Воронок моргал автобусу фарами, но тот будто пытался проскочить мимо конвойной машины.

В итоге оба транспортных средства остановились, притёршись бортами друг к другу и бетонным ограждениям.

Ага, значит, и водитель автобуса «в деле».

Некоторое время я наблюдал, как нервно жестикулирует водитель автозака, пока не увидел, как распахнулась задняя дверь.

Из ГАЗ 51 выпрыгнул человек, захлопнул дверцу и побежал под мост.

Застрявшие машины долго не могли сдвинуться с места.

Ни вперёд, ни назад.

Тем временем беглец, прикрытый высокими камышами, стремительно приближался к мачте линии высоковольтных передач.

Ну что же, вот теперь «мой выход». В душе зародилось смешанное чувство. Всё, что было до этого — просто детский лепет по сравнению с тем, что меня ожидало за чертой, которую я собирался переступить.

Я ни на миллиграмм не верил Комиссарову. Если я заберу беглеца, то в любом случае буду считаться соучастником побега.

То есть одно дело мухлевать на соревнованиях в свою пользу или подраться с Гошей, свалить от него и совсем другое — участвовать в том, в чём мне предстоит.

Ещё не поздно отказаться. Но я повернул ключ зажигания и завёл двигатель Утехи. Выбор сделан.

Моя чёрная Волга с номерами 61−52 МОЛ, поблёскивая отполированными бортами, медленно поехала к мачте электропередач.

Теперь я вне закона.

Мост скрылся за холмом, и меня оттуда не было видно.

Автобус, прижавший автозак к ограждениям моста, полностью перекрывал видимость для конвоя.

Я не гнал и старался ехать так, чтобы не поднимать пыли, не привлекать внимания к движению.

Я ехал, смотрел в зеркала и оглядывал местность на триста шестьдесят градусов, как пилот истребителя.

Мне везло, машин и людей нигде не было видно.

Рядом с мачтой у обочины стоял большой ящик с песком для того, чтобы посыпать дорогу в зимнее время.

В нём прятался зек.

Наконец, я поравнялся с ящиком и, опустив правое пассажирское стекло, негромко пригласил беглеца:

— Садись назад.

Фигура в серой робе, полусогнувшись, подбежала к машине с правой стороны и, открыв дверь, плюхнулась назад.

— Сука, ящик обоссали, воняет, я чуть не блеванул.

Я разглядывал в зеркало заднего вида своего нового пассажира.

На вид ему было лет тридцать пять, он был ростом с меня, не плотного, но и не худого телосложения, с лысой головой и впалыми щеками и щетиной.

— Чё уставился? давай гони! Гони, Манюня!

Я не торопился выполнять его команды. Он мне уже не нравился.

— Лезь под сиденье. Там отсек.

— Я под шконку не полезу.

— Будет лучше, если ты нырнёшь туда. Здесь не тюрьма.

— Ехай давай, Манюня, я сказал!

— Слышь, урка. Пока ты не залезешь в этот долбаный ящик, мы никуда не поедем. Ещё раз назовёшь меня Манюней, я тебе шею сверну. Хочешь испытать свой хребет на прочность?

Я демонстративно заглушил двигатель. «Ехай»? М-да, непохож он на сотрудника комитета под прикрытием.

— А ты не охренел ли, молодой?

Пассажир явно сбавил тон, пытаясь понять, насколько серьёзна моя угроза.

— Я никуда не тороплюсь. А ты?

— У-у-у, волчара, ты мне ещё ответишь за базар! — огрызнулся пассажир, но полез в укрытие.

— Если не желаешь делать то, что тебе говорят, то можешь дальше идти пешком. Хочешь ехать, лежи там и не отсвечивай. Я доходчиво объяснил?

— Да ехай ты уже.

— Что-то я не услышал ответа, спрошу ещё раз, я доходчиво объяснил?

Из-под сидения донеслось глухое ворчание:

— Доходчиво, доходчиво. Где вас таких берут?

Я кивнул сам себе. Завёл машину и тронулся. Выезжал я так же осторожно, как и подъезжал.

Как говорили в одной хорошей комедии «без шума и пыли».

Когда я выехал на нужную трассу, то набрал скорость.

Пассажир на заднем сидении, почувствовав, что машина понеслась вперёд, высунул голову из своего укрытия.

— Так, короче, едем в Октябрьский!

— В какой ещё Октябрьский? У меня по маршруту совершенно другие населённые пункты в графике. И вообще, ты рано вылез. Полезай обратно. Никто не должен видеть, что нас в машине двое.

— Да лезу, я лезу. Мне надо в Октябрьский, поезжай туда.

Моё терпение кончалось, хамская манера пассажира указывать начала чрезвычайно раздражать. Я стал притормаживать и съезжать на обочину.

— Короче, нам с тобой надо кое-что прояснить.

— Что?

— Я не твой подчинённый или шестёрка, с чего ты взял, что ты мне можешь указывать, куда ехать, а куда нет?

— Чо ты раздухарился, я просто объясняю, что у меня дело. Свези меня в Октябрьский. По-братски. Прошу.

Ого, наш «агент» даже умеет использовать примирительные интонации.

— Какие у тебя дела?

— Мне должны там кой-чо передать, ну я тебя прошу.

— Тебе же в Горький надо…

— Октябрьский, а потом в Горький. Поезжай, что остановился? Нас хватятся.

С одной стороны, я совершенно не собирался потакать и идти на поводу у своего беглого пассажира, с другой — это был прекрасный повод снова свалить от Гоши и не заезжать за ним в Бугуруслан.

Если будешь себя вести по-человечески без всяких «манюнь», «волчар» и «ехай-давай», то доедешь и до Октябрьского и до Горького. Как тебя звать?

— Рашпиль, моё погоняло.

Мысленно признался себе, что не могу сказать, что завёл приятное знакомство, но не стал это озвучивать, похоже на то, что ближайшие восемьсот километров мне придётся провести в его компании. Я совершенно не доверял этому уголовнику.

Он наверняка способен на любую гадость. Мне следовало бы испытывать беспокойство, но прислушавшись к себе, я понял, что страха не испытывал.

— Меня зовут Александр. Можно, Саша, за любое другое обращение вылетаешь на обочину и дальше топаешь пешком.

— А что снова встали? — сзади раздался обеспокоенный голос Рашпиля.

— Ты думаешь, что я по чутью должен понять, как в твой Октябрьский ехать? Карты смотрю.

От места, где я подобрал беглеца, до Октябрьского примерно восемьдесят километров.

Через некоторое время разобрался с маршрутом, и мы снова тронулись в дорогу. Мой пассажир молчал, и это меня вполне устраивало.

Ожидая погоню, я всё время смотрел в зеркала.

Но минут через тридцать мы покинули район, а потом влились в массу автомобилей на оживлённом шоссе, ведущем к Октябрьскому.

Видимо, удача в тот день была на нашей стороне, потому что мы проделали путь без приключений.

Может быть, ещё не хватились беглого зека, а может, сосредоточили поиски в районе моста.

В дороге я думал о текущей ситуации.

Общая картина была туманна. Ясно одно: у Комиссарова по каким-то причинам не было возможности вытащить Рашпиля из-за колючей проволоки официальными путями.

Именно поэтому он послал меня.

Мой пассажир не был похож на агента КГБ под прикрытием,

Я не мог представить, чтобы этот быдловатый уголовник мог принести хоть какую-нибудь пользу госбезопасности СССР.

С другой стороны, в жизни и не такие истории происходят. Возможно, сидел с заключённым по статье измена Родине или иностранным шпионом. Добывал ценную информацию. Хрен его знает.

Я преодолел путь до Октябрьского примерно за час. Когда мы въехали в посёлок, я остановился на пустыре за зданием, напоминающим местную поселковую котельную.

— Приехали, куда дальше?

— А? Чо? Приехали? — из укрытия показалась заспанная физиономия Рашпиля, — чо-та я прикорнул и не заметил, как задавил на массу. Всю ночь перед конвоем не спал. Чо-та, вот здесь щемило перед волей.

Он положил себе руку на грудь.

— Курить охота! Есть курево?

— Нет, я не курю. Куда едем?

— В гостиничку.

Я не стал спрашивать какую, потому что было и так понятно, что на весь посёлок здесь может быть только одна гостиница.

— И это, хорошо бы шмотья, где-нибудь прикупить.

— Зачем?

Он недоумённо оглядел мою, потом свою одежду, будто в первый раз видел, и деланным, но неагрессивным возмущением ответил: