Как же ему достучаться до Кейты? Как пробиться сквозь эту стену из счастливых воспоминаний? Инсин попробовал позвать ее.

— Кейта! — но звук не сорвался с его губ. В этом мире он был не только невидим, но и нем. Юноша смотрел на нее, на ее одинокую фигуру на примятой траве, и его сердце сжималось от сочувствия. Она была такой же пленницей, как и он. Пленницей своей судьбы, своего страха.

Инсин должен был что-то сделать. Что-то, что вырвет ее из этого бесконечного цикла. Он не мог использовать голос, не мог использовать силу. Но у него было кое-что еще. То, что связывало их на самом деле, сильнее любых пророчеств. Их общая боль. Юноша закрыл глаза и сосредоточился. Он перестал пытаться пробиться к ней извне. Вместо этого он попытался дотянуться до девушки изнутри. Он вспомнил все. Их бой. Каждое движение, каждый удар. Скрежет стали о кость. Ярость и страх в их глазах. Он вспомнил ее лицо, когда она склонилась над ним у болота, словно видел эту картину со стороны. Тепло ее дыхания… Отчаяние и надежду в ее глазах…

Юноша послал ей эти образы. Не как угрозу, а как напоминание. Напоминание о том, что жизнь — это не только веселье и дружеские посиделки, несмотря на то, что это ее важные, бесценные аспекты. Но любая жизнь, это еще и испытания, и боль, и страх. Это нормально, принимать такие чувства. И главное, Кейта должна помнить, что она — не та, кто прячется. Она — та, кто защищает и сражается. Ведь ей есть, ради кого сражаться и что защищать.

И тут сцена дрогнула. Смех ее друзей стал тише, их фигуры — прозрачнее. Звездное небо над головой на мгновение подернулось багровыми тучами. Кейта шелохнулась. Девушка медленно, очень медленно начала поворачивать голову в его сторону. Словно услышала беззвучный зов. Словно почувствовала его присутствие. Инсин открыл глаза и встретился с ее взглядом. Теперь она абсолютно точно его видела. Но в синих глазах было не узнавание, а настоящее вселенское одиночество.

— Что ты здесь делаешь⁈ — голос Кейты был не криком, а ядовитым шепотом. Фигуры ее друзей окончательно растаяли в воздухе. Солнечная поляна начала тускнеть, а серебристое свечение деревьев — меркнуть. — Что ты забыл в моем сне, степной шакал⁈ Убирайся прочь! Я ведь предупреждала!

Она вскочила с травы, и ее лицо исказилось от ярости. Но Инсин видел, что за этой яростью прячется страх. Он вторгся в ее единственное убежище. Разрушил ее хрупкий мир!

— Я пришел за тобой, — сказал он тихо, и, к его облегчению, голос вернулся к нему.

— За мной? — Кейта горько рассмеялась. — Чтобы закончить то, что начал у скал? Или твой брат снова послал тебя, чтобы утопить меня в болоте на этот раз?

Инсин чувствовал ее боль, каждое ее слово было пропитано ею. Он боялся подобрать неправильный ответ, который мог бы заставить ее замкнуться навсегда. Но медлить было нельзя. Ее гнев, ее страх, ее отчаяние — эти сильные, негативные эмоции были как маяк, как приманка. Иллюзорный мир вокруг них уже начал меняться. Цвета тускнели, а в беззвучном воздухе появилось едва уловимое, неприятное эхо. Что-то услышало их. Что-то злое и голодное начало стягиваться к этому островку чужой памяти.

— Кейта, послушай меня, — сказал он, делая осторожный шаг вперед. — Ты больна. Твое тело… оно в Среднем мире. Оно умирает!

— Ложь! — выкрикнула она. — Я чувствую себя прекрасно! Это ты — болезнь! Ненасытный призрак, который преследует меня даже здесь!

— Это неправда, и ты сама это знаешь, — он говорил мягко, но настойчиво. — Это место — не настоящее. Это лишь воспоминание. Твоя душа спряталась здесь, потому что боится. Боится пророчества, боится войны, боится…

Инсин тяжело выдохнул. Он не осмелился сказать «боится меня».

— Вздор! Я ничего не боюсь! — Кейта сжала кулаки, но он видел, как дрожат ее плечи. — Я просто… отдыхаю. Имею я право немного отдохнуть⁈

— Это не лучшее место для отдыха. Мы не можем здесь оставаться, — Инсин огляделся. Тени под деревьями стали гуще, темнее. Они, казалось, начали шевелиться. — Твои эмоции… они привлекают их. Абаасы уже близко. Мы должны уходить, вместе!

— Да никуда я с тобой не пойду! — девушка отступила на шаг. Глаза ее заискрились от подступающих слез. — Я лучше останусь здесь и заживо сгнию, чем вернусь в тот мир, где ты существуешь! Побери абаасы каждого, кто мне снова начнет навязывать мысли о каком-то убогом пророчестве с мужчиной, который связал себя узами…

Шаманка резко осеклась, но он все понял. До нее тоже дошли слухи о его свадьбе. И Инсин даже не догадывался, что это было последней каплей, сломившей девушку.

— … Тебя это так беспокоит? Вообще-то моей свадьбы не будет, — сказал он, и в его голосе прозвучала такая горечь, что она замерла. — Моя невеста… вернее будет сказать, моя сестра… она мертва.

Кейта смотрела на него, и ярость в ее глазах медленно сменилась растерянностью. Она увидела в лице Инсина не врага, а человека, раздавленного горем. Такого же, как она сама.

— Мы должны идти, — повторил он, протягивая руку. Ту, в которой не было катушки. — Пожалуйста. Я не могу вернуться без тебя. И я не хочу оставлять тебя здесь на растерзание им!

В этот момент из леса донесся первый звук. Низкий, горловой рык, от которого волосы на затылке встали дыбом. Тени под деревьями обрели форму. Уродливые, скрюченные силуэты с горящими, как угли, глазами начали медленно выходить на поляну. Иллюзорный мир, ее последнее убежище, превращался в смертельную ловушку. И единственный, кто мог ее отсюда вывести, был тот, от кого она так отчаянно пыталась сбежать. Увидев первых абаасы, Инсин понял — время уговоров кончилось. Вся его мягкость и осторожность вмиг испарились. Эти детские игры, обиды и обвинения были сейчас совершенно ни к месту. На кону стояли их бессмертные души!

— Соберись уже, Кейта! — рявкнул он, и его голос прозвучал как удар хлыста. — Хочешь умереть — так умирай в настоящем бою, а не здесь, в своих же слезах и соплях! Ты воительница или испуганный ребенок⁈

Его резкие, жестокие слова подействовали лучше любых уговоров. Они отрезвили Кейту, вырвали из плена жалости к себе. Ярость, направленная на него, мгновенно переключилась на новую, реальную угрозу. В ее синих глазах снова зажегся огонь. Она — Дочь Леса, а не добыча для подземных тварей! Девушка тут же подбежала к нему и, не говоря ни слова, крепко схватила протянутую руку. Их пальцы сплелись.

— Бежим! — крикнул Инсин, и они сорвались с места, уносясь прочь с поляны, которая на их глазах превращалась в пиршество для демонов.

Но куда бежать? Лес вокруг них менялся. Серебристое сияние сменилось багровым, больным светом. Деревья, казалось, изгибались, превращаясь в костлявые, скрюченные руки, которые пытались их схватить. Земля под ногами стала вязкой, как трясина. А рычание и хихиканье абаасов раздавались уже со всех сторон. Они бежали, не разбирая дороги, но коридор между жизнью и смертью не хотел отпускать своих новых гостей. Он был хуже любого болота Черных Топей — играл с ними, менял ландшафт, заводил их в тупики. Да еще и абаасов становилось все больше. Они не нападали в открытую, а кружили вокруг, как стая гиен, — хихикающие, бесформенные, сотканные из мрака тени, чьи горящие глаза разжигали в душе первобытный, леденящий ужас. Духи из Нижнего мира высасывали волю, питались страхом.

Инсин чувствовал, как слабеет хватка Кейты. Она была все еще духом, беззащитным и уязвимым.

— Я не могу… долго… — прошептала она, задыхаясь. — Они… забирают мои силы.

Неужели все так и закончится? Он вырвал ее из плена воспоминаний только для того, чтобы отдать на растерзание демонам? И тут он вспомнил про катушку в своей руке. Нить! Его якорь, их спасение!

— Сюда! — крикнул он, резко сворачивая в сторону. Инсин поднял руку, в которой был зажат кулак с катушкой, и увидел ее. Тонкая красная нить, натянутая, как струна, уходила куда-то в багровый туман. Она указывала путь. Путь к выходу! Заложники Междумирья побежали вдоль нити, и надежда снова вспыхнула в сердцах. Абаасы, казалось, боялись приближаться к алому следу, они держались на расстоянии, злобно шипя и рыча.