Тварь застыла. Её лапа зависла в полуметре от головы Штопора. Мышцы монстра дрожали от напряжения, он рычал, брызгая слюной, но не мог опустить руку.

- Глория, бей! - прохрипел Бурый, меняя магазин.

Хлопнул винтовочный выстрел. Сухой, резкий.

Пуля вошла Топтуну точно в глазницу - единственное уязвимое место на морде. Голову твари мотнуло назад.

Контроль сорвался. Меня отбросило ментальной отдачей, в глазах потемнело. Я пошатнулся, опираясь на стеллаж.

Но дело было сделано. Топтун, потеряв ориентацию и полчерепа, начал заваливаться на бок, беспорядочно суча лапами.

Бурый подскочил к нему вплотную и выпустил остаток магазина в упор, в мягкую подмышку, где не было брони. Тварь дернулась последний раз и затихла.

Наступила тишина. Звенящая, тяжелая.

- Штопор? - окликнул Бурый.

- Живой, - прохрипел парень, поднимаясь и держась за ребра. - Автомату хана. Броник спас, но ребра, кажись, треснули.

- Жить будешь.

Бурый повернулся ко мне. Он посмотрел на кровь, размазанную по моему лицу, потом на дохлого монстра.

- Ты его удержал, - констатировал он. Это был не вопрос. - Ты реально удержал Топтуна.

Я вытер нос рукавом и молча кивнул. Затем жестом показал на затылок твари.

- Тебе причитается, - махнул рукой командир. - Потроши. Заслужил. Глория, Катя - на стреме. Штопор, ищи генераторы. Быстро! На шум сейчас сбегутся все окрестные бомжи.

Я подошел к туше. Вонь стояла нестерпимая. Достал нож. Костяной «балкон» на затылке был крепким, пришлось повозиться, подрезая мышцы снизу.

Споровый мешок был тяжелым, налитым. Я вскрыл его привычным движением.

Внутри, в серой паутине, я нащупал добычу. Штук пятнадцать споранов. И... что-то твердое, угловатое.

Горох. Восем штук. Крупные, желтоватые.

Неплохо. Для одного монстра - очень даже неплохо. Я показал находку Бурому. Тот одобрительно хмыкнул.

- В общую кучу. Делить будем на базе.

Следующие двадцать минут прошли в лихорадочном темпе. Мы нашли то, за чем пришли - в дальнем углу ангара стояли ящики с новенькими бензогенераторами и сварочными аппаратами.

Таскать тяжести пришлось всем, даже Кате. Я взвалил на плечо генератор, кряхтя от натуги. Адреналин отпускал, и тело начинало ныть.

Мы сделали три ходки до пролома в заборе, где нас уже ждал подогнанный Штопором «Тигр». Загрузились под завязку.

- Уходим! - скомандовал Бурый, когда последний ящик влез в багажник.

Обратная дорога прошла без приключений, если не считать пары бегунов, которые попытались погнаться за машиной, но быстро отстали.

В стаб мы въехали уже затемно.

Разгрузка, сдача хабара, дележка. Клерк в администрации долго пересчитывал добычу, сверялся со списками.

- Итого, - подвел итог Бурый, когда мы вышли на крыльцо конторы. - Ваша доля - пять процентов от стоимости груза плюс боевые за Топтуна.

Он протянул мне небольшой, увесистый мешочек.

- Здесь спораны. Пятьдесят штук. И одна горошина - бонус за то, что спас Штопора. Если бы не ты, мы бы его там по частям собирали.

Я принял мешочек. Это было больше, чем мы потратили на сборы. Гораздо больше.

- Вы нормальные ребята, - сказал Бурый, закуривая. - Если надумаете еще поработать - ищите меня в гараже. Но предупреждаю: дальше будет жестче.

Я кивнул, пожал его широкую ладонь. Затем повернулся к Кате. Она улыбалась, уставшая, чумазая, но счастливая.

Мы шли к нашей гостинице по ночным улицам Нового Света. В кармане приятно оттягивала карман добыча.

Я обнял Катю за плечи и, глядя на звезды - чужие, яркие звезды Стикса, - издал тихое, довольное урчание.

- Уррр...

Дверь номера в гостинице «Уют» захлопнулась, отсекая нас от внешнего мира, от прокуренного коридора, от косых взглядов в баре и, главное, от того безумия, что осталось за бетонными стенами периметра.

Щелчок замка прозвучал как выстрел стартового пистолета.

Мы стояли в узкой прихожей, не разуваясь, не снимая рюкзаков. Я слышал, как тяжело дышит Катя. Она смотрела на меня, и в полумраке номера её глаза казались черными дырами, в которых плескался коктейль из пережитого страха и дикого, животного адреналина.

Мы только что вернулись из ада. Мы видели, как Топтун - бронированная машина смерти, способная разорвать человека, - застыл в воздухе по моей воле. Мы чувствовали запах его гнилой крови. Мы таскали тяжелые ящики, срывая спины. Мы выжили там, где обычные люди становятся кормом за считанные секунды.

Этот адреналин требовал выхода. Он жег вены, стучал в висках молотками, требуя подтверждения того, что мы всё еще здесь. Что мы - не куски мяса на асфальте, а живые, теплые, дышащие существа.

Катя сбросила свой рюкзак на пол. Глухой удар ткани о ламинат. Она шагнула ко мне, вцепилась руками в лямки моей разгрузки и дернула на себя.

- Мы живы... - выдохнула она мне в лицо. Её губы дрожали. - Молчун, ты понимаешь? Мы, мать его, живы!

Я хотел ответить, хотел сказать что-то успокаивающее, но горло выдало лишь низкий, вибрирующий рокот:

- Уррр...

Этот звук, родившийся где-то в глубине моей измененной грудной клетки, подействовал на неё как искра на порох.

Её губы накрыли мои - жадно, жестко, со вкусом соли и металлического привкуса крови, видимо, прикусила губу от напряжения. Это было не про романтику. Здесь не было места нежности или долгим прелюдиям. Это была первобытная потребность стереть с себя прикосновение смерти прикосновением жизни.

Мои руки, которые за последний месяц стали жесткими, как дерево, и сильными, как тиски, легли на её талию. Я притянул её к себе, чувствуя через ткань куртки жар её тела.

Одежда летела на пол вперемешку с амуницией. Тяжелые ботинки, пропитанные грязью промзоны, разгрузки, пахнущие оружейным маслом, джинсы, ставшие второй кожей.

Мы рухнули на сдвинутые кровати, и пружины дешевого матраса жалобно взвизгнули, принимая наш вес.

В ту ночь в номере 204 существовали только мы. Две загнанные, но огрызающиеся жизни, сплетенные в единый узел.

Я видел своё отражение в её расширенных зрачках - сероватая кожа, хищный оскал, напряженные мышцы. Я знал, что изменился. Я стал частью этого мира, наполовину монстром. Но Катя не отворачивалась. Её пальцы царапали мою спину, оставляя горящие следы, она шептала что-то бессвязное, мешая мат с молитвами.

Мое урчание заполняло комнату. Оно меняло тональность, становясь то угрожающим, то требовательным, то затихающим. Я не мог это контролировать - инстинкты, разбуженные боем и усиленные жемчугом, брали верх. Но Катю это не пугало. Казалось, этот звериный звук резонировал с чем-то темным и древним, что проснулось в ней самой после инициации.

Когда всё закончилось, мы долго лежали в темноте, слушая, как восстанавливается дыхание.

Пот остывал на коже. За окном, где-то далеко, выла собака, но этот звук больше не казался угрожающим. Мы были внутри. Мы были в безопасности.

Катя устроилась у меня на плече, накрывшись одеялом по самый нос. Её рука лениво поглаживала мою грудь, перебирая пальцами жесткие волоски.

- Ты теплый, - сонно пробормотала она. - Горячее, чем раньше. Это от жемчуга?

Я пожал плечами, не открывая глаз. Ответил коротким, мягким урчанием. "Наверное".

- Знаешь... - она помолчала. - Я боялась. Там, в ангаре. Когда эта тварь прыгнула на Штопора... я думала, всё. Конец. А потом ты... ты его просто выключил. Как лампочку.

Она приподнялась на локте и посмотрела мне в лицо. В темноте её глаза блестели.

- Ты становишься страшным, Молчун. По-настоящему страшным. Но... мне почему-то совсем не страшно с тобой.

Я притянул её обратно, уткнувшись носом в её макушку. Она пахла дешевым гостиничным шампунем.

Сон накрыл нас тяжелым, плотным одеялом без сновидений.

Утро ворвалось в номер наглым солнечным лучом, который пробился сквозь щель в плотных шторах и ударил мне прямо в глаз.