- Ты псих, - констатировала она. В её голосе было больше удивления, чем осуждения.

- Я жив, - парировал я, вытирая лицо мокрой майкой. - И теперь мы стали богаче.

Я пересчитал добычу. Четыре обычных спорана и один крупный, бугристый. Не горох, но что-то близкое, скорее всего, от перекачанного бегуна.

- Греби, - сказал я, указывая ей на середину реки. - У нас еще полдня пути, а я замерз как собака.

Она молча взяла второй шест. Руки у неё дрожали, ожоги на лице побагровели от напряжения, но она не жаловалась. Учится.

Мы плыли молча. Река постепенно успокаивалась, вырываясь из бетонных тисков промзоны. Берега стали ниже, снова потянулась зелень, но теперь она не радовала глаз, а вызывала паранойю. В каждом кусте мне мерещились голодные глаза.

Катя гребла. Неумело, часто сбиваясь с ритма, но упрямо. Я видел, как дрожат её руки, как на лбу выступает испарина, но молчал. Пусть привыкает. Здесь жалость убивает быстрее пули.

Солнце начало клониться к закату, окрашивая воду в багровые тона. Красиво и жутко. Словно вся река превратилась в артерию, из которой выпустили кровь.

- Зачем? - вдруг спросила Катя, не переставая работать шестом.

Я сидел на ящике, перебирая добычу. Спораны нужно было промыть от слизи и крови, но тратить на это питьевую воду я не собирался, а речной водой мыть - только заразу разносить. Пришлось просто обтереть их тряпкой, пропитанной спиртом.

- Что «зачем»? - переспросил я, разглядывая тот самый крупный, бугристый шарик. Он был странным. Темнее обычных, с какими-то прожилками.

- Зачем ты ковырялся у них в головах? Это... это какая-то валюта? Или трофей?

Она кивнула на горстку серых виноградин, лежащих на коврике.

- Это жизнь, Катя, - я спрятал добычу в герметичный пакет. - В самом прямом смысле. Видишь ли, тот мир, который ты знала, сдох. А мы - черви, которые ползают в его трупе.

Я зачерпнул ладонью воду из реки, понюхал её. Пахло тиной и гнилью.

- Ты, я, те твари на берегу - мы все заражены. В каждом из нас сидит паразит. Только кому-то повезло, и его иммунная система договорилась с подселенцем, а кому-то - нет.

- Я заражена? - она бросила весло, в ужасе уставившись на свои руки, словно ожидала увидеть там черные вены.

- Не истери, - я пинком пододвинул ей шест обратно. - Греби. Да, ты заражена. С первой секунды, как вдохнула этот воздух. Или выпила местной воды. Но ты иммунная. Редкий вид, вымирающий. Твой организм не превращается в биомассу, как у тех бегунов. Пока что.

- Пока что?

- Пока ты пьешь живчик, - я похлопал по фляге. - Эта дрянь, которую я добываю из их голов - спораны. Это концентрат того самого паразита. Мы делаем из него настойку на спирту. Пьем - и наш внутренний паразит доволен, он не жрет нас изнутри. Перестанем пить - начнется ломка. Потом мучительная смерть. Или, если очень «повезет», ты превратишься в тупую тварь, которая будет жрать других, чтобы добыть спораны уже для себя.

Она молчала долго, переваривая информацию. Видимо, картинка мира, где нужно пить вытяжку из мозгов чудовищ, чтобы оставаться человеком, укладывалась в голове с трудом.

- А спирт зачем? - наконец спросила она.

- Чтобы убить заразу в самой воде и в споранах. Иначе будет очень плохо. Вроде живой, вроде мыслишь, но на человека похож не больше, чем я на балерину.

Я усмехнулся, вспомнив своего Бобика.

- Кстати, про воду. Запомни правило номер один: никогда, слышишь, никогда не пей сырую воду. Даже если умираешь от жажды. Даже если она кажется чистейшей родниковой слезой. Выпьешь - станешь зомби. Без вариантов. Только кипятить, только со спиртом, только с живчиком.

- Поняла, - тихо ответила она. В её глазах плескался страх, но это был правильный страх. Тот, который заставляет быть осторожным, а не тот, который парализует.

Сумерки сгущались. Тени от деревьев удлинились, превращаясь в черные щупальца, ползущие по воде. Река стала выглядеть враждебно.

Ночевать на воде, на хлипком плоту - идея так себе. Течение может прибить к берегу, может нанести на корягу, которая пропорет канистры. Да и земноводные твари, вроде той, что я видел ночью, наверняка выходят на охоту в темноте.

Нужно искать место.

- Смотри, - я указал рукой вперед.

Река делала широкий изгиб. Ближе к середине русла, метров за двести от нас, из воды торчал ржавый, покосившийся силуэт.

Баржа. Старая, плоскодонная, видимо, груженая песком или щебнем, она села на мель задолго до того, как этот кусок мира провалился в Улей.

Она стояла под углом, нос задран вверх, корма почти ушла под воду. Вокруг нее образовался наносной островок из ила и плавника.

- Выглядит... ненадежно, - с сомнением протянула Катя.

- Выглядит как крепость, - возразил я, налегая на шест. - До берега далеко. Твари воду не любят. Если там внутри никто не сидит, то это лучший отель «Хилтон», на который мы можем рассчитывать.

Мы подошли к барже со стороны кормы. Ржавый металл возвышался над водой на добрых три метра. Борта были гладкими, зацепиться не за что.

Но ближе к носу я заметил свисающую цепь. Видимо, якорную.

- Держи плот, - скомандовал я, хватаясь за холодные, скользкие звенья.

Подъем дался тяжело. Мышцы забились после целого дня гребли и ныряний. Но я вскарабкался на палубу, чувствуя под ногами шершавую, изъеденную коррозией сталь.

Палуба была пуста. Лишь кучи мусора, нанесенного ветром, да открытый люк трюма, зияющий черным провалом.

Я подошел к краю люка, прислушался. Тишина. Пахло сыростью, мазутом и старой ржавчиной. Запаха мертвечины или экскрементов, который неизбежно сопровождает логова зараженных, я не учуял.

- Чисто! - крикнул я вниз, сбрасывая конец найденного на палубе троса.

Поднять рюкзаки и ящик с припасами было делом техники. Потом я помог забраться Кате.

Она упала на нагретый за день металл и закрыла глаза.

- Мы живы, - прошептала она.

- Пока да, - кивнул я, оглядывая окрестности.

С высоты баржи река просматривалась отлично. Берега уже тонули в темноте, но вода еще отражала последние отблески неба.

Мы были на острове из стали посреди враждебного мира. Никаких стен, никакой крыши, но вода вокруг давала иллюзию безопасности.

Я достал из кармана тот самый крупный споран. В сумерках он казался почти черным.

Впереди была ночь. И я очень надеялся, что местные обитатели глубин не умеют лазать по якорным цепям.

Утро на барже было обманчиво спокойным. Река несла свои воды лениво, туман клочьями висел над поверхностью, скрывая берега. Я сидел на краю люка, болтая ногами над темной водой, и допивал свой утренний «коктейль Молотова» - водка, вода, растворенный споран.

Гадость редкостная, желудок каждый раз сжимался в комок, но голова прояснялась мгновенно. Ментальный радар заработал, сканируя пространство. Пока чисто.

Катя спала, свернувшись калачиком на куче брезента. Ей снилось что-то плохое - она тихо скулила во сне и дергала обожженной рукой. Пусть спит. Сегодня ей понадобятся силы.

Я достал тот самый странный, крупный споран, который добыл вчера. При свете дня он выглядел еще необычнее. Не серый, как у рядовых мутантов, а с красноватыми прожилками, словно налитый кровью глаз. Он был теплым.

Рисковать и растворять его сейчас я не стал. Сначала надо выбраться в более спокойные воды.

- Подъем, - я пнул Катю по ботинку. - Солнце встало, пора и нам.

Спуск на плот прошел без приключений. Мы отчалили от ржавого бока баржи и снова отдались воле течения.

Первые два часа прошли в напряженном молчании. Река петляла. Промзона окончательно исчезла, уступив место дикому, разросшемуся лесу. Деревья здесь были огромными, неестественно высокими, с переплетенными кронами, создающими зеленый туннель над водой.

- Красиво, - тихо сказала Катя.

- Опасно, - поправил я. - Видишь, ветки свисают почти до воды? Это идеальный мост для тех, кто не умеет плавать, но очень хочет кушать.