— Я же говорил, что работал! Спроси у Лиама!

— Конечно, работал.

— Работал, чёрт побери!

Она встаёт, упирается руками в бёдра.

— И что же было настолько важным, что ты оставил меня одну в девять вечера?

— Ты же знаешь, я не могу обсуждать дела О'Мэлли.

Она фыркает.

— Удобно опять-таки.

Я подхожу ближе, кладу ладонь ей на щеку и мягко говорю:

— Зара, спроси у Лиама. Он подтвердит. И ты перестанешь думать про эти нелепые мысли.

Ее голос дрожит.

— У тебя в кармане была помада!

— А у тебя в ящике золотые монеты, о которых ты якобы не знала до этого момента, — замечаю я.

Она молча смотрит на меня, часто моргая.

Я смягчаю голос.

— Зара, ты знаешь, что я бы тебя не предал.

— Тебе становится скучно, Шон.

— Тебе тоже.

— Но это не я хожу с помадой в кармане, — утверждает она.

Меня охватывает разочарование. Я огрызаюсь:

— Тогда скажи, что ты сделала, чтобы получить эти монеты. Если ты так уверена, что никто не подбросил мне эту помаду, тогда скажи мне, что ты такого сделала, чтобы получить этот мешок золота.

— Не смей...

— Скажи мне, — перебиваю я.

Она проходит мимо меня.

— Мне нужно на работу.

— Я имею право знать, что они заставили тебя сделать, — требую я.

Она разворачивается, тычет пальцем мне в грудь, заявляя:

— У тебя нет права меня в чём-либо обвинять.

— Да неужели? А у тебя, выходит, есть.

— Я не собираюсь это обсуждать, Шон, — она выходит из спальни.

Я иду за ней по пятам.

— Ты не можешь просто взять и уйти.

— Я иду на работу. У меня сегодня утром совещание. Это важнее, чем обсуждать твои абсурдные обвинения, — заявляет она.

Я усмехаюсь.

— Да ну?

— Да. Повзрослей, Шон.

— Нет, это ты повзрослей!

Она берёт сумочку в прихожей и открывает дверь в фойе.

Я следую за ней.

Она нажимает кнопку лифта, и двери открываются сразу. Она заходит внутрь.

Я кладу руку на дверь и произношу:

— Зара, когда вернёшься домой, ты расскажешь мне все, что ты сделала.

Она усмехается.

— Тут нечего обсуждать. Я никогда раньше не видела эту сумку.

Я хмурюсь еще сильнее.

Она нажимает кнопку и говорит с усмешкой.

— Давай заключим сделку. Ты рассказываешь, откуда взялась помада, а я рассказываю, откуда взялись монеты. Ой, подожди, этого ведь никогда не случится, да?

— Значит, ты всё-таки что-то сделала?

— Нет, не делала, придурок. А теперь убери руку с двери. Я не могу опоздать на работу!

Вены пылают от злости.

Низким голосом она предупреждает:

— Убери руку. Сейчас же.

Я медленно подчиняюсь, затем указываю на неё и заявляю:

— Сегодня вечером мне нужны ответы.

Она фыркает.

— И мне тоже.

Я стону и со злостью бью по ним кулаком.

Почему она мне не верит?

Моё прошлое, конечно, не делает меня святым.

Я никогда никому не изменял.

Да, просто не всегда говорил, что у нас что-то серьёзное.

Но и она не ангел. Ей тоже быстро всё надоедает.

К черту это. Мне нужно потренироваться.

Я надеваю кроссовки, зашнуровываю их и затем беру ключи. Захожу в лифт и нажимаю кнопку первого этажа.

Лифт спускается и останавливается на шестом этаже. Двери открываются, и там стоит Бёрн, ухмыляясь.

— Иисусе, что еще? — бормочу я.

Он заходит внутрь и нажимает кнопку подвала.

— Дружище, нам нужно поговорить.

Я не спорю, зная, что смысла нет. Лифт везет нас на нижний уровень, и он выходит.

Я следую за ним через несколько коридоров. Запах сырости становится сильнее.

Он ведёт меня мимо складских помещений, а затем открывает дверь. Он вытаскивает из кармана маленький фонарик и проводит меня ещё дальше, пока не останавливается. Закрывает за нами дверь, тянет за верёвку.

Единственная лампочка создает мягкое свечение в крошечной комнате.

— Зачем мы здесь? — спрашиваю я, глядя на бетонные стены и два металлических стула.

Он указывает на один из них.

— Садись.

У меня сжимается грудь. Я обычно не нервничаю. Но не позволю себе расслабиться, пока не получу место за столом Омни и не узнаю, что происходит.

— Это что, камера пыток или что-то в этом роде?

Он усмехается.

— Нет. Но они нас здесь не слышат.

Я выгибаю брови.

— Кто?

— Омни. А ты как думаешь? — заявляет он.

— А, — понимаю я.

Он снова указывает на стул.

— Садись.

Я подчиняюсь.

Он садится напротив, скрещивает руки на груди, откидывается назад и внимательно меня изучает.

— Мне нужно в спортзал, — говорю я ему.

— Пришло время узнать, что случилось с твоим отцом.

Меня обдает холодным потом, грудь сжимается. Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова.

Он наклоняется ближе, оглядывается через плечо и понижает голос.

— Ты ведь хочешь знать правду?

Я выпалил:

— Мне казалось, ты сказал, что нас никто не слышит. Почему тогда оглядываешься?

Он пожимает плечами.

— Привычка. Но они и правда не слышат.

— А они разозлятся, если узнают, что ты мне это рассказываешь? — спрашиваю я.

— Об этом? Нет. Не сейчас. Ты достиг уровня, необходимого для знания основ. Однако я скажу тебе больше, чем мне позволено. А я не делаю глупостей и не рискую зря.

В животе вспыхивает тревога. Я спрашиваю:

— Зачем ты рискуешь своей безопасностью?

Он снова оглядывается, меняет позу, снимает поношенный берет.

— Ты должен узнать то, что я скажу, прежде чем решишь, садиться ли тебе за стол.

Воздух вокруг как будто становится плотнее. Я глубоко вдыхаю, заявляя:

— Я хочу знать все.

Зелёные глаза Бёрна мерцают в полумраке. Его лицо мрачнеет, в выражении появляется боль и злость.

— Твой отец мечтал об утопии. Он создал видение, где все могли бы жить мирно. Ты, твоя сестра и все будущие поколения во всех семьях.

— Да, я это уже слышал, — бурчу я, всё ещё раздражённый из-за ссоры с Зарой, которая думает, что я мог ей изменить.

Бёрн пристально смотрит на меня, потом вдруг говорит:

— Отца предали мужья его сестёр.

— Что? Борис никогда бы так с Норой не поступил! — утверждаю я.

Бёрн качает головой.

— Не муж Норы. Мужья близнецов Шеймус и Найл.

Мои глаза расширяются. Я всё время забываю о тётках-близнецах. Они редко бывают с семьёй, не особо весёлые, как будто и не часть всего этого. Но всё равно шок, узнать, что мои дяди могли быть замешаны в смерти отца.

Бёрн продолжает:

— У О'Мэлли были большие враги, как и у всех. Росси, Бейли, Абруццо, Петровы... Ваша семья всегда воевала... всегда сражалась с ними. Когда ты родился, твой отец встретился с мужчинами из вражеских кланов. Все, у кого была власть менять ход событий, были там. Он сделал это за спиной твоего дяди Даррага.

Волосы на моих руках встают дыбом. Мой дядя Дарраг был отцом Лиама. Он любил меня и мою сестру. Его все боялись, но уважали. Мысль о том, что мой отец действует за его спиной, шокирует меня.

Бёрн продолжает:

— Так вот, твой отец, Шеймус и Найл встретились с Лоренцо и Энтони Россини, Тэдгом Бейли, Сальваторе Абруццо и Даниилом Петровым, который только приехал из России, но свободно говорил по-итальянски. Никто со стороны О'Мэлли с ним не встречался. После смерти твоего отца он внедрился в ряды Марино в качестве шпиона. Когда они узнали, что он Петров убили его. Ты тогда был в старших классах или только поступил в колледж. Не могу вспомнить точное время.

Я закрываю глаза, мое сердце бьется быстрее. Качаю головой:

— Почему он доверял этим парням? Я слышал о них всех. Они были ужасными людьми.

— Да. Но твой отец верил в свою мечту, а они делали вид, что тоже. Они все потеряли близких им людей. Братья твоего отца всегда говорили ему, что он сумасшедший, но они не знали, что он создавал Преисподнюю за их спинами. Он хотел доказать им, что это возможно.