Старый Эрдэни, который до этого момента стоял с закрытыми глазами, медленно открыл их. Он всмотрелся в лицо Инсина, и его взгляд, казалось, проникал в самую душу. Он увидел не врага, а то, о чем говорил вчера на Совете. Старейшина узнал Сына Степи.

— Что вы делаете⁈ — голос шамана прозвучал неожиданно резко и властно. Он с возмущением посмотрел на дозорного. — Это гость, хоть и незваный. Развяжите его немедленно. Неслыханное варварство — связывать того, кто пришел с просьбой и разоружился по своей воле!

Молодой охотник, испугавшись гнева старейшины, спешно бросился развязывать Инсину руки. Ойгон стоял рядом, не зная, куда себя девать от переживаний. Он смотрел то на коленопреклоненного степного принца, то на небо, словно ища там ответы. Неужели это воля самой Тэнгри? Он и остальные старейшины пытались предотвратить их встречу, спрятать, изолировать. Но сама судьба, казалось, ломала все их сценарии и упрямо строила лишь те, где Ветер и Корень неизбежно находили путь друг к другу.

Старейшины безмолвно смирились. Сопротивляться воле духов было бесполезно. Когда путы упали с рук Инсина, Эрдэни сделал шаг вперед.

— Встань, Сын Степи, — сказал он, и в его голосе уже не было гнева, осталась только глубокая печаль. — Ты спрашиваешь о Кейте. И твоя тревога не напрасна.

Он посмотрел на вытянувшуюся перед ним фигуру, смотрел прямо в глаза.

— Нашу Дочь Леса поразила шаманская болезнь. Ее дух покинул тело и заблудился на тропах между мирами. Она сгорает в лихорадке, и наши травы… бессильны ей помочь. — Эрдэни сделал паузу, и его следующие слова прозвучали как приговор и как последняя надежда. — Мы верим, что ее душа ищет твою. И, вероятно, только ты, второй участник рокового пророчества, названный Сын Степи, сможешь войти в ее сон, найти ее и спасти нашу драгоценную медведицу.

Дорога к балагану целительницы показалась Инсину длиннее, чем весь его путь через степь. Старейшины шли рядом, но он их не замечал. Он слышал их слова о шаманской болезни, блуждающей душе, о том, что он — ее единственная надежда, но разум отказывался принимать эту дикую истину. Когда Ойгон откинул тяжелый полог из шкуры, впуская его внутрь, Инсина окутал густой, дурманящий запах трав и еще чего-то — тонкого, едва уловимого аромата болезни и страдания. В центре просторного балагана целительницы, на низкой постели из мягких мехов, лежала она. Кейта.

Над юной шаманкой, как две обеспокоенные птицы, вились целительница Илин и ее ученица Ирена. Они протирали лоб девушки мокрой тканью, шептали успокаивающие заклинания, но все было тщетно. Инсин замер на пороге. Зрелище, открывшееся ему, было невыносимым. Это была не та яростная, полная жизни воительница, с которой он сражался. И не та уставшая, но сильная спасительница, что вытащила его из болота. Перед ним лежала хрупкая, беззащитная девушка, сгоравшая в огне невидимой лихорадки. Ее лицо пылало неестественным, лихорадочным румянцем, губы были сухими и потрескавшимися, а ресницы дрожали, выдавая муку, которую ее душа испытывала в ином мире. Она металась на своей постели, что-то бессвязно шепча, и от этого зрелища сердце Инсина сжалось в ледяной комок.

Илин и Ирена обернулись на звук шагов. Увидев за спиной Ойгона степняка, внешность и мягкий взгляд которого абсолютно не перекликалась с их убеждениями о людях степи, они переглянулись. В их глазах было понимание и тяжелая, мрачная обреченность. Они все поняли.

— Ее сур тает, как весенний снег, — тихо сказала Илин, подходя к Инсину. Ее голос был спокоен, как у целителя, привыкшего к виду смерти, но в ее взгляде отчетливо читалась глубокая печаль. — Кут заблудился. Пророчество связало вас так крепко, что ее душа, эмоционально сорвавшись, полетела искать твою. Кейта застряла где-то в Междумирье, на тропах, где охотятся абаасы. Если ее не вернуть до восхода новой луны… физическое тело умрет.

Инсин почти не слышал ее. Он медленно, как во сне, подошел к постели и опустился на колени рядом с Кейтой. Мириады эмоций захлестнули его юношеское сердце. Боль от вида ее страданий. Нежность, которую он отчаянно пытался в себе подавить. Чувство вины — ведь это их встреча, их бой, их пророчество довели ее до такого состояния. И страх. Всепоглощающий страх потерять ее снова, теперь уже навсегда.

Мир опять сузился до них двоих. Инсин осторожно, словно боясь обжечься, протянул руку и коснулся ее горячего лба. Она вздрогнула от прикосновения и на мгновение затихла, дыхание Кейты стало ровнее.

— Что я должен сделать? — спросил Сын Степи, не отрывая от нее взгляда. — Чем я могу помочь?

— Есть один ритуал, — ответила Илин, подходя ближе. — Мы можем помочь твоему духу отделиться от тела и отправиться за ней. Путь тебе укажем, но дальше будешь один. Придется найти ее в лабиринтах Междумирья и убедить вернуться. Ее душа… там может оказаться еще более капризной и непослушной, чем в Среднем мире.

Целительница посмотрела ему прямо в глаза, и ее взгляд стал еще более строгим.

— Но ты должен знать правду, Сын Степи. Из этого путешествия есть лишь две дороги. Либо вы вернетесь в наш мир вместе, либо оба останетесь на границе миров навсегда, и абаасы растерзают ваши заблудшие души на мелкие клочья. Твоя душа будет привязана к ее, если Кейта не сможет вернуться, не вернешься и ты.

Это был смертный приговор с ничтожным шансом на помилование. Но Инсин не раздумывал ни секунды. Неважно, как потом разведет их жизнь — остаться без нее в этом мире, зная, что девушка умерла из-за него, было страшнее любой смерти в мире духов.

— Я сделаю это, — сказал юноша твердо. Какая-то мысль промелькнула в его голове. Воин поднял глаза и посмотрел на старейшин, стоявших у входа. — Но предлагаю сделку. Бартер.

Ойгон нахмурился.

— Какую такую сделку?

— Я верну вам вашу Кейту, — сказал Инсин, и в его голосе прозвучала очевидная клятва. — Чего бы мне это ни стоило. А вы похороните мою сестру и славного воина Темуджина. Не просто позволите мне закопать их, а похороните по вашим обычаям. Со всеми почестями, какие оказываете своим воинам, чтобы их души обрели свободу и покой в мире духов.

Старейшины переглянулись. Просьба была неслыханной наглости — хоронить врагов как собственных героев! Но и цена, которую этот юноша был готов заплатить, была неизмеримо высока. Он ставил на кон свою собственную бессмертную душу.

— Мы согласны, — после долгой паузы произнес Эрдэни. — Если ты вернешь нам нашу Дочь Леса, мы проводим твою сестру и ее воина в Верхний мир, как своих собственных детей. Да будет так.

Согласие было достигнуто, слово старейшин было тверже камня. Теперь все зависело только от самого Инсина. Целительница Илин решительно взяла дело в свои руки.

— Все вон, — скомандовала она, и ее тихий, скрипучий голос прозвучал так властно, что никто не осмелился возразить. — Ойгон, проследи, чтобы никто не приближался к балагану и не шумел. Нам нужна полная тишина.

Старейшины и ученица молча вышли, плотно притворив за собой полог. В лечебнице остались только трое: бесчувственная Кейта, готовый ко всему Инсин и старая целительница, которая должна была стать его проводником на пороге миров. Началась сложная подготовка. Илин перемещалась быстро, но без суеты, ее движения были отточены годами практики. Первым делом она разожгла в небольшой глиняной плошке пучок сушеного можжевельника. Терпкий, священный дым наполнил балаган, очищая пространство от посторонних духов и мыслей. Целительница окурила стены, постель Кейты, а затем и самого Инсина, обводя его дымящейся веткой с головы до ног и что-то тихо бормоча на древнем, гортанном наречии. Затем она подошла к стене, где висели сотни мешочков и связок с травами, и выбрала несколько из них. Она смешала в каменной ступке сушеную полынь, отгоняющую злых духов, лепестки сонной травы, помогающей душе отделиться от тела, и щепотку серебристой пыльцы лунного цветка, которая, по поверьям, освещала путь в мире духов.