Да и Москве с Ленинградом лучше в ближайшие полгода не появляться.

— В общем, выбор у нас невелик. Или нас найдут и тютю, или будем уходить за кордон, через Грузию. Есть у меня один аджарец, он нам поможет. Я уже созвонился. А там не пропадём. Стамбул, Париж, Нью-Йорк. Выберемся и решим. Бабки есть.

Он помахал чемоданом, который держал в левой руке.

— Я подсуетился, тут у нас пятьдесят штук грина. Шиканём?

Я не был уверен в том, что Рашпиль снова не начал врать, искажая информацию в свою пользу. Я не собирался бежать за границу. О чём я ему тут же заявил:

— Рашпиль, при всём уважении, меня этот план не очень устраивает. Я не поеду за кордон.

Он секунду помедлил, обдумывая мои слова.

— Хрен с тобой, не поедешь, так не поедешь. Довезти сможешь. Из меня сейчас водила никудышней. Тысячу вёрст по горам я не осилю.

— Довезти смогу.

— А ты? — он посмотрел на Алису. Её глаза налились слезами. Девушка умоляюще смотрела то на него, то на меня.

— Ты же знаешь. Я хотела бы с тобой. Но не могу. Ты знаешь почему.

— Ладно, хрен с вами. Хотите остаться, оставайтесь.

Рашпиль пообещал Алисе, что позволит ей забрать сына у бабушки. Мне же он ещё раз предложил нелегально перейти с ним границу.

Я снова отказался.

Дорога в основном шла по берегу моря. В какой-то момент по капоту забарабанили крупные капли дождя, начался ливень.

Мне пришлось сбросить скорость и включить дворники на полную мощность.

Непрерывный, как стена, громкий, заглушающий даже рёв двухлитрового двигателя, поток воды будто старался смыть с нас сомнения в правильности наших решений.

В салоне шумно, я даже не заметил, как замолкло радио. Точнее, замолкла музыка и появились помехи, шипящие в унисон дождю.

Пахнет стерильными бинтами. Алиса делает ему перевязки на привалах, он деланно морщится и отдувается, при этом явно получая удовольствие от внимания.

Впрочем, к запаху бинтов я уже привык и почти не чувствую.

Рашпиль больше ни разу не курил после «пацанского» отъезда с поля боя.

Видимо, сигареты были частью шоу.

— Скажи, Сантей, ты когда-нибудь задумывался, что люди они, как пятна от насекомых на стекле? — неожиданно спросил Рашпиль хрипловатым голосом.

Такие голоса бывают у негров-джазменов, которые пропустили через своё горло не одну бочку дешёвого виски и сотни тысяч таких же дешёвых сигарет.

— Нет.

— Мы тоже когда-нибудь найдём своё лобовое стекло и размажемся об него. А потом пойдёт ливень — и нас смоет щёткой. От многих ни пятна, ни следа не останется.

Алиса спит на заднем сидении, уютно свернувшись калачиком. Она не слышит наш разговор.

Я тихо спрашиваю Рашпиля:

— Скажи, в ту ночь у Евдокии, помнишь ту старушку, у которой мы под Ульяновском ночевали?

— Ну? — тихо ответил Рашпиль и, бросив взгляд на заднее сиденье, убедился, что девушка спит.

— Она сама ко мне пришла или ты ей приказал?

— Вот смотрю я на тебя, нормальный вроде пацан, порой такую ерунду несёшь, — он отвернулся. — Если бы ты был чуть умнее, то знал бы, что бабы есть бабы.

— Ничего не понял, что значит «бабы есть бабы»?

Эту фразу можно было толковать как угодно.

— То и значит, что если баба сама не хочет, никто её не заставит. Ну или почти никто. Если тебе это согреет душу, то серединка на половинку.

— Это как?

— Что ты заладил, как — как. Я её сильно не уговаривал, мне ствол был нужен, не захотела, не пошла бы к тебе. Она сама добровольно пошла. Я её неволить не стал бы.

Фары выхватывают расплывшийся дорожный указатель на русском, грузинском и английском.

— Что там? Ни пса не видно, — спрашивает Рашпиль.

— До Батуми десять километров.

— Ну и пижоны эти грузины, кому пишут по-английски? Кто приедет сюда из Англии? Уинстон Черчилль?

— Ну, наверное, туристы.

— Какие туристы, тут вон скоро пограничная зона.

— Ну, наверное, такие, как мы. Мы же едем на красных номерах.

— А это… Тот знакомый аджарец подгонит тебе другую машину, эту нужно бросать.

— А Ватикан тебе потом счёт за неё не предъявит?

— Я с Ватиканом в расчёте, не переживай. К тебе тоже не будет претензий. Что, возьмёшь под своё крыло Алиску с пацаном?

— Это ей решать. Если захочет. Жениться не обещаю, но за ними присмотрю.

— Большего обещать и не надо. Не люблю, когда обещают, а потом не выполняют.

Мы снова молчим.

Навстречу иногда идут легковушки. Они вежливо отключают дальний, но глаза привыкли к темноте, и в дожде режет даже ближний свет.

Некоторые перемаргивают, просят меня убрать свой свет.

— Куда светишь, паскуда! — ругается Рашпиль.

Я смеюсь. На секунду даю дальнего, чтобы не ослепить встречку.

— Им значительно хуже, чем нам. На «Лянче» фары мощнее, их слепит больше. Они думают, что я на дальняке иду.

— Помнишь, что он велел нам Батуми объехать? Нельзя въезжать в город. Бензин ещё есть?

— Помню, бензин есть.

— Ты веришь в приметы?

— Ну, смотря какие.

— Интересно, Сантей, если чёрная кошка перебежит дорогу в такую погоду, то это к добру или наоборот?

— Рашпиль, где ты видел такую глупую чёрную кошку, которая в ливень будет бегать по дорогам?

Он улыбается.

— Мне кажется — я видел.

— Тебе показалось.

Мы держим путь в дальнее село в горах на границе. Там Рашпиля должны встретить и довести до места перехода.

Мы с ним ещё не знаем, что Жора Ростовский вчера звонил по спецсвязи Комиссарову в Москву и тот сделал в личном деле Рашпиля особую пометку, означающую страшное слово «уборка».

Комиссаров, не испытывая особых угрызений совести, превращает побег Рашпиля в спланированную ликвидацию.

Внедрить миф про «лёгкий коридор на ту сторону» у древней грузинской крепости Гвара через своих подполковнику КГБ не составило труда.

Отличный расклад: беглый уголовник при попытке нелегального пересечения…

Лучше не придумаешь.

— Надо было мне раньше свалить. Деньги у меня всегда были. Я-то этого аджарца давно знаю. Может, и по-другому жизнь моя устроилась бы. Да и хрен с ним. Как там у турок? «Салам алейкум»? Интересно, а жратва у них вкусная?

— Думаю, такая же, как и здесь в Грузии, только они свинину не едят — мусульмане. Ещё всё время пьют кофе из маленьких чашечек и запивают водой.

— А чай? — Рашпиль беспокоится и спрашивает с таким видом, будто я тысячи раз бывал в Турции. — А чай у них есть? Мне этот кофе, по чесноку, ни в звезду, ни в Красную Армию!

— Конечно, есть. Почифиришь!

Мы оба довольно улыбаемся.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Такое часто бывает в горах.

В радиоприёмнике исчезли помехи и послышались обрывки фраз диктора: «…Союза успехи в освоении космоса…»

Рашпиль достал блокнотик и что-то накарябал на листке.

— Адрес в Подольске. Там мать моя живёт и племяш, сын Алиски. Деньги у матери есть. Он протянул его мне. Я кивнул и убрал в нагрудный карман.

— Я как освоюсь, обживусь, пусть ждёт от меня весточки.

— Передам.

— А с другой стороны листочка написано «Кобулети». Позвонишь утром по этому номеру, узнаешь адрес, отдашь эту машину, тебе дадут взамен другую.

— Хорошо. Спасибо.

Белая «Лянча» одиноко наматывает километры по горной дороге. Трассу будто проглатывают голодные острозубые горы.

Справа речка Чорох.

Асфальт теперь блестит под фарами, как чёрное зеркало.

Начинается подъём, а за ним серпантин. Красиво. Внизу виден ночной Батуми на берегу Чёрного моря. До крепости совсем немного.

Всё чаще попадаются указатели, гласящие о том, что мы находимся в пограничной зоне.

На карте в атласе указана точка, где должен высадиться Рашпиль.

На просёлочных дорогах заграждения с колючей проволокой и грозными предупреждениями.

— Едрен-батон, прямо как на зоне, — Рашпиль делится впечатлениями от увиденного.

Мы подъезжаем к точке встречи с выключенными фарами. Таковы инструкции от того самого знакомого аджарца.