь, и ее голос сорвался от ярости. — Я та, кто говорит с лесом, пока вы говорите с железом! Я та, кто лечит раны земли, пока вы вспарываете ей живот! И я вижу, что ты такой же, как и все вы. Пустая оболочка с луком в руках. Вся твоя хваленая честь — лишь предлог, чтобы убивать тех, кто слабее.

Каждое ее слово было для Инсина как удар бича. Уму не постижимо — девушка видела его насквозь, и это бесило. Он, который всю жизнь боролся с тенью отца, который ненавидел эту войну, сейчас стоял перед ней как олицетворение всего степного зла.

— Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моем народе, — процедил мэргэн сквозь зубы. — Лишь повторяешь те страшилки, которыми вас пичкают ваши беззубые старейшины.

— Мне не нужны страшилки, — Кейта остановилась в нескольких шагах от него, ее грудь тяжело вздымалась. — Я вижу все в твоих глазах. В них нет ни чести, ни сострадания, только гордыня и жестокость. Твоя мать, должно быть, горько плакала бы, если бы видела, каким воином вырос ее сын. Если она вообще учила тебя чему-то, кроме как натягивать тетиву лука.

Это было последней каплей. Упоминание матери… Той, чей образ он считал неприкосновенно святым. Той, чью память он пытался защитить от жестокости этого мира. Услышать такое от нее, от лесной ведьмы, которая ничего о нем не знала…

В один миг из глаз Инсина исчезла вся боль и растерянность. Их место заняла ледяная, смертельная ярость.

— Ты. Замолчи, — произнес он так тихо, что это прозвучало страшнее любого крика. Он медленно, почти церемониально, убрал лук за спину и вытащил из ножен длинный, изогнутый нож. — Удаганка, ты оскорбила память моей матери. Оскорбила мой род. По законам моей Ясы, за такое есть только одна плата. Кровь.

Он вскинул кривой нож.

— Я, Шу Инсин, сын Шу Хулан-хана из рода Снежного Барса, вызываю тебя на смертный бой. Здесь и сейчас. Один на один.

Аяна обессиленно вскрикнула, закрывая лицо руками. Кейта же в упор смотрела на воина, и буря в ее душе достигла своего пика. Вся боль, весь страх и непонятная тоска, что мучила ее, сжались в один комок чистой, холодной ненависти. Он был всем, что она презирала. Сыном Степи. Воплощением пророчества. Лесная шаманка выставила вперед обе руки, демонстрируя блестящие на солнце медвежьи когти.

— Я, Кейта, дочь своего клана, принимаю твой вызов.

Больше не было ни слов, ни мыслей. Мир сузился до размеров маленькой лощины, до клочка вытоптанной земли между ними. Инсин двинулся первым. Он не бросился в атаку, а пошел в обманчиво медленном, скользящем танце, держа перед собой клинок. Это был степной стиль боя — непрерывное движение, выпады и уклонения, имитирующие повадки волка, кружащего вокруг добычи. Кейта не двинулась с места. Она опустилась ниже, в полуприсед, расставив руки с когтями по бокам. Ее стиль был стилем таежной медведицы — несокрушимая стойка, ожидание ошибки противника и один-единственный, решающий удар. Корень, что ждет порыва Ветра.

Инсин атаковал — быстрый, как молния, выпад, целясь ей в бок. Но в тот самый миг, когда его нож должен был коснуться ее рубахи, она словно предвидела это. Кейта не отпрыгнула, а провернулась на месте, и его клинок со свистом вспорол пустоту. Одновременно ее левая рука с когтями метнулась к его лицу. Инсин отшатнулся, и острые костяные наконечники прошли в волоске от его щеки, оставив на коже горячий след от пронесшегося воздуха. Они разошлись, тяжело дыша, и снова замерли, изучая друг друга. В глазах обоих читалось изумление. Это было необъяснимо. Он был одним из лучших бойцов орды, она — никогда прежде не сражалась с человеком всерьез. Но что-то странное происходило в этой битве. Каждый раз, когда Инсин начинал движение, Кейта уже знала, куда он ударит. Каждый раз, когда она готовила контратаку, он каким-то шестым чувством предугадывал ее намерение и уходил с линии огня.

Это был не бой, а воистину странный, смертельный танец, в котором партнеры знали каждый шаг друг друга, хоть и исполняли его впервые. Их сердца стучали как сумасшедшие, но не только от напряжения битвы. С каждым уклонением, с каждым ударом, с каждым взглядом глаза в глаза то необъяснимое чувство, та странная боль и тоска, что они испытали при первой встрече, становились лишь сильнее. Это было похоже на узнавание. Словно их души, их сур, вели этот поединок уже тысячи раз в каком-то другом, невидимом мире.

Инсин снова бросился вперед, на этот раз нанося целую серию ударов, заставляя ее отступать. Лезвие его ножа сверкало, описывая в воздухе серебряные дуги. Кейта парировала, отбивая его выпады когтями. Раздался скрежет — сталь ударилась о кость. Искры посыпались, когда ее кастет заблокировал удар, нацеленный в горло. Девушка воспользовалась его заминкой и ударила ногой, выбивая у Инсина почву из-под ног. Степной воин упал на одно колено, но тут же, используя инерцию падения, развернулся и полоснул ножом по ее ногам. Кейта взвилась в воздух в высоком прыжке, который был бы не под силу обычному человеку, и приземлилась за его спиной. Но он уже ждал ее там, разворачиваясь, чтобы встретить ее атаку.

Они были равны. Ветер не мог одолеть Корень, а Корень не мог поймать Ветер. Их силы были разными, но абсолютно уравновешивали друг друга. Бой длился, казалось, вечность. Оба уже были покрыты потом и пылью, на телах горели мелкие ссадины и царапины, но никто не мог нанести решающий удар. Наконец, после очередного яростного обмена ударами, они отскочили друг от друга и замерли на расстоянии вытянутой руки, тяжело дыша и не сводя друг с друга глаз. Ярость, кипевшая в них, начала уступать место изнурению и неохотному, но неоспоримому уважению.