Минуточку. Миссис Нос — это ее настоящее имя или мы звали ее так, потому что она постоянно подкупала нас карамельками в обмен на сплетни о наших родителях?

— Нортон, — бормочет Марк, прочитав мои мысли.

— Здравствуйте, миссис Нортон. Да, я Джейми Малек.

— Ты все такая же, как в тот день, когда уехала в колледж. Сколько прошло, лет десять?

Я пытаюсь улыбнуться, но, видимо, моя большая скуловая мышца замерзла.

— Именно так. Вы тоже отлично выглядите, мэм.

Если честно, я почти ее не вижу. Метель быстро набирает обороты, и за три метра от крыльца все уже белым-бело.

— Ты ведь адвокат, да? Как твой папа?

— Джейми — терапевт, — с легким нетерпением поправляет ее Марк. — Оканчивает ординатуру в педиатрии.

— А, да. Уж тебе ли не знать. — Она переводит взгляд с меня на него и обратно, внезапно загораясь агрессивным любопытством. — Я и забыла, что вы оба уехали в Сан-Франциско. Наверняка все время видитесь, верно?

В животе у меня все сжимается. Сейчас самое время, чтобы мы с Марком обменялись многозначительными взглядами и расхохотались. Может, даже сказали: «О, миссис Нос, если бы вы только знали, что случилось в последний раз, когда мы были вместе. Надо бы вам рассказать. Вы будете думать об этом все праздники. Засыплете нас целым грузовиком карамелек».

Но я молчу. Я парализована. И Марк отвечает за нас обоих:

— Да, конечно. Мы практически живем вместе. А теперь прошу прощения, я вижу, как под носом у Джейми вырастает сосулька из соплей. С Рождеством вас и вашего мужа.

Минуту спустя я стою на кухне Комптонов, не имея ни малейшего представления о том, как я там оказалась. Видимо, меня туда затащил Марк, чья терпимость ко всякому вздору никогда не вырастала выше среднего боровичка. Сейчас он стоит передо мной и расстегивает мою парку, словно трехлетке, которой только еще предстоит знакомство с понятием молнии.

— Мне нужно…

— Вернуться, да.

Он стаскивает с меня лыжную шапочку и замирает, когда волна светлых вьющихся волос рассыпается по моим плечам.

Ординатура не дает мне продыху, так что мне не хватает времени даже на еду, не то что на походы в салон. Мои волосы впервые отросли ниже плеч, а не коротко подстрижены под каре. Видимо, Марк заметил: он берет конец прядки и трет между пальцами, пристально уставившись на нее, и это заставляет вспомнить, что он сказал мне, когда мы оба были еще очень юны.

«У тебя самые красивые волосы в мире. Как глупо, что ты их не отращиваешь».

Его внимание распаляет меня — серьезное достижение в такую погоду.

— Ты совсем замерзла, — бормочет Марк, отпуская локон. — Я разжег камин в гостиной. Иди, постой там…

— Но как же…

— …пока я ищу сковородку, — добавляет он, как будто я еще более предсказуема, чем сроки подачи налогов за квартал. — Поверить не могу, что твой папа послал тебя сюда в чертов буран.

— Я не против, — отвечаю я, пусть и слегка возражаю.

Ладно, сильно возражаю.

— Не нужно соглашаться с каждой его идиотской просьбой. Особенно если это опасно. — Полные губы Марка сжимаются в тонкую линию — а потом слегка изгибаются, и этот слабый намек на смешок настолько восхитителен, настолько в его духе, что мое сердце пропускает несколько ударов. — Чтоб тебя, Джейми, ты ведь даже не любишь окорок.

Я фыркаю. Ну конечно, он знает.

— Папа пробует новый рецепт.

— Ага. — Марк снимает шарф с моей шеи. — Даже если этот новый рецепт не пропекает двадцать пять сантиметров снега, который выпадет сегодня, он все равно не должен был посылать тебя сюда.

— Серьезно, двадцать пять сантиметров — это не так уж много.

Он поднимает темную бровь.

Через мгновение я понимаю почему и тут же багровею.

— Боже мой.

— Жестко, Джейми.

— Я не это имела в виду!

— Понятно.

— Нет, серьезно, я говорила… про снег, двадцать пять сантиметров снега…

У меня звонит телефон. Я, настолько благодарная за прерванный разговор, что могла бы основать культ поклонения сотовым сетям с широкой зоной покрытия, тотчас беру трубку.

— Привет, пап… Да, я добралась до Комптонов. Скоро пойду назад… Хорошо, да. Конечно. — Я поглядываю на Марка, чье выражение лица можно описать только как «недовольное». Нет, все еще не фанат отца. — Марк, папа хочет, чтобы я напомнила тебе о завтрашнем рождественском ужине, и… Да, папа. Обещаю, я постараюсь его привести. Нет, я не буду его похищать, если он откажется, я… Ладно, хорошо. Гарантирую: если я не смогу его убедить, я притащу его к нам силком.

Закатив глаза, я обрываю звонок и кладу телефон поверх одежды, которую Марк свалил в кучу на барной стойке. Одеться снова будет тем еще квестом, но должна признать: приятно, когда тело больше не покалывает от холода миллионом крошечных сосулек.

— Э-э… не хочешь завтра прийти на рождественский ужин? — спрашиваю я, заранее зная ответ.

— Нет.

— Ясно.

Марк выжидающе смотрит на меня.

— Что?

— Я жду обещанного похищения.

— А. Ну да. — Я оцениваю его рост. То, как компрессионная футболка облегает его большие бицепсы. Мускулистые бедра, скрытые джинсами. — Скажем, что я пыталась, но ты меня одолел.

— Но у тебя почти получилось?

— О да. Я взяла тебя в удушающий захват на несколько секунд.

— Но потом поскользнулась на банановой кожуре?

Я смеюсь. Лицо Марка светлеет, и от его широкой ухмылки воздух вокруг становится густым, и…

Он не отворачивается. Все пялится и пялится, как будто готов проглотить меня взглядом целиком. Он всегда был таким, когда чего-то хотел: ненасытным. Неимоверно. Жадным. И поэтому мне не стоит находиться здесь с ним. Из-за Марка мое сердце несется вскачь, тело бросает в жар, а мозг отключается, и это не то, что можно пережить без последствий. Оказываясь рядом с ним, я становлюсь ненасытной тоже, а еще безрассудной и…

Все равно уже поздно. У меня был шанс, и я его упустила.

— Мне нужно идти, — шепчу я, уставившись на выложенный плиткой пол. — Ты не мог бы…

И вздрагиваю от внезапного треска, за которым раздается скрежет металла. Я поворачиваюсь и ахаю, глядя в окно кухни: тяжелая ветка дуба, стоящего во дворе Комптонов, обломилась и упала прямо на патио.

Она сейчас лежит поверх их мебели, которая выглядит… сплющенной. Может, разломанной. На несколько частей.

Черт. Мне нужно скорее домой, пока вьюга не разбушевалась окончательно. Где же эта сковородка? Я смотрю на Марка большими глазами, но понимаю: он читает мои мысли. Потому что, похоже, точно знает, что я сейчас скажу, и опережает меня.

— Джейми, давай я кое-что проясню. — Он спокоен и очень, очень непреклонен. — Если ты считаешь, что я тебя не свяжу и не запру в спальне, прежде чем позволю выйти на улицу в такую погоду, то ты совсем меня не знаешь.

Проблема в том, что я знаю.

В смысле, знаю Марка.

Я знаю его очень хорошо, ведь мы познакомились в нашей городской больнице, где пахло сиропом от кашля и общественным бассейном, прямо в день, когда он родился. В моих самых ранних воспоминаниях он сияет точно звезда: папа усаживает меня в большое плюшевое кресло, а миссис Комптон вручает мне бесформенный сверток, предупреждая:

— Осторожней, Джейми. Придерживай головку — да, вот так.

Мне было два с половиной. Табита, которая была на полгода старше меня, только что отпраздновала свой день рождения с поливалкой.

Но Табиты там не было. Она сидела дома с дедушкой и бабушкой, из-за того, что ее мама назвала «рядом истерик кризиса трех лет», но сама Табита потом перефразировала в «сознательный протест против навязывания ненужной экспансии». Ей сообщили, что в доме скоро появится новый член семьи, и она не собиралась делиться ресурсами, которые ее юный разум воспринимал как конечные: игрушками, хлопьями и родительской любовью.