Нельзя было терять ни секунды. Любое резкое движение, любой неверный жест — и Инсин будет мертв. Нужно было доказать, что он не представляет угрозы.

— Я не хочу сражаться! — громко и отчетливо произнес Инсин. Он медленно поднял обе руки вверх. — Я пришел с миротворческой миссией, пришел говорить.

Охотники переглянулись. Они видели, как степняк отбил стрелу — такая реакция была под силу лишь великому воину. Но его поза не была агрессивной. Дозорные лесного племени чуть ослабили натяжение тетивы, но луки не опустили. Увидев это, Инсин сделал следующий шаг. Он медленно разжал пальцы, и его нож, единственное оружие, что было у него сейчас в руках, с глухим стуком упал на мох у его ног. Жест полного разоружения.

«Но как он прошел через барьер⁈» — эта мысль звучала в голове у обоих дозорных. Они собственными глазами видели, как купол отбрасывал любого, кто пытался к нему прикоснуться. А этот степняк, их заклятый враг, просто взял и прошел сквозь него, будто никакого барьера и не было!

— Меня зовут Шу Инсин, я младший сын Шу Хулан-хана из рода Снежного Барса, — начал он свою продуманную, вежливую речь. Голос юноши звучал ровно и спокойно, без тени высокомерия. — Я пришел к вам не как воин, а как посол. Мой отец посылает вам свое уважение и предлагает перемирие.

Он жестом указал в ту сторону, откуда пришел.

— За барьером ждет мой караван. Мы привезли дары в знак наших добрых намерений. А также… — он на мгновение запнулся, и в голосе прозвучала неподдельная боль. — Мы привезли тела моей сестры и ее возлюбленного. Они погибли в результате трагической ссоры с нашими бывшими союзниками. Я пришел просить вашего верховного вождя об огромной милости — позволить похоронить их на этой нейтральной земле, чтобы их души нашли покой!

Инсин говорил горячо и искренне, его слова не были похожи на ложь. Из-за этого дозорные были в полном замешательстве. Сын хана просит мира, просит о помощи в похоронах. И проходит сквозь их магический щит. Все это просто не укладывалось в голове.

— Я прошу о встрече с вашим тойоном, — закончил Инсин, склонив голову в знак уважения. — Чтобы передать ему дары и лично изложить нашу просьбу.

Юноша стоял перед ними, безоружный, открытый, в белоснежных одеждах, больше походивших на траурное, нежели военное облачение, и не имел ни малейшего понятия о том, какой хаос творится сейчас в их племени. Он не знал, что верховный вождь был практически так же далек от этого мира, как и его покойная сестра. И что его заместительница, та, с кем он сражался и кому был обязан жизнью, сейчас сама боролась со смертью в лихорадочном бреду. Инсин просил аудиенции у тех, кто не мог ее дать! И его появление здесь, в самом сердце их земель, лишь туже затягивало узел пророчества, грозя оборвать последние нити хрупкого мира.

Дозорные молчали, переваривая услышанное. Второй, более молодой охотник, казалось, был сбит с толку и даже проникся сочувствием к горю чужака. Но Каскил, который присутствовал на вчерашнем Совете, смотрел на Инсина совсем другими глазами. «Младший сын хана, Инсин, вернулся из топей, и вот он здесь. Прошел сквозь барьер. Пророчество… Сын Степи…». Все кусочки мозаики сложились в голове Каскила в одну ужасающую картину. Это был он! Тот, о ком говорил старый Эрдэни. Тот, кого они поклялись не подпускать к их земле, к их айылу, и уж тем более — к Кейте! В один миг сочувствие на его лице сменилось яростью и страхом.

— Убирайся! — прорычал он, снова вскидывая лук. — Нам не нужны твои дары и твой лживый мир! Убирайся с нашей земли, степняк, пока я не нашпиговал тебя стрелами, как дикобраза!

Такая резкая перемена в настроении удивила даже его напарника.

— Каскил, что ты делаешь? — растерянно спросил тот. — Он же безоружен! И просит о встрече. Нам следует отвести его к старейшинам!

— Ни к кому мы его не поведем! — отрезал Каскил, не сводя с Инсина полного ненависти взгляда. — Его здесь быть не должно! Старейшины сами сказали — гнать его прочь! Он несет с собой беду.

— Да какую беду? Очевидно, что этот степной воин пришел с миром. А это наш шанс избежать войны! — спорил молодой дозорный.

— Ты ничего не понимаешь! Его появление здесь — это уже начало конца! Это все из-за него! Из-за него наша Кейта…

Каскил резко осекся. Второй дозорный, осознав, что тот готов выдать их главную тайну и слабость, подскочил к нему и зажал его рот ладонью.

— Замолчи! — прошипел он. Нашелся умник! Решил рассказать врагу, где сейчас шаманскому племени больнее всего? Но было поздно. Инсин услышал, что ему нужно было. Одно-единственное имя, произнесенное в пылу спора. Имя, которое его память уже могла стереть, но которое его душа узнала мгновенно.

Кейта.

Это имя отозвалось в юноше гулким эхом, заставив сердце пропустить удар, а затем забиться с удвоенной силой. Это было ее имя! Инсин не сомневался в этом ни на секунду.

— Кейта? — вполголоса переспросил он, и в его голосе прозвучала такая тревога, что оба дозорных замерли. — Что с ней? Что ты хотел сказать⁈

Он шагнул вперед, забыв и про мирный караван, и про похороны сестры. Сейчас в мире существовал только этот вопрос. Взгляд юноши был прикован к лицу Каскила, и на нем читался неподдельный, всепоглощающий страх. Охотник смотрел на него, и его собственная ярость начала таять, уступая место растерянности. Он ожидал увидеть в глазах врага что угодно: хитрость, жестокость, презрение. Но он увидел лишь обнаженную, уязвимую душу. Лесной дозорный увидел в этих медовых глазах такую же боль и страх, какие видел вчера в глазах своей предводительницы.

«Этот взгляд… — с внезапной ясностью подумал Каскил, — действительно, взгляд участника жестокого, властного над ним пророчества. Он не выбирал эту судьбу. Так же, как и она».

Охотник медленно и неохотно опустил лук. Вражда никуда не делась, но к ней примешалось нечто новое. Странное, горькое понимание. Он смотрел на Сына Степи и видел не врага — он видел вторую жертву. Каскил долго смотрел на Инсина, на его встревоженное лицо, а затем тяжело вздохнул, словно принимая какое-то трудное, неприятное решение.

— Пойдем, — только и бросил он, и в голосе больше не было былой ярости. — Но не как посол. Ты пойдешь как пленный.

Инсин без колебаний кивнул.

— Я согласен.

Молодой дозорный недоуменно смотрел то на напарника, то на степняка, который добровольно подставлял руки, чтобы ему их связали. Каскил грубо, но не слишком туго, обмотал запястья Инсина кожаным ремнем. Он забрал нож, который юноша обронил на землю, и повесил себе на пояс.

— Веди, — сказал Каскил своему напарнику. — Я пойду прослежу за его упомянутым караваном. Чтобы не было никаких сюрпризов.

Инсин бросил последний взгляд в сторону повозки, скрытой за деревьями, и, подталкиваемый в спину молодым охотником, направился вглубь леса. Когда они вышли на большую поляну, где раскинулся шаманский айыл, Инсин увидел, что их уже ждут. Перед частоколом, в ряд, стояли старейшины — Ойгон, Эрдэни и еще несколько седобородых старцев. Они не выглядели удивленными. Скорее, их лица выражали тяжелую, мрачную обреченность. Словно они предчувствовали появление кого-то очень важного для их леса. А может, и для чего-то большего.

Провожатый подвел Инсина к ним и остановился. Степной воин, не дожидаясь приказа, опустился на колени на влажную землю, не боясь испачкать белые одежды. Он склонил голову, демонстрируя полное смирение.

— Старейшины лесного племени, — начал юноша тем же ровным голосом, каким говорил и с дозорными. Он рассказал им все: о предложении мира, о дарах, о трагической гибели сестры и ее последней воле. Он говорил о чести и скорби, и его слова были искренними. Но в какой-то момент, когда Инсин говорил о том, что просит лишь о милости похоронить сестру, его речь дрогнула. Образ девушки с синими глазами вытеснил все остальные мысли. Не дожидаясь ответа старейшин, он поднял на них свой встревоженный взгляд, и вся его выдержка рухнула. — Но прежде… скажите мне. Кейта. Что с ней? Она… жива?