— Выпей, — приказала Илин, протягивая ему чашу с мутной, дурно пахнущей жидкостью.

Инсин без колебаний осушил ее до дна. Отвар был горьким, и по телу тут же разлилось странное, тягучее тепло, а в голове появился легкий туман. После этого Илин достала из старого резного ларца амулет. Это был простой, необработанный кусок дымчатого кварца, обвитый сухожилиями и подвешенный на кожаный шнурок.

— Это камень-ловушка для снов, — пояснила женщина, надевая амулет на шею степного воина. — Он защитит твое тело, пока душа будет отсутствовать. Злые духи, что могут просочиться сюда, будут привлечены им, а не тобой.

Наконец, целительница взяла катушку с тонкой, как паутина, но невероятно прочной красной шелковой нитью. Она обмотала один конец нити вокруг его правого запястья, а затем, немного подумав, сделала иначе. Она разжала его пальцы, вложила в его ладонь катушку, а затем снова сжала его пальцы в кулак.

— Держи крепко, — сказала Илин, и ее взгляд был очень серьезным. — Эта нить — твоя связь с этим миром, путеводная звезда. Твой якорь.

Она села напротив него на колени.

— Душа Кейты не могла уйти далеко. Ее привязанность к этому миру, к ее отцу, к ее народу… она сильна. Ты найдешь ее где-то поблизости, в преддверии Междумирья. Иди по зову своего сердца, и пока ты чувствуешь натяжение нити, ты на верном пути. Ты сможешь найти ее, не размотав катушку до конца.

Илин подалась вперед, и ее голос стал почти шепотом.

— Но послушай меня внимательно, Сын Степи. Ни в коем случае не заходи слишком глубоко. Не иди туда, где нить натянется до предела. И что бы ни случилось, не отпускай катушку. Если нить оборвется или ты ее выпустишь из рук, связь с этим миром прервется! Гарантированного пути назад больше не будет. Тебе останется надеяться лишь на чудо и на собственную силу духа, чтобы найти дорогу домой. А в тех краях чудеса случаются редко, а духи сильны.

Инсин слушал ее, кивая. В его сердце не было страха, лишь твердая решимость. Мысль о том, что он может заблудиться и умереть, казалась незначительной по сравнению с мыслью о том, что он может вернуться один, без нее.

— Я все понял, — уверенно сказал юноша.

— Хорошо, — кивнула Илин. — Теперь ложись рядом с ней. Возьми ее за руку. Закрой глаза и сосредоточься на дыхании. Представь, что ее дыхание — это твое дыхание. Что ее сердце — это твое сердце. Не сопротивляйся. Сонная трава и мое камлание сделают все остальное.

Юноша послушно лег на шкуры рядом с Кейтой, их плечи едва соприкасались. Опустив глаза, Инсин осторожно взял ее горячую, безвольную руку в свою. Ее кожа была сухой и пылала жаром. Воин сжал тонкие пальцы, а в другой руке крепко стиснул катушку с шелковой нитью. «С такой же волей в сердце ты тогда бросилась спасать меня, маленькая лесная колдунья?».

Илин села в изголовье, взяла в руки небольшой шаманский бубен и начала тихо, монотонно бить в него, напевая древнюю, усыпляющую песнь. Инсин закрыл глаза. Он слушал ритм бубна, чувствовал жар руки Кейты и тепло отвара, растекающееся по его венам. Мир вокруг начал таять, звуки — искажаться, а тяжесть собственного тела — исчезать. Он проваливался. Падал в глубокий, темный колодец, на дне которого его должна была ждать ее заблудшая душа.

Инсин ожидал увидеть все, что угодно. Мистические пейзажи из древних олонхо, о которых ему в детстве рассказывала мать. Огненные реки Нижнего мира, где правит Эрлик, или хрустальные дворцы Верхнего, где пируют Айыы. Он был готов к встрече с духами, как злыми, так и добрыми. Но когда тяжесть покинула его тело и он открыл глаза, он увидел… лес. Бесконечная, молчаливая тайга, залитая странным, призрачным светом, источник которого был непонятен. Не было ни солнца, ни луны, но все вокруг — стволы деревьев, мох, папоротники — светилось изнутри ровным, серебристым сиянием.

Воин стоял посреди тропы. Он огляделся — ничего. Только деревья, уходящие в туманную даль. Инсин сделал несколько шагов, его ноги не оставляли следов на мху, а под ногами не хрустела ни одна ветка. Мир был абсолютно беззвучным. Не было ни пения птиц, ни шелеста ветра, ни запаха хвои. Это была лишь декорация, оболочка, лишенная жизни. Он посмотрел на свою правую руку — кулак по-прежнему уверенно сжимал катушку. Красная нить лежала свободно, свернувшись в несколько колец у его запястья. Пока что все было в порядке.

Инсин пошел вперед, инстинктивно выбирая самую широкую тропу. Он шел, казалось, очень долго. Время здесь текло иначе, тягуче и неопределенно. Юноша не чувствовал ни усталости, ни голода, только странное, звенящее одиночество и нарастающую тревогу. Наконец, лес расступился, и он вышел на широкую, красивую поляну. И там, на траве посреди этой живописной поляны, он увидел ее. Кейта сидела к нему спиной и смотрела куда-то вдаль, на небо, которое здесь было небом лишь по названию — темный, бархатный купол, усыпанный незнакомыми, слишком яркими созвездиями. Ее длинная черная коса спадала на спину, а на плечи была накинута медвежья шкура. Это была не та изможденная девушка, что лежала в лихорадке, а та, кого он хорошо запомнил по их бою — сильная, гордая, полная жизни.

Инсин замер, не дыша. Вот она. Кейта! Живая и настоящая, всего в нескольких шагах. Облегчение было таким сильным, что у юноши едва не подогнулись колени. Все оказалось проще, чем он думал. Нужно было лишь подойти и позвать ее. Инсин уже открыл рот, чтобы окликнуть ее, как вдруг услышал другие голоса. И смех. Юноша тут же насторожился, отступая в тень деревьев. «Абаасы?». Но голоса были молодыми, человеческими. На поляну вышли трое — двое юношей и одна девушка, примерно одного возраста с Кейтой. Они были одеты в простую одежду лесного народа. Один был высоким и неуклюжим, второй — совсем юным и восторженным, а девушка — тихой и серьезной. Ребята подошли к Кейте, которая даже не обернулась, словно знала, что они придут. Они сели рядом с ней на траву, и высокий парень протянул ей что-то, похожее на лепешку.

— …и тут медведь ка-а-ак рявкнет! — говорил он, оживленно жестикулируя. — А старый Содор так испугался, что залез на сосну быстрее любой белки! Говорит, что это был сам дух-хозяин леса. А по-моему, он просто съел перед охотой какие-то неправильные грибы…

Все рассмеялись, и даже Кейта, сидевшая в профиль к Инсину, нежно улыбнулась. Улыбка преобразила ее лицо, сделав его по-детски открытым и беззащитным. Инсин стоял в тени, совершенно сбитый с толку. Это не было похоже на ловушку духов. Сцена перед ним была до боли обыденной, мирной. Теплой… Он видел дружбу, слышал беззаботный смех. Это было… воспоминание?

Воин решил проверить свою догадку. Медленно, стараясь не издавать ни звука, он начал выходить из-за деревьев. Четверо на поляне никак не отреагировали. Он сделал еще шаг, потом еще. Юноша подошел совсем близко, так, что мог бы дотронуться до плеча высокого парня. Но тот его не видел. Он смотрел прямо сквозь него, продолжая травить свои байки. Инсин понял — его здесь не было! Воин был лишь призрачным зрителем в чужом сне, в чужой памяти. Сейчас он смотрел на Кейту, на ее улыбку, и чувствовал странный укол ревности. Этот неуклюжий парень из лесного племени мог так просто сидеть рядом с ней, смешить ее, делить с ней еду. А младший сын степного хана был отделен от нее невидимой, неприступной стеной. Что же делать? Он не мог с ней поговорить, не мог дотронуться. Юноша просто безвольно наблюдал, как сцена повторяется снова и снова. Друзья приходят, садятся, смеются. Потом их образы тают, и Кейта снова остается одна, глядя в звездное небо. А через мгновение все начинается заново.

Наконец Инсину стало ясно — это и была ее ловушка. Не та, что строят абаасы, а та, что строит себе сама встревоженная, поникшая душа. Она застряла в одном-единственном счастливом, безопасном моменте, не желая возвращаться в реальность, где ее ждали пророчество, война и сердечная боль. Душа юной шаманки спряталась здесь, в этом теплом моменте, как испуганный ребенок прячется под одеялом.