Нда…

Может, это мне подсознание моё так знаки подает? Мол, неправильно ты дядя Саша, бутерброды ешь. Они же так никогда маслом вниз не упадут, а это нарушение законов природы. Не надо так.

Может, постараться ещё что-то переменить в исходных условиях игры, раз уж я тут снова оказался?

Я посмотрел на бутылку на полке. И сунул её во внешний карман скафандра. Говорят, удачу приносит. Грех отказываться, мне тут вся удача, какая на свете есть, пригодится. Чот давненько я так роскошно не влипал…

Я поднялся на абордажную палубу, где застал странную сцену. Утырок уже в скафандре, но ещё без шлема валялся в ногах у Ублюдка, хватал того за руки и умолял, выл и плакал:

— Не надо! Не надо туда ходить! Я всё сам видел! Нас всех убьет взрывом! Пожалуйста! Не надо туда ходить! Не надо меня туда тащить! Ну пожалуйста!

— Что здесь происходит? — строго поинтересовался я.

— Бедняга сошел с ума, — произнес доктор, которого уже вызвали сюда с капитанской палубы. — Сингулярные галлюцинации. Приливные силы Упыря деформируют топологию нейронных связей, прямо в черепе. Я такое уже видел.

— А у него в мозгу есть нейронные связи? — мрачно поинтересовался я, посмотрев на рыдающего Утрыка.

Потом взглянул на бледного Ублюдка. Ублюдок тоже не цвел, но пока держался. И молчал. Он вообще в целом покрепче напарника во всех отношениях будет. Но явно подавлен.

Потому что он тоже это видел. Взрыв на «Навуходоносоре».

Одна галлюцинация на троих? Это что-то новое.

— Неожиданно. Что, порекомендуете доктор? — поинтересовался я.

— Да, что тут порекомендуешь? Убираться отсюда побыстрее. А так… Покой, любовь и понимание, — пожал док плечами.

— Смеётесь? — удивился я. — А нет, вижу, что всерьез. Мда… Простите, док, но таких сильнодействующий средств в нашей аптечке не найти. Даже на Гуле, подозреваю, не все из них имеются.

— Лучше оставить его на борту, — порекомендовал док. — Снаружи от него не будет толку.

— Что ж, последую вашему совету, — буркнул я. — Ублюдок, ты тоже остаешься, присмотри за Утырком.

— А вы? — угрюмо спросил Ублюдок.

— Сам схожу, — бросил я. — Там дел на пятнадцать минут. Нда… Зайти, да выйти…

— Капитан, — проговорил Ублюдок. — Не ходить бы вам…

— И что тогда? — задал я логичный вопрос. — Чем это нам всем поможет? Изменит как-то ситуацию? Вот то-то же. Ждите. Я скоро буду.

И вот я снова, — точнее, в первый раз, но как снова — шагаю, словно в бреду, по черной гостеприимной Гадюке и ругаю самого себя сквозь зубы. Никто меня точно тут не слышит — во всей ширине волнового диапазона ревет Упырь, звезда-каннибал вселенского масштаба.

— Ну вот какого черта, приятель? — бормотал я сквозь зубы. — Ну вот зачем ты сюда снова полез, а? Тебе прошлого раза было мало? Ты до сих пор ни о чем не догадался? Чего ты лезешь в это гиблое место, а? Интересно тебе? Правда интересно? Ты больной на голову ублюдок, Саша. Люди на тебя надеются, а ты сюда залез, зачем? Отдыхаешь ты так? Гравитационные курорты Упыря осваиваешь? Тёмное пойло — это не пряный коктейль, и приливные деформации ничуть не замена приятной со всех сторон массажистке в белом халатике. Да ты реально с ума сошел, если таких простых вещей не понимаешь. Не надо так, Саша. Возвращайся. Возвращайся, отряхни гадючью пыль со своих ног и сваливай отсюда без оглядки.

Но я продолжал идти. Мне нужно было разобраться, что это было.

И вот снова Упырь в высоте, чёрное на чёрном, волосы шевелятся на голове, и клетки в коре головного мозга тоже. Шевеляться, видимо.

Снова корабль, скрытый в глубоком кратере, покрытый вековой пылью. Огромная стрелка художественно выложенная истлевшими скафандрами полными костей. Ничего глаз не режет в этой картине, Саша? Всё так и должно быть? Точно?

А ещё у меня таймер сбился. Видимо, жесткая радиация его все-таки пробила, показывает, что я здесь уже неделю шляюсь, приколист электронный.

Хотя чувствую я себя ровно так — словно неделю уже скафандр не снимал. Хреновастенько, короче, я себя чувствую.

У вас есть объяснение, господин адмирал? У меня вот нет этому объяснений. Вообще никаких.

— Если сейчас кто-то скажет «ближе», я его пристрелю, — предупредил я всех присутствующих, спустившись на дно кратера…

Никто конечно мне не ответил, они были мертвы и уже очень давно. Насколько давно, кстати? Они же были живыми ещё несколько часов назад. Не сходится что-то в этой картине мира, и сильно не сходится…

Ладно, мне некогда в этом всём разбираться, у меня на всё — про всё четверть часа, зайти и выйти. А потом, ещё раз. И ещё. И ещё.

Внутри челнока всё было по-прежнему. Только я обратил внимание что на стене грузового отсека нацарапаны отметки прошедшего времени. Ну, шесть вертикальных царапин, перечеркнутые седьмой. Неделя долой.

Весь борт был покрыт этими отметками, снизу доверху из конца в конец. Вот кому-то было не лень такой фигней заниматься.

Я дошел до пилотского кресла в носу корабля, пилот на месте, в кресле, внутри своего скафандра. Вот и славно, есть вечные незыблемые вещи в этом непрочном качающемся мире…

Я наклонился к ногам скафандра, и да, вот он, сука. Контейнер с теми самыми маркировками, которые я так хорошо запомнил перед… ну, да, перед моей смертью.

— Зачем? — спросил я себя, осторожно приподнимая кристалл — Ну, вот зачем я это делаю?

Ага, вот она проволока, прицепленная к универсальному порту в основании кристального мозга, ничего сложного, по сути, ловушка на самоуверенного дурака, считающего себя бессмертным.

Вот так, осторожненько отцепляем его. Осторожненько. Не спеша. Вот. Вот и славно, всё у нас получилось. Но не спешим, помни, чему тебя учили на саперных курсах, Женя, ничего ещё не кончилось, проверка на дополнительные растяжки, проверка на внутренние детонаторы. Вроде нет ничего.

— А с тобой приятно иметь дело, — с облегчением произнес я, обращаясь к пилоту. Поднял на него глаза и замер.

В кресле сидел вовсе не Изюмов. В кресле были останки совсем другого человека.

И я его тоже знал. Узнало по цвету волос. Несмотря даже на то, что умер он явно старым, одиноким человеком, надежно и беспросветно лишившимся ума уже давным давно.

— А время тебя не пощадило, Женя Хоккин, — произнес я вставая с кристаллом в руках. — Что же я твоей сестре-то скажу?

Взрыв не произошел. Вообще ничего больше не произошло.

Сваливать отсюда надо. Часики-то тикают. И какая-то лютая, непроходимая дичь здесь твориться.

Не хочу даже думать, что с ними тут происходило. Знать не хочу. А то я сейчас такого напридумываю, тысяча психоаналитиков на растащат, а у меня с прошлого раза посттравматический шок еще не выговорен.

Всё, руки в ноги, и на выход, приятель, ты своего тут добился, теперь надо выбраться и не состариться тут до смерти.

Я брел обратно по поверхности Гадюки, гостеприимной как крупная наждачная бумага, прижимая искусственный мозг в нагрудном кармане ладонью, искренне опасаясь его тут потерять.

Шёл и говорил всё, что в голову приходило, изливал всё, что на душе накипело:

— Так, Творцы, или как вас там. Вы с этим завязывайте. Это уже точно перебор. Я же не возникаю, не качаю права, и не торгуюсь! Я не прочь корабли в неравный бой водить и абордажи лично возглавлять, драться на дуэлях, и вытворять вообще все, что вам в головы придет. Но это уже точно перебор! Хватит! Вы меня поняли? Хватит уже мне голову морочить! Мне это ваше дискретное квантовое бессмертие уже достало. Я его не просил. Мы так не договаривались. Завязывайте с этим, понятно? Завязывайте. Или я за себя не отвечаю.

А потом, в небе над моим кораблем я увидел то, чего здесь быть не могло.

Стремительный корабль, знакомый силуэт, ну да, «Принц Александр», это он, стремительно вырастал, решительно надвигаясь.

— Какого чёрта? — успел проговорить я, прежде чем в нас начали стрелять. — Ты же черт знает где сейчас должен быть? Минимум неделя ходу!

А потом замерцали длиннющие рельсотроны, проходящие через весь корпус «Принца Александра», отправляя в «Кархародона» разогнанные вольфрамовые ломы, один за другим. Раз, два, три, четыре, пять, шесть вспышек. По три заряда на пушку.