Выслушав меня, он взял тетрадь Маргариты Игоревны и внимательно прочел ее заметки.

— Чем оббивать ваши скамьи будем? — задал он вопрос, заодно подходя к рулонам ткани. — Выбирайте.

— А что вы посоветуете? — не стал я торопиться с выбором.

В глазах мужика промелькнуло одобрение.

— Лучше два слоя для обивки сделать. И тут важно понимать, в какую цену вы хотите уложиться. Вам подороже или попроще?

— Попроще, но и совсем дешево не стоит.

— Тогда на нижний слой лучше кринолин взять. Он форму придаст и достаточно прочный, чтобы долго прослужить. А поверх него вощеный ситец положить. Раз у вас яхта, то там брызг может быть много. Вощеный ситец воды не боится, можете смело на него садиться в мокрой одежде.

Я потрогал показанные мне ткани. Кринолин был очень жестким. Но тут Прокопий прав, такая ткань точно любую форму будет держать, какую ей придашь. А вот вощеный ситец наоборот — отличался мягкостью и гладкостью. Ткань поблескивала в лучах солнца, отбрасывая солнечные зайчики.

— Доверюсь вашему выбору, — одобрительно кивнул я.

— Набивку какую предпочитаете? Если тоже попроще, то я предлагаю лыком основу выложить, поверх него мочало положить и ватином все шероховатости выправить. Будет и достаточно упруго и мягко.

Он подвел меня к стоящему в углу стулу, судя по узорам — из того же комплекта, к которому будет принадлежать и стол, над которым работал мастер. Сидушка стула была мягкой и по словам Прокопия — набита как раз тем материалом, который он озвучил. Потрогав стул, даже присев на него, я одобрительно кивнул.

— Мне бы ваши скамьи сюда забрать. На вашей яхте заниматься обивкой… несподручно.

— Вы сами это сделаете, или мне кого озадачить?

— Кхм… уж лучше вы сами. А то работы у меня, — мужик развел руками, охватывая всю мастерскую.

Ну да, без дела он не простаивает.

— Сколько займет у вас времени обивка?

— Дня два, не меньше. Уж извиняйте, у вас хоть и простой заказ, но он у меня не один.

В принципе меня это устраивало. Неизвестно еще, когда Алексей Юрьевич освободится, да и когда мы с ним поговорим, я же не в тот же миг домой сорвусь. В общем, договорились. Напоследок Маргарита еще попросила у Прокопия ей ткани отрезать для будущих подушек в мою яхту, да материал для набивки дать. За мой счет конечно же.

— Их я сама вам сошью, — улыбнулась женщина. — Уж это я сумею сделать, сэкономив вам изрядно времени.

— Благодарю.

Я хоть и удивился ее такому решению, но спорить не стал. Будет повод еще раз зайти, да с Пелагеей повидаться.

Со всеми этими хлопотами незаметно пролетело больше половины дня. Я подвез Маргариту обратно до ее квартиры и отправился в усадьбу. Где никого не было. Тетя снова в своем театре, на следующей неделе уже ожидается премьера нового спектакля и она в запарке. Дядя на службе в порту, а мама вновь куда-то умотала. От нечего делать снова взял гитару, да стал повторять то упражнение, что мне тетя показала.

— Мне бы разучить три аккорда, — тихонько напевал я себе под нос, бренча по струнам, — ведь три аккорда… не так уж мало…

Переходы пока давались с трудом, но практика и метод тети давали результат. Хоть заминки пока еще у меня были, но уже можно было сказать, что я играю, а не пытаюсь бессмысленно бренчать по струнам. За этим занятием меня и застала вернувшаяся мама.

— Уф, как же я устала, — рухнула она в кресло напротив меня. — А ты все же решил научиться играть сам? — поджала она недовольно губы.

— Что-то не так? — вскинул я бровь.

— Я надеялась, что ты с отцом это будешь делать, — вздохнула она. — В последнее время вы отдалились. Только по рабочим вопросам разговариваете. Так нельзя.

— У нас разные интересы, — пожал я плечами.

— И все же, Роман, мы твои родители. Не отдаляйся от нас. Это больно.

— Так я никуда и не ухожу, — заметил я в ответ. — Вон, даже служанке своей вольную дал, лишь бы вы спокойны были.

Хоть и постарался сказать это выдержанным тоном, но видимо легкое раздражение прорвалось из меня.

— Не обижайся на нас. Мы же тебе только блага желаем! А что ты играешь? — сменила она тему, когда я промолчал.

— Да так. Просто пытаюсь ритм хоть какой-то соблюдать.

— Научить тебя романсу? — предложила она.

— Мне кажется, что до этого еще рано.

— Брось! — махнула мама рукой. — Аккорды, как я вижу, ты уже знаешь. Дальше тебе нужна композиция, на которой ты бы и выучил переходы. Давай, я тебе наиграю что-нибудь?

Спорить у меня желания не было, поэтому я передал гитару маме.

Та провела пальцами по струнам. Чуть поморщилась от их звучания и слегка подтянула некоторые. После чего выдала простой проигрыш из трех аккордов. Правда довольно печально и заунывно звучащий. Вот! Что мне и не нравится в современной музыке. Вся веселая — это или цыганские романсы, или народное творчество. А более «высокая» музыка, которую в высшем обществе прилично исполнять, уже минором отдает.

— Чего ты морщишься? — не осталась незамеченной от мамы моя мимика.

— Повеселее что-нибудь есть?

— Ты же не скоморох у меня, чтобы шутейки учить, — надула она губы.

— Меня эта мелодия в тоску вгоняет, — честно признался я. — Сразу мысли такие… нехорошие. О смерти, смысле бытия, что все тлен…

— А разве это плохо? Задуматься о том, для чего мы в этом мире? Я вот тоже иногда по вечерам о том думаю.

В ответ я промолчал. Вот действительно, было хорошее настроение, а мама всего одной наигранной мелодией меня в тоску вогнала!

— Ладно, может, позже поиграем, — отложила она гитару, уловив мой настрой. — Лучше расскажи, как к Алексею Юрьевичу сходил? Когда работы по восстановлению лесопилки начнутся?

— Никак. Он занят сейчас, надо ждать, пока проблемы на заводе Германа Христиановича решит.

— Чем же ты занимался? Или все это время на гитаре играл?

Вздохнув, я поделился с ней своей поездкой в порт и сопутствующими похождениями.

— Зря ты так деньги тратишь, — неодобрительно поджала губы мама. — Сейчас они нам для иного потребны, а ты на блажь свою все спускаешь.

— При большой надобности, просто продам эту яхту и все. Как думаешь, за сколько ее тогда у меня возьмут?

Вот тут она уже задумалась.

— Если сидения там мягкие будут… да еще с возможностью полежать… тут сразу и не скажу, не интересовалась никогда ценами на яхты. Но не меньше трех тысяч можешь за нее просить, и то мало будет!

— Вот тебе и ответ, для чего я с ней вожусь, — пожал я плечами. — Считай, это вложение на крайний случай, которое пока наш статус поднимает.

— Ну если так… — протянула мама и тут же замявшись добавила. — Прости, что плохо о тебе подумала.

— Пустое, — махнул я рукой. — Но вот что я понял, когда Пелагее вольную дал — что привык я к ней, — мама тут же напряглась. — И мне бы вновь слу…

— Никогда! — не дала мне договорить мама, вскочив с кресла со злым выражением лица. — Хватит! Итак я еле одну выжила, а ты…

Тут она замолчала, но слово уже было сказано.

— Так-так-так. Значит, как я и думал, Пелагея не на пустом месте так рьяно попросила себе вольную. Что именно ты ей сделала?

1 — 2 августа 1859 года

— Что именно ты ей сделала?

Во мне бурлило раздражение. Да, я собирался отпустить Пелагею в свободное плавание, прекрасно понимая, что будущего у меня с девушкой не светит. Но не прямо сейчас! И причастность мамы к ее скорому уходу я тоже подозревал. Но что конкретно она предприняла? Я помню рассеченную бровь у служанки. Откуда она взялась? Не били ее, в то верю. Не стала бы иначе она клясться на иконе. Но все равно очень странно, что эта рана у нее вообще появилась.

— Ничего я ей не делала, — взяв себя в руки, уселась мама обратно в кресло.

— Ты только что сказала, что выжила ее.

— Я ее и пальцем не тронула, как и обещала.

— Тогда не ты, а кто-то другой? — уцепился я за ее оговорку.