- Пятница, фас!

Я спустил поводок и оставил одну-единственную директиву, вбитую в подкорку раскаленным гвоздем: прыгай на спину, бей в затылок.

Зомби на секунду замер, готовый сбежать. Но инерция приказа и обещание немыслимого пира перевесили страх.

Он сорвался с места. Беззвучно, стелясь по земле.

Сорок метров он преодолел за несколько секунд. Бегуны быстры, этого у них не отнять.

Тварь что-то почувствовала. Она начала поворачивать массивную башку, но было поздно.

Пятница оттолкнулся от асфальта, взлетел в воздух - высоко, метра на три - и приземлился прямо на черную, шипастую спину гиганта.

Гигант взревел - не от боли, а от возмущения. Словно слон, на которого прыгнула крыса. Он дернулся всем телом, пытаясь сбросить наездника.

Но Пятница вцепился. Одной рукой он ухватился за костяной шип, а второй, к которой был примотан гвоздодер, нанес удар.

Я видел это, как в замедленной съемке.

Гвоздодер вошел точно под костяной навес. В мягкое.

- Давай! Проворачивай! Рви! - орал я про себя, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

Зомби рванул инструмент на себя.

Тварь взвыла. Звук был такой плотности, что меня прижало к стене гаража. Стекла в соседних домах, которые еще оставались целыми, лопнули дождем осколков.

Чудовище встало на дыбы, запрокидываясь назад, пытаясь раздавить наглеца своим весом.

Пятница удержался. Удар. Рывок. Удар. Рывок.

Гигант рухнул на спину с грохотом падающего здания. Асфальт под ним пошел трещинами. Пятницу впечатало в дорогу многотонной тушей.

Я услышал хруст - мокрый, отвратительный. Так хрустит таракан под ботинком.

"Всё, конец Пятнице", - мелькнула мысль.

Я смотрел на это, не дыша. Неужели получилось?

Огромная грудная клетка вздымалась судорожно. Из пасти вырывались клокочущие звуки. Но встать она уже не могла. Мозг паразита умирал, а вместе с ним умирало и тело, которое он так старательно выращивал и мутировал.

Я выждал минуту. Две. Тварь затихла. Лишь мелкая дрожь пробегала по черной шкуре.

- Готов, - выдохнул я, чувствуя, как ноги становятся ватными. Из носа потекло что-то теплое. Я вытер рукой - кровь. Перенапрягся.

Но это того стоило.

Я вышел из-за гаража. Осторожно, держа наготове автомат, я приблизился к туше.

Вблизи она была еще огромнее. Гора мяса.

От Пятницы действительно мало что осталось. Просто кровавое месиво, впечатанное в асфальт. Бедный ублюдок. Ты заслужил памятник. Или хотя бы минуту молчания. Но времени на сентиментальность не было.

Я подошел к голове монстра. Затылок представлял собой месиво из костей. Гвоздодер торчал из этой каши, как флаг на покоренной вершине.

Вонь стояла невыносимая. Концентрированный запах уксуса, гнили и чего-то еще, химического или грибного.

Я потянул за гвоздодер. Он застрял крепко. Пришлось упереться ногой в костяной шип и рвануть двумя руками. С чавканьем инструмент вышел наружу.

Теперь самое интересное. Я запустил руку в споровой мешок, разгребая странную яркожелтую кашу похожую на янтарь. Пальцы сразу наткнулись на что-то твердое. Много твердого.

Спораны. Я выгребал их горстями, рассовывая по карманам, даже не считая. Десять, двадцать, пятьдесят...

Карманы отяжелели.

А потом пальцы нащупали их. Горошины. Не одна, не две. Их была целая россыпь. Я чувствовал их твердую, шероховатую поверхность.

Я доставал их дрожащими руками. Желтые, крупные шарики.

И тут моя рука наткнулась на что-то иное.

Это был не споран и не горох. Это был шарик размером чуть больше горошины, но идеально гладкий. Я вытащил его на свет.

Он был черным. Глянцевым, как антрацит. Тяжелым.

Я никогда такого не видел. В записке Люка про это не было ни слова. Споран - серый. Горох - желтый. А это что за хрень?

Я покрутил находку в пальцах. Странная штука. Может, мутация какая? Или испорченный горох?

Я сунул черную бусину в отдельный нагрудный карман, чтобы не потерять. Разберемся потом.

Пошарил еще. Нашел еще одну такую же черную.

- Молчун! - раздался сзади испуганный шепот.

Я дернулся, выхватывая пистолет. Катя стояла у угла гаража, бледная как смерть.

- Ты... ты в порядке?

- Всё хорошо. - хрипло ответил я, вытирая руки о штаны. - Уходим, быстро. На запах крови сейчас сбежится полгорода.

Я последний раз взглянул на поверженного гиганта. Мы это сделали. Мы завалили короля горы.

Рюкзак за спиной, полные карманы добычи, и странные шарики. Я не знал, что это. Но интуиция подсказывала - они еще пригодятся.- Бежим, Катя. Теперь точно бежим.

И мы побежали к лесу, оставляя позади горящий город и тушу поверженного чудовища, которой в моей голове названия так и не появилось.

Мы ушли далеко. Настолько далеко, что даже эхо умирающего города перестало нас преследовать. Лес, который в начале пути казался враждебным лабиринтом, теперь стал убежищем. Вековые ели, мох, пружинящий под ногами, и запах прелой хвои - всё это создавало иллюзию нормального мира. Мира, где нет урчащих тварей и черных гигантов, способных одним ударом развалить дом.

Место для стоянки я выбирал придирчиво, с паранойей старого лиса, которого уже однажды выкурили из норы. Никаких открытых полян, никаких берегов рек, которые так любят патрулировать бегуны. Мы забрались в глухомань, в бурелом, куда нормальный человек по своей воле не полезет, а зараженному там просто нечего делать - еды нет.

Нашли глубокий овраг, по дну которого сочился ледяной ручей. Склоны крутые, поросшие густым орешником - сверху нас не видно, а шум воды глушит звуки наших шагов. Идеально.

Первые три дня мы работали как проклятые. Я решил не строить дом. Дом - это мишень. Дом - это якорь, который жалко бросать. Мы строили землянку. Грубую, низкую, сливающуюся с ландшафтом. Я рыл землю трофейной саперной лопаткой и тем самым гвоздодером, что прикончил монстра, а Катя таскала лапник и ветки.

Мы не разговаривали. Сил не было. Только хриплое дыхание, скрип корней и редкие, короткие команды. Но в этом молчании уже не было напряжения. Это было молчание двух механизмов, работающих в одном ритме.

Когда крыша из бревен, засыпанная полуметровым слоем земли и дерна, была готова, я впервые за долгое время позволил себе выдохнуть. Внутри было тесно, пахло сырой землей, но это была наша нора. Сухая и теплая. Я сложил очаг из камней у самого входа, выводя дымоход через длинную канаву в земле, чтобы дым остывал и рассеивался еще до выхода на поверхность. Старый партизанский способ.

Вечерами, когда лес погружался в вязкую, чернильную тьму, наступало мое время. Время алхимика-недоучки.

Я сидел у крохотного огонька, который давал больше тепла, чем света, и перебирал наше богатство. Споранов было много. Та тварь носила в затылке целый склад. Почти сотня споранов. Серые, морщинистые шарики, в которых была заключена наша жизнь. Этого запаса нам хватит на месяцы, даже если пить живчик как воду.

Но главным трофеем было не это.

Горох. Двадцать восемь штук. Желтые, твердые бусины, похожие на спрессованный сахар. Этот коктейль давал силу, прочищал мозги, делал поводок для зараженных крепче.

А вот с черными шариками была проблема.

Я доставал их из нагрудного кармана, как величайшую драгоценность. Две черные бусины. Они были тяжелыми, глянцевыми. И странными.

Если зажать её в кулаке, она начинала греться. Не просто становиться теплой от тела, а именно генерировать тепло, словно внутри неё работал крошечный ядерный реактор. Это ощущение было одновременно приятным и пугающим. Живое тепло мертвого мира.

В один из вечеров я решился на эксперимент. Взял пустую консервную банку, налил туда уксуса - того самого, что растворял горох за полчаса. Бросил туда черный шарик.

Он звякнул о дно и... ничего. Ни пузырьков, ни шипения, ни мути. Я ждал час. Ждал два. Уксус пах кисло и резко, а шарик лежал на дне, насмешливо поблескивая черным боком. Идеально целый.