— Ну, где он, этот недоносор? — пробормотал я озирая пространство на проекционном экране оптического телескопа.

— В смысле, «Навуходоносор»? — озадаченно уточнил Утырок.

— Ну, ты верно уловил, молодец, — усмехнулся я. — Он самый, недоносок, да.

— Не видно, — отозвался Утырок. — Нет нигде.

— Вот и я о том же, — произнес я. — Пойдем на облет, он должен быть где-то здесь…

— Так вот он, — Утырок показал пальцем. — На той стороне Гадюки был, только на горизонте показался.

«Кархародон» проплывал над Гадюкой практически вплотную, где-то в километре, не больше. Изрытый кратерами черный бок астероида стремительно поворачивался под нами, и там, на стороне, вечно повернутой к Упырю и залитой мертвым светом аккреционного диска и обнаружился похищенный у меня корабль. Вообще, по виду это не корабль был межзвёздный, а всего лишь большой челнок. Может, и прилепили «гейзенберга», но посудина та ещё, очередной франкенштейн в мире кораблей. Он затаился на дне небольшого, но глубокого кратера. На борту явно никого не было, даже бортовые огни погашены.

— Что-то не вижу никого живого, — произнес Ублюдок. — Куда они все подевались-то? Ушли все куда-то?

В этот момент волосы на всем теле у меня зашевелились. Притяжение хищного гиганта здесь сказывалось, перебивая притяжение палубной гравитации. Мы были очень близки к необратимости…

А потом поток внезапных сигналов пробежал по сигнальной системе внутреннего оповещения, усыпав все предупреждающими сигналами.

— Какого дьявола? — проговорил я отрывая руки от управления. — Это ещё что такое? Пацюк Игнатьевич! Выглядит так, словно искусственный интеллект корабля ожил!

— Да там нечему оживать! — возмутился Пацюк Игнатьевич, запуская тесты. — Глубокая и необратимая лоботомия, сколько лет уже прошло!

А в канале связи издалека словно накатывающийся гром зарокотало глубокими басами:

— Бли-и-и-и-же…

— Вот черт, — ошарашенно проговорил Пацюк Игнатьевич. — «Кархародон» голос подал!

— Ближе? — озадаченно повторил я. — Куда уж ближе? Там уже горизонт событий, оттуда уже не вернешься, дорога в один конец, без возврата, падение на миллионы лет…

— Бли-и-и-и-же… — грохочущее повторил призрачный великан в каналах связи мертвого мозга корабля-зомби. А затем все огни, сигналящие о его активности в системе разом угасли, словно свечи задуло порывом ледяного ветра.

— Да как же так, старичок? — пробормотал Пацюк Игнатьевич. — У тебя же мозгов нет… Ты же не должен работать, не то что говорить! Так он и не живой, как и был мертвее мертвого! Хотите, сами тесты прогоните, капитан Кома!

— Я вам верю, Пацюк Игнатьевич, — ответил я.

Потому, что действительно верил.

Иногда такое дерьмо просто случается. И мертвые говорят. В этом Войде слишком много с эпитетом «тёмный». И что с этим делать — непонятно. Обычно на курсах для имперских адмиралов советуют всё такое, непонятное-необъяснимое игнорировать, оно само и рассосется… А Войды — обходить по касательной.

В потом на капитанскую палубу ворвался взмыленный доктор с криком:

— Вы это слышали? Слышали? Что происходит вообще? Что это за рёв?

— Так, спокойно! Отставить панику, — жестко проговорил я, сам стараясь не потерять то самое спокойствие. — Держите себя в руках, доктор! Всякое случается на низкой орбите над чёрной дырой. Это ещё не повод терять самообладание. Так. Мне не нравится эта позиция, между астероидом и Упырем, слишком рискованная. Уходим на ту сторону, в тень Гадюки. Там стабилизируем орбиту над астероидом. И осмотримся.

— Это всё не к добру, — пробормотал Утырок.

За что и получил по затылку от Ублюдка. И я мог это решение только приветствовать.

Минут через двадцать я спрятал «Кархарадона» в тени астероида. Черный неровный шар Гадюки, висел перед нами на сияющем веке, словно зрачок огромного слепого глаза.

Я решился притереть корабль почти вплотную к астероиду и сблизиться еще метров на пятьсот. Следовало ожидать, что масса полукилометрового корабля может с такой дистанции заметно повлиять на стабильность орбиты астероида, но это риск на который я был готов пойти. Мы ненадолго. Как там сказал Солома? Всех дел на пятнадцать минут, зайти да выйти. Именно. Зайти да выйти.

— Отсюда до челнока идти километров пять, — произнес я. — Высадимся с абордажной палубы. Утырок-Ублюдок, за мной. Пацюк Игнатьевич, остаетесь за главного.

— Вас понял, капитан, — отозвался Пацюк Игнатьевич, отсалютовав от высокого лба.

— Доктор, рассчитываю на ваше самообладание, — добавил я.

— Этого больше не повториться, капитан, — угрюмо отозвался доктор. Похоже ему реально было стыдно за себя. Вот и отлично, значит в ближайшие полчаса паниковать постесняется. А там мы уже вернемся.

Ну, я надеюсь.

Сладкая парочка броненосцев, свернувшихся в единый клубок, так и дремала на руках Октавии, неоступно следовавшей за мной вплоть до контейнеров со скафандрами.

Прежде чем влезть в скафандр я выложил Проклятую бутылку из кармана сброшенного пыльника, и поставил на транспортную удерживающую полку. Вот тогда я и заметил, что поверхность жидкости едва заметно вибрирует.

Так вибрирует вязкая жидкость пролитая на поверхность акустического динамика, разбегающиеся кольца с четко выделенными пиками, словно под жидкостью кто-то нечто произносит.

Что?

Я осторожно поднес одностороннюю бутылку к уху и услышал словно издалека, сквозь стену помех непреодолимых как стена мокрого снега, далекий ревущий на грани слышимости как далекий ураган рев:

— Бли-и-и-и-же…

Я сразу отдернул бутылку от уха:

— Твою мать… Я же не напился до чёртиков?

Но разбегающиеся по поверхности жидкости волны улеглись и поверхность темной жидкости разгладилась. Полная неподвижность.

Кажется, это был реальный феномен. Хорошо, что визит чернобурой белочки отменяется, но само по себе реально стремный признак то. Уж признайся сам себе то.

Будь я пацаном пятнадцати лет — я бы дальше не пошел, а рванул бы отсюда подальше и без остановки.

Но я-то уже давно не мальчик. Поэтому я нарядился до конца в абордажный скафандр, поднялся в нем на абордажную палубу и вышел на корпус «Кархародона». Бросил взгляд на сияющую корону черной дыры, поморщился и одним длинным прыжком спустился вниз, на поверхность Гадюки по выброшенному к поверхности десантному фалу.

Поверхность астероида вздрогнула в тот момент, как подошвы скафандра коснулись угольно-черной породы из которого он был сложен. Здоровенный кусок чёрного железа, из такого год для всей Империи иголки можно делать. Чего ему от меня одного так вздрагивать? Не сходи с ума, Саша. Из-за тебя одного эта штука со своей орбиты над Упырем поганым не сойдет.

Я очень на это надеюсь.

Утырок с Ублюдком спустились вслед за мной, парочка в оранжевых скафандрах.

Связь не работала, на всех каналах радиочастотный рев Упыря. А уж какой поток жесткого излучения я сейчас принимаю — вообще подсчету не поддается. Валить отсюда надо, пока детей ещё могу завести.

— За мной, — буркнул я.

Потом понял, что не слышат они меня и махнул им рукой. И пошел к близкому горизонту. Утырок и Ублюдок последовали за мной.

Астероидная походка. Давно я ею не пользовался. Весь прикол в том, что идти надо так, чтобы толчком собственной ноги не выбросить себя за пределы слабенького притяжения камня и успешно не выйти на околоастероидную орбиту. А то неудобно может получиться. Но космодесантников этому учат и я эту ценную науку не забыл.

Уже очень скоро Упырь, чертова черная дыра, взошел практически в зенит. Ощутимо подняв волосы у меня на голове внутри шлема. А вот если теперь на орбиту выйти, неудачно споткнувшись, тебя поймает этот прожорливый невидимый объект и схавает без остатка. Однажды. Через очень много лет. И никто тебя не спасет. Даже думать об этом не станет. И не пристрелит. Корабельный болт, летящий со скоростью света тебя даже не догонит, если провалишься в ненасытную гравитационную глотку Упыря. И будешь там мучиться вечно, перевариваясь в собственном скафандре, как курица гриль в пиковоловновом диапазоне его джетов.