— Допустим. — Прошипел Долгоруков.
— Так вот. Скажи мне, на кой черт двадцать пять тысяч человек… — Я специально добавил посошную рать в число воинства, чтобы увеличить его размер. — Столько народу посылать против того, кто даже Оку не перешел, по сведениям? Тула, ладно. Она не раз поддерживала самозванцев всяких. Но Серпухов. Отправить к броду через Оку тысячи три. Укрепить рубеж. Да я даже своими бы силами текущими очень тяжело переправлялся бы. А тут все силы на меня. — Перевел дыхание. — Сколько к Смоленску пошло? Разрозненные отряды наемников, которым платить надо, а так воюют они, считай, никак. И при них генерала нет, Делагарди нет, опытного командира. Уверен. Их раскидали, растянули, в единый кулак не собрали. А почему? Смекаешь?
Он смотрел на меня пристально, думал. Какая-то линия мыслей вроде бы строилась в его голове.
— Ты пойми, Владимир Тимофеевич. Мне Русь крепкая нужна и Царь сильный. Был бы таким Василий, я за него сам, первый встал.
— Врешь… — Прошипел он опять, но в голосе уже слышались нотки сомнения.
— Ты же слышал, что все мои бойцы про Собор Земский говорят.
— Прикроешься им, сам на трон сядешь. Видано ли. Шуйский же тоже… — Он осекся, покраснел.
Ага, значит, все же тот собор, что Василий созвал тебя не очень-то и устраивает.
— А чего плохого в том? Чем хуже я Шуйского? Если уж на то пошло? — Рассмеялся я, чувствуя, что все же давлю его. — Я молод, Василий стар, детей у него нет, а у меня вся жизнь впереди. У меня войско и уважение людей всего юга, а у него? Те люди, что к нам идут? Родня его? Сколько раз они с битвы отъезжали, бросая войска? Был бы Скопин, еще куда не шло, так нет, отравили его.
— Василий, помазанный царь.
— Кем? Собор Земский был? Всем миром его сажали? Сам же про это чуть не сказал. — Я довольно улыбался. Нашел ту ниточку, за которую можно потянуть.
— Гермоген за него! А я за патриарха стою, и слово мое крепко в этом. — Проговорил он громко.
— Так это хорошо, Владимир Тимофеевич. Отлично. А против чего вы стоите, кроме меня и самозванцев всяких, а? Против ляхов, что Жигмонт под Смоленском держит, так?
— Против него и татей всяких, что страну наводнили.
— Ну так давай объединим усилия, князь. Не в бою за трон. Нет. Тут сам увидишь, Шуйского скоро там не будет, не моими усилиями. А кто будет?
Он замотал головой.
— Нет, не верю
— Да не верь, хоть сто раз. Мне с того дела нет. Ляхов остановить надо. Слушай. Я тебе готов письма показать, от Мстиславского. — Действительно всю переписку я готов был предъявить. — Человека готов показать, что подтвердить многое может. Артемия Шеншина.
— Знаю такого. Да и в обозе вроде видел, похожего. — Он дернулся. — Откуда он у тебя? Как добрый человек к тебе в плен попал, а?
Опять вопросы задаешь. Что же это такое-то.
— Этот добрый человек татарам дань вез, чтобы их на сторону Шуйского переманить. Позорно кланяется Василий тем, кто землю нашу топчет, жжет и людей в полон уводит. — Я криво ухмыльнулся. — В общем. Я тебе глаза открыть готов на дела Мстиславского. Мне от тебя надо, только чтобы ты помог людей против ляхов сплотить, против Жигмонта.
Он смотрел на меня, и я видел, что в глазах сомнения есть. Пробил я его броню недоверия.
— С Шереметьевыми, знаю, ты дружен. — Продолжал давить. — В Москве он вроде сейчас. Как Мстиславский Шуйского скинет, действовать нужно будет. Не дать посадить ляха на трон. Войска польские уже от Смоленска идут. Уверен, самого опытного человека король послал. Станислава Жолкевского, чтобы он к Москве вышел. Власть ляхов подтвердил.
— Врешь… — Простонал он.
Видимо, он знал кое-что помимо того, что я ему говорил, и, собрав мыслвоедино, начал понимать, что я говорю правду. Но поверить в нее пока что был не готов. Слишком ужасна она для него была. Царя вот-вот не будет. Клушинский разгром заменит южный поход и битва со мной, в которой войско может завязнуть. Важно же было раздробить его, растянуть. Лишить царя сил в столице.
И, столкнуть, предложив Жигмонту Феодосию для его сына.
Отличный план по возведению ляха на престол.
— Нет, в том и беда. — Проговорил я спокойно. — Шуйскому уже конец. Его не я с трона скину, а Мстиславские. Дни его сочтены. А за веру православную кто постоит тогда? Ты, Долгоруков, это сделать должен! Ну а еще я и бояре, что при мне.
Он ощерился.
— Ты волком не смотри. — Улыбнулся я. — Тут интересная картина вырисовывается. Дмитрий, воровской царь у меня. Признал, что не царь он, а Матвей Веревкин, ляхами. Подчеркиваю это, ляхами убежденный под угрозами царем зваться. Марина Мнишек, шляхтянка, у нас. Проводница воли ляшской. Заговора этого. — Я, конечно, гнал приличную пургу, но сейчас мне было важно перетащить этого человека на свою сторону, вынудить написать письма, предостерегающие от присяги Владиславу и польской угрозы Москве. А там дальше, разберемся уже по ситуации.
Продолжил, смотря ему прямо в глаза, очень удивленные и даже пораженные.
— Трубецкой за нас, его ты видел. Ляпунова Прокопия Петровича ты тоже видел. А он с Голицыными дружен. Древний род, весомый союзник против ляха на троне. Мы их уже предупредили, что враги идут к Москве. Гонца послали, господа молю, чтобы успел. А еще Романов за нас.
— Филарет. — Глаза его округлились.
— Не веришь? В монастырь тебя прикажу отвести, там он. Здесь под Серпуховом.
Он замотал головой.
— Мне надо, Владимир Тимофеевич, чтобы ты патриарху Гермогену писал и другу своему Шереметеву, Фёдору Ивановичу. Спасать землю надо. Быстро и решительно и Собор Земский собирать. Не дать Мстиславскому силы набрать и ляхов в город пустить.
Он молчал, обхватил свою голову руками. Думал крепко.
— Не веришь, в монастырь поезжай, с Филаретом говори. К ночи жду тебя, письма писать будешь. А утром гонца пошлем.
Махнул рукой, приказал охране вывести его.
Ушел князь в больших думах. А я сел, глаза потер. Уже чем только давить и не приходится. И словами, и уговорами, и фактами, и даже переписку предлагать показать, коли надо. Все для дела, для того чтобы убедить этих людей действовать сообща, всеми вместе ради страны. Чтобы все объединились и единым порывом не дали ляхам трон захватить.
Перевел дыхание, обдумал итоги переговоров. В целом — вроде хорошо.
Француза, дописавшего свои бумаги, увели под стражей. Посмотрел, вроде бы неплохо написано. Отправлять надо. Распорядился и сам пообедал.
Время шло за полдень, стали приходить гонцы от обоза. Наконец-то, вот-вот, он прибудет.
Примчался человек, доложил, что Марина Мнишек со мной встречи требует. Судя по моему лицу, он сразу понял, что сморозил глупость, замялся. Я отпустил его, с отрицательным ответом. Здесь не вина служилого человека, а откровенная наглость этой супруги двух Лжедмитриев, а может, еще кого, для достижения власти. С такой интриганкой держи ухо востро, она смутить и опытного дипломата сможет.
Чего ей от меня потребно? Ванную, что ли, просить будет?
Хмыкнул, улыбнулся.
Нет. Некогда мне с ней лясы точить, бой впереди, а дальше решим. Распорядился, чтобы все ее вопросы теперь адресовались Ваньке. Он от этого был совершенно несчастлив. Явился, доложил, что подготовил для нее достойные, вполне сносные покои на территории терема. В нем, как и в Воронежском, имелись комнаты со входом с торца. И это в целом было приемлемо. Лучше держать эту шляхтянку поближе, как самого опасного врага. Да и завтра после битвы мне, скорее всего, потребуется весь набор этих моих пленников, чтобы потребовать от них написание очередных писем.
Я уточнил, не будем ли мы пересекаться с Мнишек. Он сказал, что… Приложит все усилия.
После победы, уверен, как только вести дойдут до Москвы — это станет последней гирькой на весах заговора. Как это было после Клушинского разгрома, так и здесь случится. Шуйского скинут, и время пойдет на дни. Тогда же войска ляхов выйдут к Москве. Им же не противостоит царево войско. Сейчас ситуация даже опаснее, чем в реальной истории. Там был шанс на победу под Клушино. Сейчас — там разрозненные части раздерганного корпуса Делагарди и еще более разрозненные силы нескольких дворянских военных корпораций.
