Все еще удивляясь столь простому решению отца, я пошел к Кувалдину. Сам-то я думал застращать парня, может расписку с него какую взять, или еще чего придумать. Но сейчас время простое. Как и законы с отношением к людям. Дворянин априори сейчас правее любого крестьянина или рабочего. Настолько, что вон — даже можно особо не скрывать, что пытали кого. А ведь я это дознание на адреналине начал. Когда еще не отошел от попытки Тихона меня убить. Да из злости на парня и желания правду вызнать. Это потом уже понял, насколько далеко зашел, но было уже поздно. Оставалось идти до конца, раз уж начал. Ну да чего уж теперь. Что сделано, того не вернешь. Остается жить дальше.

— Ну чего там, Кузьма Авдеич? — встретили своего бригадира рабочие. — Никак, пытали бедного Тихона?

— Ироды! Совсем ни бога, ни закона не боятся!

— Небось, повесить на него все хотят. Но уж Кузьма Авдеич не допустит такого. Не допустил ведь, так? — посмотрели на своего старшего работяги.

— Признался он во всем, — глухо сказал здоровяк.

— Так под пытками каждый признается! — выкрикнул одни из артельных рабочих.

— Я был там, своими ушами все слышал, — возразил бригадир. — Он сначала в отказ шел. Его и спросили, зачем он скипидар спер. Тот начал про помощь матери заливаться соловьем. И все бы на том и закончилось, да потом он сказал, что огонь сразу увидел, как до ветру пошел. Вот тут-то он и сбрехал. А там уже и вызнали, зачем он тот поджог устроил.

— Так это он все же лесопилку спалил? — ахнули артельные.

— А мы его за спасителя своего почитали! Гад! Да его бы самого запереть, да подпалить!

— Тихо! — прикрикнул на работяг Кувалдин. — Он поджог. По заказу. Чьему — то говорить не буду. Оно вам ни к чему, а если прознаете, то… — тут он выразительно замолчал.

Ну да это и так понятно было. Паны дерутся — у холопов чубы трещат.

— И што с этим иродом теперича будет? — спросил Терентий, которого новость про Тихона особенно больно ударила. Он ведь успел уже прикипеть к парню. Первым защищал того перед барином, а вон оно как вышло-то.

— Не знаю… — вздохнул бригадир.

Однако вскоре вышел младший Винокуров, заявив, что отдает парня обратно в артель. Чем снова взбудоражил всех мужиков.

— Делайте с ним, что хотите, — махнул он рукой и ушел обратно в особняк. А там и Тихона привели.

Парень был бледен. На ногах толком и стоять не мог, а при медленной ходьбе хромал. Встретила его артель гробовым и зловещим молчанием.

— Ну что, милок, — спустя несколько минут томительной тишины начал Терентий. — Обскажи обществу, почему мы должны тебя обратно принять, а не прямо сейчас в речке притопить. А мы послухаем…

Желая немного отвлечься от происшествия с Тихоном, я пошел в столовую. Может, булочку до обеда перехвачу или просто чай попью. Попутно в окно выглянул, поглядел, как пристройку делают. А там Михайло уже успел и стены возвести, и крышу сделал. Наверное, уже и бочку или бадью под нее установил. Значит, скоро дверь на месте окна прорубит в ту пристройку. Пока же ничего никто не трогал.

— Стекло для форточки ждем, — сказала Люда, подойдя ко мне за спины.

— Не пугай меня так, — шутливо погрозил я ей пальцем.

Девочка смотрела в ту же сторону, что и я, потому правильно поняла мое направление мыслей. А вот я не понял, зачем-то стекло ждать.

— Чем же это хуже? — указал я на стекло, которое сейчас в окне было установлено. — Все равно ведь здесь дверь будет, и снимать его придется.

— Не знаю, — развела руками сестра. — Я про стекло от папы слышала, когда он с мамой об этом клозете говорил.

Мне же казалось странным, что от оконного стекла, которое в любом случае будет снято, просто не отрезать нужный кусок. И денег тратить на новое не надо. Или отец хочет куда-то это окно перенести? Но даже без стекла у нас образовалась внезапная проблема. Без лесопилки теперь и досок для внутренней отделки у нас нет. Только если покупать на стороне. Эх, и подгадил же нам этот Тихон!

— Сударь, — позвала меня Евдокия. — Там Митрофан вернулся. Вы велели вам доложить.

— Спасибо, — кивнул я женщине.

Ну что же. Раз наш конюх снова дома, пора бы и Леонида Валерьевича навестить, да потолковать с ним о разрыве помолвки. С одной стороны — мне как-то и все равно. Не особо-то я и горел желанием на Валентине жениться. А с другой — такое его поведение мне непонятно. А значит, стоит разобраться, что это на Уварова нашло. Ну и заодно про лесопилку ему скажу, что не надо пока нам бревна поставлять.

Но поездку пришлось отложить до после обеда. Тут и голодному в гости идти не хотелось, да и самому Митрофану отдохнуть и поесть надо.

За обедом все сидели необычно хмурые. Крики Тихона все поместье слышало. Может, и в деревне их слыхали. Настроения это никому не добавило. Еще и морось за окном навевало грусть и тоску.

— Думал я над твоими словами, — вдруг в тишине сказал отец, посмотрев на меня. — И считаю, что спускать мы такое не должны.

— Что ты имеешь в виду? — напрягся я.

— Он должен ответить. За все. Чтобы не подумал, будто мы беззащитные какие-то и понимал, что на любой его удар последует не менее жесткий ответ.

— Это война, — заметил я.

— И не мы ее начали, — подвел итог нашему короткому обмену репликами отец.

После чего вновь замолчал. Как именно он собрался отвечать князю Белову, за столом он говорить не стал. Может, еще сам не придумал. Но то, что слов на ветер он не бросает, я успел понять. И теперь будущее стало еще более туманным. И опасным. Потому что без крови может и не обойтись.

29 июля 1859 года

— Сергей Александрович, — присев на стул, начала Ольга Алексеевна. — Скажите, пожалуйста, о какой такой войне упоминал наш сын?

После обеда они прошли в кабинет для приватного разговора. Детьми занялись слуги, а Роман отправился к Уваровым. Итак он затянул с ответным визитом, надо исправляться сыну. Зато сейчас никто не мешал им поговорить наедине.

Мужчина тяжело вздохнул и закурил.

— Лесопилка наша не случайно загорелась.

— Я слышала крики того артельного, что вы допрашивали, — невозмутимо кивнула женщина. — И на кого он указал?

— Князь Белов.

Внешне Ольга Алексеевна осталась бесстрастной, но внутри у нее пронесся целый шквал эмоций. Начиная от удивления, и заканчивая негодованием и яростью.

— Он не мог соврать? — спросила женщина, не допустив, чтобы весь тот ураган, что вспыхнул в ней, вылез наружу.

— Мы не требовали с него конкретного имени, — пожал плечами Винокуров. — К чему ему наговаривать на князя?

— Например — чтобы выгородить своего настоящего господина. Почему ты считаешь, что он обязательно сказал правду? Если до этого юлил и его даже пытать пришлось? С чего вы с Романом посчитали, что уничтожение лесопилки — лишь единственная цель нашего недруга? Разве не мог он учесть, что его исполнителя раскроют? И дать тому наказ — отнекиваться до последнего, а если не выйдет, стравить нас с князем?

Слова жены вновь перевернули в голове Сергея Александровича все с ног на голову. Казалось, сложившаяся мозаика внезапно рухнула и разбилась на новые осколки.

— Чего ты от меня хочешь? — устало спросил он жену.

— Чтобы вы не рубили сгоряча. Война — последнее средство. И самое важное на любой войне и даже еще до ее начала — точные сведения. Вот проиграли бы мы в Крымской войне, если бы знали о том, что наша армия настолько потеряла в боеспособности? Ведь никто не занимался ей с времен войны с Наполеоном. Ты сам о том не раз с Владимиром Михайловичем обсуждал. Да и не только с ним. Прежде чем начинать вражду, надо убедиться, что у нас есть чем воевать. И с кем. Проверить старые договоры. Узнать, насколько изменились расклады в собрании. Оно же два года назад собиралось — немало времени утекло с тех пор.

— Вот вы этим и займитесь, Ольга Алексеевна, — буркнул мужчина, уязвленный, что сам об этом не подумал.