— Вместе с Шуйским они на землю русскую татар позвали. Серебром откупились от них. Тех самых, собратья, которых мы били под Воронежем. Не будь нас, пылали бы сейчас и Воронеж, и Елец, и Тула. А может, и дальше бы силы их прошли к Москве само́й. Кто знает.

Гнев все сильнее горел в глазах собравшихся.

— Не встань мы на защиту Руси, думаю, дошли бы татары и сюда…

Это было несколько отлично от исторической правды.

Все же города степняки не жгли, смысла в этом не видели. Они спокойно добрались до Серпухова, передовые отряды схлестнулись с войсками Лжедмитрия второго на реке Наре, но узнав, видимо, о клушинском разгроме и свержении Василия Шуйского, а также о проблемах в Крыму у себя дома, сын хана повернул в степь. Прихватив, конечно же, награбленное и прилично разорив юг Руси.

Благодаря мне беды домашние Джанибек Герай осознал ощутимо раньше и повернул.

Но для дела нужно было несколько приукрасить ситуацию.

— Мстиславский, как я мыслю, собратья, хотел выдать за татарина дочь рода Рюриковичей.

— Как? — Не выдержал Серафим, поднялся, перекрестился. — Откуда?

— Это еще одна тайна Мстиславских. Сокрыли они от отца, Царя Федора Ивановича, его дочь. Подменили больным ребенком, который вскорости умер.

Филарет продолжал кивать, а полковники мои негодовать.

— Когда с татарами не получилось. Переиграл все князь Мстиславский и вместе с Лыковом-Оболенским теперь хотят ее, невинное дитя. — Здесь я опять приукрасил. — За сына Жигмонта выдать, королевича Владислава, чтобы его на наш трон посадить.

— Не бывать этому!

— Долой ляха!

— Позор!

Служилые люди гудели. Романов кивал, а Ляпунов с Трубецким сидели хмурые, чернее тучи выглядели.

— Ну и уверен я, Шуйского они сами скинут. До того, как я и мы все в Москву войдем. Мыслю. В монастырь постригут.

— Все так. — Подтвердил Романов, тоже поднимаясь. — Все так государь говорит, вот крест вам. Все так.

И перекрестился трижды, поклонился в мою сторону.

— Хочу, я, бояре! — Я повысил голос, упер руки в стол. — Опираясь на опыт ваш понять. Кто после того, как войско Шуйского побьем мы здесь, сможет нас поддержать на Руси. Кто ляхов задержит, чтобы в Москву они не успели войти по предательству лютому. Мыслю, что сам поход сюда войска от столицы, это хитрый план Мстиславских. Шуйский, Василий, боится нас. Поддался он на уговоры этого хитреца, войско вывел не к Смоленску, а сюда.

И действительно, логика-то вполне здравая получалась. Раз Иван Федорович хочет на трон ляха, нужно чтобы силы польские как можно скорее в столице оказались. А войско, что там стоит, этому противиться будет в любом случае. Его нужно нагрузить тяжелыми пушками, сковать и отправить как можно дальше. На юг.

Отличный план.

— Кто, среди боярских родов на нашу сторону станет. Против ляхов? — Выдал я после краткой паузы. С этими словами уставился на Романова, Ляпунова и Трубецкого.

Последние двое переглянулись, и князь поднялся. Вздохнул с мыслями собираясь. Все глаза собравшихся на него устремились.

— Мы, с Прокопием Петровичем, что сказать можем… — Он покосился на старика, сидевшего в его тени. — Голицыны. Братья. Люди… Люди за Русь стоящие. Да, за Шуйского они, но… Думаю больше потому, что он в Москве сидит. И важно им больше, не кто на троне, а чтобы покой на земле стоял. — Он вздохнул, задумался, подбирал слова, продолжил. — Андрей Васильевич Голицын, как я знаю, назначен воеводой в Можайск. Командовать передовым полком. Он как раз ляхов-то пустить к Москве не должен. И думаю, встанет как может крепко. Только вот сколько сил у него. Здесь не ведаю я. Василий Васильевич год назад первым воеводой в Москве был. И третий брат у них Иван Васильевич, он… Они-то все Шуйскому служат, но…

Мялся князь

— Но?

Ляпунов слово свое взял, тоже поднялся.

— Господарь, Василий Васильевич и Годунова свергал, хотя верен ему был. Мы с ним переписку вели, когда я в Рязани еще стоял. Знает он, что я к тебе шел. И о том, что…

— Что? — Буравил взглядом его.

— Испытать тебя хотел. — Опустил Прокопий Петрович глаза.

Ага, все, что было тогда под Дедиловым, выходит, задумывалось как испытание. Забавно. Так вышло, что это я тебя от ночной резни спас, гражданин Ляпунов, а не ты меня проверил.

Улыбнулся криво ему, но он и так уже все понимал.

Люди собравшиеся молчали.

А я решил все же продолжать и расспрашивать, раз бояре, люди к Москве близкие говорить стали.

— Так, Голицыны, значит, против поляков за нас встать могут.

Трубецкой и Ляпунов закивали разом.

— Могут встать.

— Голицыны, значит, на тебе, Прокопий Петрович. Пиши им, гонца снарядим, чтобы летел в Можайск. — Тот кивнул озадаченно. — Дальше пойдем. Воротынские что?

— Государь. — Здесь уже двоих бояр заменил Романов, голос подал, а эти двое сели. — В войске он, с Дмитрием Шуйским.

— Вот как. И что?

— Они с Шереметьевыми за Гермогена стоят, за веру православную. Католик на троне им противен, как и мне. — Он перекрестился. — Избави нас от участи такой, господи.

— Господарь. — Вновь заговорил Трубецкой. — Помнишь того князя, Долгорукова, что ты в лесу… Жестко поговорил ты с ним, господарь, еще до Оки, на марше дело было.

— Припоминаю. — Я усмехнулся.

Да, жестковато вышло. Людей его вроде бы не убили, но псом звал князя, кинжалом угрожал, ухо и нос отрезать грозился. Винил в том, что от Шуйского смуту мне принес в войско.

— Так вот. Он с ними. Они за Гермогена стоят. И, куда он, туда и они. Веру православную чтут. Люди… Христолюбивые.

Вот эта вот пауза очень мне не понравилась. Говорила она, что да, люди-то в целом за церковь, за православие, но, видимо, не только от души, а потому что выгодно им так. Без благословения Гермогена, судя по всему, силы их и влияние сильно пойдут на спад. А может быть, Мстиславский с ляхами, якшающийся и с татарами, им,противостоит в некоей подковерной борьбе.

Чем они лучше то? Магнаты, олигархи, если в более близкой мне терминологии?

Только тем, что с церковью заодно? А по причине то какой?

Но, с иной стороны, если посмотреть, это же отлично. Мстиславский ляха на престол тащит. А эти люди за веру готовы. А на что?

Я погладил подбородок.

На что, готовы? Говорить нужно с этим пленником моим, Долгоруковым. Уверен, не будь Шуйского, все они тут же против нового ставленника Мстиславских выступят. И это хорошо. А вот пока на троне царек Василий — все будет не так замечательно, как хотелось бы.

— Государь. — Произнес Романов. — Зять мой, Лыков-Оболенский, что Мстиславским служит, он… Дружен с Долгоруковым, а тот с Шереметьевым дружбу водит.

— Так…

Это же сущий клубок змеиный. Все они, черт возьми, друг другу друзья, а пока они вот так дружат — от яда люди умирают. А еще земля Русская страдает от интриг этих всех и заговоров. Жуть. Сколько же из-за сговоров народу-то померло.

— Шереметьев на Волге воевал. — Это Ляпунов слово взял. — Он в Нижнем Новгороде был. А там сила большая. Ее бы к нам. — Вздохнул, не ведал, что Нижний к нам клонится. — Но сейчас. Уверен, в Москве он.

Нижний!

Кривая ухмылка исказила мое лицо, уставился я на него прямо как зверь, отчего Прокопий занервничал и замолчал. Но, дело-то было не в нем. Думал я, вспоминал.

Когда же ты, Путята Бобров, войско ко мне приведешь? Месяц уже прошел вроде как. Но в Воронеже на прямой вопрос мой сказал: ты, что за месяц не управишься. Говорил два. Но на это уже я тебе сказал, что раньше нужно, раньше решится все.

Если два — то поздно будет.

А от них ни гонца, ни слуха. Оно понятно, гонцов то куда слать? Мы же в походе. Они не знают точно — где мы. Может, и к Дедилову, и к Ельцу, и еще куда гонцы-то пришли. А нас догнать — тяжело. Я же темп очень высокий взял. Клушинскую битву предотвратить хотел.

Вышло.

Только теперь еще сложнее все стало.

Нижегородцы бы сейчас, да даже если через неделю, дней через десять явились бы — в самый раз. Силы у них крупные, свежие. Недаром второе ополчение смогло-таки ляхов из кремля московского выбить. Конечно, там тогда не только нижегородцы были, но и люди из других городов, но… Все же это мощная сила. Думаю, как бы не удвоила она мои возможности.