— Я же пошутил, Эверли! Такси? Серьезно?

— Клянусь, — с нажимом сказала она, — я вполне способна позаботиться о…

Глория ахнула, и хорошо, что Эверли была пристегнута, потому что Фрэнк ударил по тормозам.

— Боже, женщина! — Он принялся отдуваться, костяшки пальцев, сжимавших руль, побелели. — Ты не могла просто… Ох. Боже.

У Эверли перехватило дыхание.

Дом бабушки Дэнжерфилд, показавшийся в конце улицы, был украшен таким количеством гирлянд, что освещением мог бы посоперничать со взлетно-посадочной полосой. Кто-то подхватил работу, которую Эверли не закончила. Большие разноцветные лампочки, хранившиеся на чердаке, были развешены по всей крутой двускатной крыше, а похожая на сосульки гирлянда, которую Эверли прежде не видела, свисала с крыльца.

Ну точно пряничный домик.

— Это рождественское чудо, — пробормотала Глория, и Эверли пришлось рассмеяться, потому что в противном случае следовало бы расплакаться. И она действительно могла разреветься.

Это не было рождественским чудом. Эверли верила в него не больше, чем в судьбу или неслучайные случайности — как бы Гриффин Брэнтли это ни называл. Но она верила в доброту людей, и это… Это было чудеснее любой сказки.

— Большое спасибо, что подвезли меня. — Эверли распахнула дверцу машины и выскочила, прежде чем Фрэнк успел припарковаться. — Доброй ночи вам обоим!

Эверли помчалась по дорожке и, перепрыгивая через ступеньку, взбежала на крыльцо. Ее сердце бешено колотилось, когда она оказалась у входной двери. У входной двери, к которой прикрепили записку — прямо над ручкой, не пропустишь. Косым почерком было выведено:

Миллер заметил ее первым и с кривой улыбкой поприветствовал из-за открытых ворот пожарной части.

— Дэнжерфилд! — Он перебросил через плечо полотенце, которым вытирал бампер ярко-красной пожарной машины. — Что привело тебя к нам в это прекрасное утро?

Озираясь в надежде увидеть одного конкретного пожарного, Эверли приподняла руку с висящей на ней плетеной корзиной.

— Вообще, я принесла печенье. И эта порция не горелая. Честное слово.

Миллер взял корзину и, заглянув внутрь, вытащил овсяную печенюшку с изюмом, которую тотчас сунул в рот.

— Несколько угольков еще никому не повредило. — Крошки посыпались на его куртку и на пол. — Про нас же не просто так говорят, что мы привыкли к полной прожарке.

С набитым ртом слово «прожарка» прозвучало как «профавка», и Эверли пришлось сдерживать улыбку.

— Печенье? — Коренастый мужчина с кудрявыми светлыми волосами высунулся из-за пожарной машины. — Кто-то что-то сказал про печенье?

Миллер указал на Эверли большим пальцем.

— Дэнжерфилд принесла нам хлеб насущный.

Она помахала рукой.

— Привет. Я Эверли.

Мужчина расплылся в широкой улыбке:

— Значит, ты та самая знаменитая Проблема, о которой я столько слышал?

Знаменитая? Ну конечно. Кажется, он пропустил слово «печально»: печально знаменитая.

— Ха, — усмехнулся он, его взгляд скользнул поверх ее плеча. — Брэнтли болтает о тебе без умолку. Всю неделю только и слышим: Проблема то, Проблема се…

— Эй, ты разве не дежуришь сегодня на кухне, Бойд?

Пульс Эверли ускорился, и она невольно громко выдохнула. Оставалось надеяться, что Миллер достаточно усердно жевал печенье, чтобы этого не услышать.

Она подавила улыбку, глядя, как Гриффин трусцой сбегает с лестницы и стремительно приближается к ним широкими шагами. У его глаз появились морщинки, а уголки губ так и норовили приподняться.

— Только не говори, что ты решила устроить ЧП прямо тут, Проблема.

— Ха-ха, — она заправила прядь волос за ухо. — Не совсем.

Эверли указала на корзину, в которую вновь полез Миллер.

— Я принесла печенье. Если, конечно, Миллер согласится поделиться.

— Ну же. — Бойд подошел и потянулся к корзине, но Миллер шлепнул его по руке и принялся отступать. Бойд двинулся следом. Их смех эхом прокатился по пожарной части.

— Это овсяное печенье?

Когда она кивнула, Гриффин хмыкнул:

— И что ты теперь скажешь? Овсяное печенье — мое любимое. Похоже, что…

— Если ты сейчас упомянешь судьбу, то помоги мне бог… — засмеялась Эверли. — Именно это большинство и называет совпадением.

Он пожал плечами.

— Совпадение, судьба… Мне все равно, какое слово ты выберешь. — Уголок его рта приподнялся в ухмылке. — По-моему, жутко интересно, что я только что о тебе думал, и — о чудо! — ты появилась.

Только что думал, да?

— Не хотелось бы ломать твою теорию, но я собиралась прийти раньше. Просто только сегодня доставили новую плиту. Печенье — в знак благодарности.

— Ты же понимаешь, что реагировать на чрезвычайные ситуации — это наша работа? Ни к чему нас за это благодарить. Хотя, — он усмехнулся, — ты бы не поверила, если бы я заявил, что кто-то из нас готов отказаться от выпечки.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я, — сказала Эверли, прижав ладонь к груди: там, между ребер, каждый раз, когда она думала о том, что он сделал, расцветала болезненная нежность. — Гирлянды, Гриффин. Это не часть твоей работы.

— А, это, — он пожал плечами, словно речь шла о пустяке, хотя для Эверли его поступок значил очень многое. И Гриффин, кажется, даже не догадывался об этом. — Тебе нужна была лестница. У нас есть лестница. Это не стоит благодарности.

Как будто это была не его идея. Как будто Эверли пришла сказать спасибо не лично ему. Как будто она не испытывала искушения прижать его к пожарной машине и показать, насколько благодарна.

— Но я все равно признательна. Поэтому я здесь.

— Сказать, что я думаю? — Его передние зубы придавили нижнюю губу, отчего та покраснела и показалась особенно притягательной. Это отвлекало. — Я думаю, что ты пришла сегодня, потому что искала повод повидаться со мной.

Сердце Эверли замерло — а после забилось еще быстрее.

— Может, и так.

Может, она стала безрассудной идиоткой, но после зимы, казавшейся бесконечной, после леденящего одиночества — навеянного страхом — Гриффин был первым, кто заставил ее почувствовать себя живой и счастливой.

Он наклонил голову и с улыбкой посмотрел себе под ноги. Выглядел он в высшей степени довольным.

— Итак…

— М?

— Ты в городе на месяц.

— Верно.

— Может быть, ты не в курсе, но через пару недель Рождество.

— О нет! — Эверли театрально ахнула. — Я и понятия не имела!

Гриффин хмыкнул, и от этого звука по ее спине пробежала дрожь, а в груди растеклось тепло.

— Сюда приедет твоя семья?

Этого вопроса Эверли боялась больше всего, от него неизбежно возникало ощущение боли в горле.

— Эм, нет. Остались только я и мой старший брат, а он со своей женой живет на севере Нью-Йорка. У нее там большая семья.

Племянники, племянницы и столько кузенов и кузин, что Эверли сомневалась, может ли вообще кто-нибудь запомнить их всех по именам. Такие семьи показывают в кино и сериалах. Такую хотелось бы иметь Эверли. И все же оба раза, когда она принимала предложение брата прилететь и отпраздновать с ними, она чувствовала себя одиноко — среди почти чужих людей. Эверли было спокойнее отмечать одной, заказав китайскую еду и пересматривая «Один дома».

Семья брата была замечательной, но это была не ее семья.

Гриффин нахмурился:

— Ты отмечаешь Рождество одна?

Она пожала плечами. Фрэнк и Глория позвали ее на праздничный ужин. И ей настолько же хотелось согласиться на их предложение, насколько не хотелось вторгаться в чужой семейный круг.