Вес взрослого человека — это примерно пять таких бомб. Значит, начнем.

Ну что, двигло прожорливое? Я принес тебе вкусненького!

И зашвырнул яйцо терраформной бомбы в Черный шар двигателя. Яйцо исчезло в расступившейся и мгновенно сомкнувшейся темной глади.

— Следующее! — выкрикнул я, не глядя протягивая руку назад. Утырок сунул мне в руку следующую бомбу и я, размахнувшись, швырнул её в шар.

Конечно сам бы я эту хрень туда бы не добросил. Но невидимая сила тащила к шару всё, что попадало в его окрестности.

Третья пошла! Вот её уже поймало гибкое жидко-металлическое щупальце.

Четвертая пошла! Пропала без всплеска.

— Капитан, тут с этими бомбами что-то неладное творится! — сообщил Женя настороженно наблюдая, за тем как бомба четырьмя лепестками открывается в руке у тупо взиравшего на процесс Утырка.

— Да похрен, — рявкнул я, отбирая раскрывшуюся бомбу у Утырка. — Все в топку!

И швырнул бомбу в шар двигателя. Кажется, в последнюю секунду из бомбы вылетело нечто напоминавшее костлявую когтистую лапу, да только поздно. Темный двигатель поглотил всё без остатка и промедления.

Вот и славно.

Двигатель явно ожил. Его черный контур едва заметно вибрировал.

— Ящик закрой, — бросил я Жене

И тот захлопнул крышку над оставшимся бомбами. Надеюсь, то что в них спрятано, надежно нейтрализовано устройством транспортного контейнера.

Ох, не простым терраформированием занимается компания Снегирины. Либо — вообще, нифига не терраформированием…

Ладно, в крайнем случае выброшу контейнер в космос и сожгу выхлопом ракетного двигателя, как предки завещали поступать в таких сложных случаях. Это всегда помогает.

Тем временем, судя по показаниям термометра шар разогрелся до плюсовых температур и, судя по вздыбившимся волоскам на затылке, усердно электролизовал атмосферу на палубе.

А затем внутренний гироскоп, воспитанное тысячами часов в космосе чувство, подсказало мне, что динамика движения корабля изменилась, бессильный неуправляемый полет по инерции в глубины войда прекратился и сменился динамичным управляемым полетом.

А затем всё на миг стало чёрно-белым, как тогда. Заныло в голове. Но только на миг — нырнули в подпространство мы куда плавнее, чем до этого.

Мы двигались, мы летели!

Вопль восторга прокатился по реакторно-двигательной палубе. Ублюдок прыгал на своем посту.

Мы летели! И никого не сожрали!

Пасюк Игнатьевич оставил свой пост у разогревающего лазера и подъехал ко мне на своей каталке. Он смотрел на разогретый двигатель, отражения молний пробегающих словно изнутри по шару, бросали отсветы на его искаженное трудным переживанием лицо.

— Ишь ты как, — проговорил он. — Вот оно что. А ведь никто не догадался. Даже подумать не мог. А ты вот придумал, сходу.

— Ну, не сходу, — усмехнулся я.

Пацюк Игнатьевич покосился на меня, скривился:

— Не упирайся, Кома. Ты реальное чудо совершил. Ты жизнь людей изменил. Как оно тут было уже не будет.

— Может быть, — усмехнулся я. — Хочется верить.

— Не просри это все, — бросил Пацюк Игнатьевич. — Не просри это все,

Не должен. Не в моем это обычае. Но говорить этого я старому техножрецу отмирающей технологии я не стал

Когда мы вышли на устойчивый ход с навигационной палубы, примчался посыльный с сообщением, что курс на Гуль проложен, и очень скоро, часов через двадцать мы туда прибудем.

— По-моему, мы быстрее летим, — прищурился я.

— Конечно, — подтвердил Пасюк Игнатьевич. — Центростремительный маневр. Падение в темном прыжке в сторону Чёрной Звезды всегда эффективнее чем уход от нее.

Нда. Нюансы применения тёмного двигателя. Ну, я в этом всём ещё разберусь. Главное — решение найдено, и оно работает. Двигателю нужны не обязательно люди. Подойдет и другая высокоорганизованная органика. Но крыс в двигатель бросать никто не догадался, наверное потому, что ближе крыс у местных психопатов и нет никого на свете. Либо слишком туповаты местные крысы были.

Ну, теперь я нашел решение, и это открывало передо мной просто ослепительные возможности.

И теперь я смогу вплотную заняться капитанским сокровищем.

Утырок с Ублюдком проводили меня к дверями капитанской каюты.

— Мы это, пойдем наверное, — нерешительно произнес Ублюдок, пока я отпирал дверь в каюту.

Ух ты. Да они бояться туда соваться! Надо же.

— Ну, идите, — отпустил их я. — Помогите Пацюку Игнатьевичу с юнгой донести ящик обратно на Дно.

Парочку на букву У быстренько свалила.

Нда. А прежний капитан-то держал их в жутком мистическом ужасе. Может, и не зря. Очень странная команда мне после него досталась.

Ну, посмотрим, что он мне оставил.

Дверь в каюту капитана отодвинулась.

Я осторожно вошел внутрь. У старого мизантропа с суицидальными наклонностями могло дури хватить и заминировать свою берлогу чем-то. Буду лететь отсюда и до Первопрестольной быстрее скорости света.

Я вошёл и огляделся.

Ну, что сказать. У прежнего мрачного капитана сокровище действительно было.

Я обвел взглядом капитанскую каюту.

Нора настоящего космического волка. Ну или захламленная дыра законченного мизантропа, это как посмотреть. Бардак здесь не прибирали годами.

Я осторожно пробрался сквозь горы хлама и сел за тускло освещенный стол. Свет не выключил мой предшественник. Пару часов назад он сидел здесь.

Потемкин беспробудно дрых у меня на плече.

Слева от меня среди сдохших бластерных батарей и пустых упаковок сухого пайка, возвышался древний растрескавшийся гермошлем с надписью «СССР» над выбитым забралом. С виду — как настоящий. Но, конечно, не настоящий. Откуда бы здесь взяться такой древности?

Рядом лежит мертвый дроид в форме маленькой черепашки с алмазным панцирем. На шахматной доске с непонятными символами в каждой клетке, лежала позолоченная печатка, с пурпурным и синим камнями поверх ударных костяшек. И с овальными пустыми слотами для ещё трех, над остальными пальцами. Какая-то помпезная хрень, не в моем вкусе. Рядом с простой согнутой стальной ложкой, обнаружилось нечто вроде фонарика, похожего на рукоять тактического меча, только без меча, с кнопкой. Я взял рукоятку в руку, пощелкал кнопкой, но ничего не произошло. Разрядился, наверное.

Между этими случайными артефактами на столе стояла керамитовая стопка. А перед нею бутылка. Да не простая бутылка. А бутылка с одной стороной. Бутылка Клейна. Точно такая же, как та, из которой я пил, обмывая день рождения и День Десантника в одном флаконе. Судя по уровню в бутылке — мертвый капитан из неё пил. И пил давно.

Неудивительно, что у него крышу сорвало, столько тёмного пойла в себя залить. Я удивлен, что он вообще столько продержался, мне чтобы пустить свою жизнь под откос, ну ладно-ладно, открыть в ней неожиданный поворот, хватило одного стакана. А он выпил не менее шести. Неудивительно, что его галлюцинации терзали. Если это были вообще галлюцинации, а не нечто более осязаемое…

Ну не могла же эта странная коллекция быть тем самым сокровищем капитана, потому как ничего более ценного я там не нашел.

— И где же ты спрятал свои сокровища? — задумчиво произнес я, конечно, совершенно не ожидая, что кто-то мне ответит.

Но, односторонняя бутылка отозвалась.

Я даже отодвинулся сначала от стола, когда из горла бутылки с легким посвистом начал подниматься тёмный дымок, который внезапно начал принимать вполне опознаваемые формы. Конденсироваться во вполне знакомые мне обозначения объемной астрокарты Войда, по краям которого обозначились знакомые звезды нашего сектора, я узнавал светила. В центре показанной мне карты двигался символически отображенный «Кархародон», темная линия его курса тянулась к цели в глубине Войда, очевидно, что Гуль, конечная точка нашего маршрута.

От Гуля, темные струйки растеклись, обозначив пять векторов на невидимые на карте, слишком малы они были, целевые объекты. Где-то возникло обозначение астероида, или даже группы астероидов, вон там законсервированная добывающая станция, а это похоже на остов брошенного корабля и вроде как ядро кометы на долговременной орбите.