«Навуходоносор», наконец-то я его увидел. И не мог не заметить толстенного слоя пыли, покрывающей все его поверхности, ушедшие до половины в грунт опоры. Неудачно сели, аж пыль пошла?

Вокруг лежат груды какого-то мусора, словно после спонтанного рок-фестиваля

Так, а это у нас что посреди площадки?

Вот дерьмо…

Это оказалось стрелой выложенной на грунте из старых изношенных скафандров. Штук двадцать их там было. Дырявые, изношенные с пробоинами в шлемах, без перчаток. Стрела указывала на челнок.

Так. Это явно намек. Понять бы еще на что…

Утырок склонился над одним из скафандров и тут же отскочил от него, махая руками, привлекая наше внимание.

Ладно привлек. Что тут у тебя?

Там у него, точнее внутри древних изношенных скафандров оказались останки людей. Изъеденные излучением Упыря осыпающиеся кости.

Два десятка человек легли в этот замечательный указатель. Примерно столько на борту и было, когда они улетали сюда. Когда они только так облезть тут успели? И чего это вдруг они все концы отдали за то короткое время, что я их не видел? Успели передраться из-за отсутствующего сокровища и положили друг друга в дружеской междоусобной перестрелке?

Ох не к добру это все. Ох не к добру.

Тронув рукоятку моего позолоченного балстера на бедре скафандра, я направился вдоль указателя к входу в челнок. Кормовой трап был спущен и занесен песком и камнями с поверхности астероида.

Такое ощущение, что здесь тыщу лет никто не ходил.

Или две тыщи.

Сваливай Саша. Сваливай отсюда. Как друга тебя прошу. Не губи.

Я ступил на трап и пошел по нему внутрь челнока, оставив Утырка с Ублюдком снаружи на фоне угрюмо сияющего в тьме Упыря. Три удивительных астрономических явления на букву У…

Мне здесь нужны только мозги Октавии и больше ничего. Хватаю их и сваливаю нахрен отсюда. И никогда уже не вернусь. Насмотрелся я на стремные места, в своей жизни, но это прям топ хит-парада.

В челноке было темно. Я оставлял четкие следы на полу, покрытом толстым слоем вековой пыли.

Я добрался на нос, ожидая в любое мгновение неведомо чего. Там было тихо и безжизненно. Я пощелкал пальцами над тактильным интерпретатором перед пилотским креслом. Никакой реакции системы. Полное обесточивание. Причем уже очень давно. Даже свинец в реакторе похоже уже остыл. Это когда они так простыть успели? Это дар, не иначе. Все к чему они прикасаются превращается в дерьмо… Челноку теперь конец, разве только реактор менять, но лучше я это все тут брошу и смоюсь отсюда.

Потом только я понял, что в кресле некто сидит. Некто давно мертвый, как компоненты той стрелки, что показывает прямо на это кресло.

Так. И кто же это у нас такой задумчивый сидит в этом кресле?

Судя по длинным космам седых волос на голом черепе внутри шлема, и остаткам корундового кристалла в одной из глазниц, это был сам Изюмов самолично.

— Ну что, недалеко ты убежал, — пробормотал я.

Пожалуй, справедливость восторжествовала как-то чересчур скоропостижно, ну да я не переборчив, и возникать по этому поводу не стану. Помер и помер.

А потом на его коленях между опавших пальцев перчаток скафандра я увидел то, за чем так долго гнался, что так долго искал.

Мозги Октавии. Великолепный многогранный сияющий кристалл размером в два кулака. Ровно такой, как я о нем думал. Сияющий, великолепный, искупающий все, что мне пришлось тут перетерпеть.

— Так вот ты где, — произнес я с невероятным облегчением, протягивая руки к кристаллу. — Как долго я тебя искал. Иди к папочке.

Мне не сразу удалось вынуть кристалл из цепких пальцев мертвеца, но я это все-таки сделал.

— Спасибо, что поддержал, — пробормотал я, поднимая кристал. — Но теперь я его пожалуй заберу. Ты же не обидишься?

Чистая вежливость, вовсе не обязательная с моей стороны. Чего мне сделает давно мертвый пират? Мертвые, как известно, не потеют. И не кусаются.

Нда. Давненько я так не ошибался.

Я взял кристалл из мертвых рук и поднял его. Щелчка я не услышал, но я его почувствовал, по тому, как кристалл дернулся у меня в руках. А уже потом я увидел длинную проволоку тянущуюся от кристалла к стандартному контейнеру со знакомой до тоски маркировкой флотского имперского арсенала под ногами у мертвеца.

— Вот дерьмо, — расстроено успел произнести я, прежде, чем взрыв ста кило отборной армейской взрывчатки разнес меня в клочья.

Меня разнесло взрывом.

Я разлетелся в клочья.

Почти без остатка.

Без остатка, да не совсем…

Черное пойло внутри меня, жидкость из проклятой бутылки с одной стороной удержало мою сущность от мгновенной и окончательной дефрагментации, растянулась, как паук с миллионом лапок, на конце каждой, оторванная от меня ударом разогнанного до реактивных скоростей газа частица плоти.

Эта структура растянулась до предела, завибрировала и схлопнулась в обратном направлении собрав меня обратно, так быстро, что даже моё сознание не успело погаснуть. Успело осознать этот противоестественный процесс.

Это схлопывание в самого себя выбросило меня из потока событий.

А потом выбросило обратно.

И я замер на месте, ошарашенный этим внезапным взрывом наизнанку, в абордажном отсеке с одной засунутой в скафандр ногой.

Что? Какого черта?

Я снова на «Кархародоне». Одеваюсь для выхода на Гадюку. То есть, не снова… Но, чувствую, понимаю, я помню, что я только спустился сюда. Я ещё даже не успел скафандр надеть.

Это как вообще получилось?

Меня же в клочья разнесло взрывом на челноке!

Но я ведь даже на поверхность еще не спускался.

Это вообще, блин, как⁈ Я же все помню! Кажется. Или нет? Я словно… отвлекся на мгновение и вот. А то, что я был в брошенном челноке, это что такое было? Дежавю? Воображение разыгралось? У меня?

Отставить воображение. У меня нет никакого воображения! У меня стратегический компьютер в голове! Меня никакая такая хрень не берет по умолчанию. Какого черта вообще⁈

Одна из теней рядом со мной пошевелилась, и я резко обернулся.

Вот черт. Это же просто Октавия. Она там как встала, так и стоит, собственно, неподвижно, нашел кого пугаться.

Что дальше, бесстрашный флотоводец? Нервишки-то явно уже ни к черту. Тоже однажды в башку себе бластерный болт забьешь, как твой один старый знакомый сделал? Вот, может, почему он так…

Октавия сделала ко мне короткий шаг и замерла наклонившись ко мне.

И я уловил-таки, что с нею что-то сильно не так, как следует.

— Октавия? — осторожно произнес я, четко видя своё выпуклое ошарашенное отражение в её абсолютно черных глазах — тёмных, как два Тёмных Двигателя, ужасных, как две Гадюки на краю всепожирающей сингулярности.

Октавия наклонилась ко мне и сладострастно как ни одна живая женщина никогда не сможет жарко прошептала мне:

— Бли-и-и-и-же…

Я конечно не бежал впереди собственного визга, хотя всерьез секунду рассматривал такой вариант.

Вместо этого, я погрозил Октавии пальцем в ответ:

— Ты это у меня завязывай. Хулиганка. А то так никогда твои мозги не вернем.

Октавия мгновенно переоценила ситуацию, глаза её налились привычной лазурью, а речь наполнилась единственным доступным ей словом:

— Мозги-и-и-и…

— Вот ты моя умница, — облегченно отозвался я. — Вот всегда бы так.

Но все-таки эти голосовые галлюцинации, пробегающие по всем остаткам искусственных интеллектов на борту — реально вгоняют в дрожь.

Чот меня как-то это всё поддостало уже. Пора с этим кончать.

Так что? Вниз на Гадюку, и к челноку? А там меня поджидает заминированный мозг Октавии. Или, всё-таки, это была очень яркая фантазия, инсайт, вариант возможного будущего? Предупреждение?

Я задумчиво прикидывая то так, то этак, и обрядился в оранжевый абордажный скафандр.

Гм. Допустим, это моё воображение. Заминировать приз старая сволочь Изюмов вполне мог. Но тогдак… все остальные узоры из бренных останков откуда взялись? Это что за игра воображения у меня такая? Человеку военному и государственному такие фантазии не пристало фантазировать, не зря у нас одна извилина на весь мозг, и та — в непробиваемое кольцо замкнутая.