Пока я думал, она, не глядя в мою сторону, рассказала, что перешла в наследство от родного брата Рашпиля, которого пришили за какие-то тёмные делишки.

Как так вышло, лучше не спрашивать. Она его, Рашпиля, не любит, но сложилось как сложилось. Она ничего с этим поделать не может, и её всё устраивает.

В отличие от этого мерзавца с двойным — тройным дном, я понимал, что Алиса не юлит.

Она скорее готова сама «умереть сегодня», чтобы дать окружающим возможность «умереть завтра».

В этом не было слабости жертвы, как могло бы показаться, наоборот — сила, искренность и благородство, на которые способен далеко не каждый мужчина.

Она знала о Рашпиле намного больше, чем говорила, но обладала редким даром для женщин — умением не болтать и держать язык за зубами.

Времени на долгие раздумья нет. Вот-вот кто-нибудь стукнет гаишникам на посту на въезде в Куйбышев о нашей дуэли.

Каналья! Позавчера я её знать не знал, а теперь понимал, что не могу оставить девушку на трассе.

Рашпиль ехал на заднем сиденье, стволы были убраны в багажник, и у нас обоих не было быстрого доступа к ним.

Он на удивление быстро согласился на это.

Возможно, он надеялся, что сможет добраться в багажный отсек из укрытия под сиденьем, но я знал, что это дохлый номер.

Доступ ограничивала металлическая плита, которую я вставил при подготовке машины.

Перестрелка откладывалась, по крайней мере, до вечера.

Было решено держаться подальше от Куйбышева, потому что риск нарваться на неприятности на посту был крайне велик.

Рашпиль больше не спорил и на удивление со всем соглашался или молчал.

Я не стал загадывать время на маршруте, сейчас важнее выбраться отсюда без новых приключений.

Хорошо было бы отъехать километров на сто от столицы Куйбышевской области на запад и найти ночлег в частном секторе.

Гостиницы теперь казались мне расставленными ловушками.

Наконец, я вывел машину на трассу, ведущую в Дмитровград. Проехав по ней километров шестьдесят, я свернул перед указателем в сторону рабочего посёлка.

Грунтовая дорога, на которой мы подняли тучи пыли, привела нас в небольшой населённый пункт, скорее напоминающий деревню.

Не доезжая до старой разрушенной церкви и здания сельсовета, я припарковался у первого более-менее прилично выглядевшего дома.

В таких местах спрашивать постой на ночь можно в любой избе. Люди в глубинке, в деревнях простые. На просьбы отзывчивые.

Я посмотрел в зеркало заднего вида и встретился взглядом с Рашпилем.

— Надеюсь, у тебя хватит разума не выходить, не выкидывать фортеля, не устраивать нам очередной шухер. Я иду узнать, возьмут ли нас сюда на ночлег.

И на этот раз беглый урка ничего не ответил, а просто проводил меня равнодушным взором.

Неужели перевоспитался? Слабо в это верится. Скорее затаился. Как бы там ни было, я подошёл к палисаднику и негромко постучал в окно костяшкой указательного пальца.

В следующее же мгновение занавеска отдернулась, и я увидел лицо беззубого старика, испещрённое глубокими морщинами. Видно, он давно наблюдал за нами из глубины комнаты.

Своим загорелым, обветренным и мясистым лицом, тёмными глазами он напоминал одного из двенадцати апостолов с иконы.

— Здравствуйте, — сказал я довольно громко, не рассчитывая на то, что старик сохранил слух, — можно вас на минутку, хочу спросить про ночлег?

Дед исчез, а занавеска вернулась в исходное положение.

Через считаные секунды дверь со скрипом отворилась, и он возник на пороге своего дома, в белой майке с плечиками большего размера, чёрных залатанных во многих местах штанах.

— Чего орёшь-то? Чай, не глухие мы тут, — сказал он тоном без агрессии и обиды.

— Простите, отец. Хотел спросить, можно ли у кого-нибудь в деревне переночевать и остановиться на постой? Не бесплатно, естественно. Заплатим как полагается.

— Ты эта, ты, человек не местный, деньгами своими никого не удивишь, не тыкай ими.

— Простите, отец. Не хотел никого обидеть, я учту. Так как насчёт ночёвки?

— Сколько вас? — он заглянул в салон чёрной Волги, — трое?

— Да, я, мой приятель и его невеста. Мы люди приличные. Я в органах служу, могу и удостоверение показать.

Я полез в карман, но дед остановил меня жестом.

— Мне оно ни к чему знать. Втроём вряд ли кто вас возьмёт…

— Почему?

— Изба, чай не санаторий, вот почему. Лавок ни у кого нет свободных, не на полу же вам стелить.

— Мы можем и на сеновале.

— Эх, городские, учат вас, учат в школе, а ума вы так и не нажили. Где сено по весне в деревне найдёшь? — проворчал старик, — на сеновале… Скотина всё поела за зиму. Нет сена. Да и не возьмёт вас никто.

— Может, пустующие дома есть?

— Пустующих нет.

Он помедлил, будто раздумывая давать нам ценную информацию или нет, потом хитро прищурился:

— Разве только…

— Разве только что? — переспросил я.

— Съездите к Евдокии, может, и возьмёт она вас к себе. Она одна живёт.

— А где живёт эта Евдокия?

— Так, на дальнем конце деревни, мимо колхозных коровников, как проедешь, на своей «барже» — он указал рукой в сторону Волги, — так увидишь дом на отшибе. Он там один в сторонке стоит у оврага, вроде как в деревне, а вроде как и нет. Ты его сразу узнаешь, цветастый и чайками.

— Спасибо, отец, — я поспешил его поблагодарить.

— Только учти.

— Что?

— Она, как бы, блаженная баба.

— Не понял, это как?

— Как-как… Малость не в себе! Тю-тю, — он покрутил всеми пальцами правой ладони у виска, словно переключал ручку телеканалов на телевизоре.

— Спасибо, что предупредили.

— Не за что, может, и возьмёт вас, а может, погонит санными тряпками.

Дед улыбнулся.

— Как понравитесь.

Подумав, я решил, что проблемы с рассудком у потенциальной арендодательницы нам даже на руку.

Если станут расспрашивать о нас, то к её словам вряд ли кто-то отнесётся серьёзно, раз у неё такая репутация в деревне. Я ещё раз поблагодарил деда и направился к Волге.

— Ну что там? Что дед говорил? — нетерпеливо спросила Алиса, когда я сел обратно в салон «Утехи», захлопнул дверь и, вставив ключ в замок зажигания, завёл машину.

— Всё как обычно у нас в Союзе, сказал, что в их гостинице мест нет. Даже для таких важных персон, как мы.

— Поедем искать ночлег в другую деревню?

— Пока попробуем найти Евдокию. Есть тут одна местная знаменитость, если и там откажут, то придётся ехать в другую.

Лицо Алисы немного повеселело.

— Мне почему-то кажется, что она нас примет.

— Посмотрим, — я повёл машину дальше по грунтовой улице, никогда не знавшей асфальта.

Рашпиль молча слушал нашу беседу, наблюдал за мимикой девушки с презрительным безразличием.

Я по-прежнему не ждал от него ничего хорошего.

Показались низкорослые кирпичные строения коровников, словно вросших в землю. Издалека казалось, что их высота была настолько мала, что в них едва поместился бы человек в полный рост.

За коровниками на небольшом холме стояла изба, которая сильно отличалась внешним видом от остальных в деревне.

Колхозные дома в деревне были сплошь оббиты доской, покрашенной в салатовый или небесно-голубой цвет.

На окнах каждого дома имелись белые резные наличники, украшающие нарядными кружевами человеческое жилище.

Дом Евдокии же был пёстро разукрашен в разные цвета. На стенах красовались цветочки и летящие птицы с распростёртыми крыльями.

Рядом с домом стоял сарай — полный антипод дома. Его почерневшие от времени стены мрачновато контрастировали с окружающим пейзажем.

На пороге дома, уперев руки в бока, стояла нахмурившаяся женщина лет шестидесяти, наблюдавшая за тем, как к её дому подъезжает наша чёрная кгбшная Волга.

В её седые кудри на голове были вплетены цветные ленты, словно в национальный венок на голове то ли украинок, то ли белорусских красавиц.

— Ни хрена себе, а что это за чудо в перьях, — разулыбался Рашпиль, разглядывая хозяйку дома.