— Вот и я о том же, тойон! — закивал Ойгон. — Народ волнуется. Нужно выставить дозоры и укрепить частокол. Другими словами, готовиться к битве.
— Битва — это последнее, что нам нужно, — наспех отрезал Алтан. Вождь клана посмотрел на Кейту, и в его взгляде была не только отцовская теплота, но и тяжесть знания. — Силой их не одолеть. Их тысячи. Мы должны знать, чего хочет их хан, зачем они нарушили древние границы.
Верховный шаман снова отвернулся к огню.
— Я уйду в камлание. Сегодня ночью.
Кейта ахнула. Обычное камлание длилось несколько часов. Но по тому, как отец это сказал, она поняла — речь идет о другом. О глубоком погружении, словно на самое дно океана.
— Надолго? — спросила она, и привычные надменные нотки полностью испарились из голоса юной удаганки, уступив место плохо скрытой тревоге.
— Сколько потребуется. Может, три дня. Может, пять. Я должен дойти до Верхнего мира и спросить совета у Айыы. А если понадобится — спуститься в Нижний и вырвать правду у самого Эрлика.
— Пять дней! Пресвятая Хранительница! — воскликнула Кейта, всплеснув руками. — Отец, это опасно. Твое тело будет здесь, абсолютно беззащитное. А если они нападут, пока тебя не будет? Кто поведет нас? Ойгон, при всем уважении, дальше своего носа видит, только когда чихает.
Седобородый старейшина обиженно засопел, но промолчал. Слово Алтана было законом.
— Ты поведешь их, медвежонок. — спокойно ответил Алтан, не глядя на нее. — Будешь моими глазами и ушами. Ведь только ты знаешь лес лучше любого охотника.
— Я всего лишь ученица бубна, посвящения еще не было! Чем я смогу помочь! — возразила она, хотя это была лишь половина правды. Девушка чувствовала духов, иногда даже слишком хорошо и уж точно лучше большинства учеников племени. — У меня не получится никого защитить, если…
— Твоя задача — не вступать в бой, если он окажется неминуем. — он наконец-то посмотрел ей в глаза, и его взгляд стал твердым, как гранит. — Нужно лишь выиграть для меня время. Спрятать женщин и детей в дальних пещерах. Запутать следы. Если понадобится, отвести врага в Черные топи.
Верховный шаман говорил так, будто сомнений быть не могло. Кейта вздохнула, понимая, что спорить бесполезно. Она подошла к очагу, взяла деревянную кытыйа, зачерпнула теплого отвара и протянула отцу.
— Тогда пей. А то твой великий дух отправится в путешествие, а тело тут окоченеет от голода. И кто мне потом будет рассказывать, как страшно выглядят абаасы вблизи?
Алтан усмехнулся и принял чашу, исподлобья поглядывая на девушку.
— У них твои глаза, когда ты злишься.
— Очень смешно, — фыркнула девушка, но уголки губ дрогнули в улыбке. Дочь верховного шамана села рядом с ним на шкуры, прижимаясь к плечу. После чего тихо, едва ли в полголоса, произнесла: — Только вернись, слышишь? Не задерживайся там на своих духовных пирах.
— Постараюсь, кыыс. — он погладил ее по распущенным волосам цвета вороньего крыла. — Постараюсь. А теперь оставьте меня оба. Мне нужно настроиться.
Старейшина Ойгон, поняв, что аудиенция окончена, поклонился и поспешил к выходу. Кейта еще мгновение сидела рядом с отцом, впитывая его спокойствие и силу. Она знала, что следующие несколько дней будут самыми долгими в ее жизни. И впервые сон, приснившийся на рассвете, показался ей не просто игрой воображения, а тенью грядущих событий. Тенью, пахнущей полынью и войной.
Кейта вышла из балагана, плотно притворив за собой массивную дверь. Утренний холод коснулся ее босых ступней, заставляя вздрогнуть. Легкая рубаха, перехваченная кожаным поясом, совсем не грела. Девушка глубоко вдохнула влажный, смолистый воздух тайги, пытаясь отогнать остатки тревожного сна и еще более тревожного разговора с отцом. Ее глаза, цвета небесной синевы, внимательно осматривали небольшой айыл. Деревянные балаганы и летние ураса еще дремали в полумраке, но у некоторых уже дымились камелеки, предвещая завтрак. Невысокая, но крепко сбитая, Кейта двигалась бесшумно, как дикая кошка, привычная к лесным тропам. На скулах проступал легкий румянец от холода, что придавало еще больше нежности ее аккуратному лицу.
Ойгон уже суетился у частокола, отдавая указания молодым охотникам. Он был хорошим старейшиной, но совсем не воином и уж тем более не лидером в условиях войны. Его шаманская сила была мала, а опыт в камлании ограничивался простыми обрядами на урожай или хороший промысел. Именно поэтому Алтан так беспокоился. И именно поэтому эта ответственность теперь ложилась на Кейту.
Она помнила, как верховный шаман нашел ее. Он редко рассказывал эту историю, но отдельные детали врезались в память. Ей было, может быть, два или три года, когда шаман, путешествующий по глухой тайге, наткнулся на разорванный медведями айыл. Все было в крови, разрушено. И среди этого ужаса, в колыбели, затаившейся под вывороченным кедром, лежал младенец — Кейта. Не было ни единой царапины, ни капли крови на ее коже. Но вокруг колыбели клубился черный, омерзительный туман, источавший холод и страх — следы абаасы, злых духов Нижнего мира. Эти духи пришли за ней, за ее свежей, чистой душой. Алтан рассказывал, что никогда прежде не чувствовал такой силы зла. Он провел одно из самых тяжелых камланий в своей жизни, изгнал демонов и забрал девочку с собой. Он дал ей имя — Кейта, что означало «крепость», «защита». Шаман чувствовал, что Великая Мать Тэнгри сама привела ее к нему. С тех пор Кейта стала его дочерью, ученицей, и главной его надеждой.
Происхождение девушки с синими глазами всегда было окутано тайной. Некоторые старые удаганки шептались, что она «дитя леса», другие говорили, что она «принесена ветром». Но все без исключения соглашались, что в ней есть нечто особенное. Ее связь с иччи, духами-хозяевами леса, была интуитивной, почти телесной. Кейта чувствовала изменение погоды задолго до того, как облака собирались на небе, слышала шепот деревьев и понимала горечь умирающей травы. Но полноценного камлания, такого как у отца, она не совершала. Она могла призвать маленьких духов, поговорить с ними, попросить о помощи, а вот глубокие путешествия между мирами были для юной шаманки до сих пор закрыты. Девушка не носила традиционный костюм удаганки, а илин кэбихэр, что приснился ей, был лишь частью ритуальных сновидений, а не повседневной жизни.
В клане не было жесткой иерархии в воинском смысле, но шаманы делились на ступени. Самые юные, «дети леса», учились у старейшин искусству травничества, целительства, основам общения с духами. Затем шли «ученики бубна» — те, кто уже освоил ритуальные танцы, мог проводить простые обряды, призывать мелких иччи и защищать айыл от легких болезней или сглаза. Наконец, были «хранители бубна» — полноценные шаманы и удаганки, способные камлать, общаться с Айыы Верхнего мира и противостоять всевозможным абаасы из Нижнего. Их было немного, и каждый из них был бесценен. Алтан был одним из самых могущественных хранителей бубна за многие поколения.
Обучение начиналось рано. Детей выбирали не по роду, а по сур — жизненной силе, по способности чувствовать тонкий мир, по снам, которые им снились. Устав был прост: чтить Великую Мать Тэнгри, уважать иччи, защищать свой улус и беречь тайгу. Шаманы были не только проводниками между мирами, но и хранителями олонхо, целителями, судьями и советниками. Их сила была в гармонии с природой и понимании баланса.
— Кейта! — окликнул девушку знакомый голос. Она обернулась — у входа в один из балаганов стояла Ирена, молодая ученица целительницы, которая была всего на пару лет старше Кейты. Ее лицо было бледным, а глаза, обычно полные жизнерадостности, сейчас казались до боли испуганными. — Ты слышала? Степняки, опять! Говорят, они выжгли все кряжи к югу от Черных Топей.
— Знаю, эдьиий. Отец уже готовится к камланию. — Кейта подошла к ней, положив руку на плечо. — Нам нужно собраться. Приготовь запасы — наполни бутыли водой, подвяль мяса. И предупреди всех, чтобы держались вместе. Охотникам нужно быть начеку.
— Но если Алтан-тойон уйдет надолго… — Ирена замялась, ее тонкие пальчики нервно теребили край рубахи. — Кто будет защищать нас? Кто сможет остановить их?
