Мейбелл чувствовала, что ей как никогда нужна поддержка, и когда минул месяц без известий о графе Кэррингтоне, она решила попробовать самой что-либо разузнать о нем. Под предлогом покупки кружев к своему новому платью Мейбелл вышла из дома маркизы Честерфилд, и поспешила к Матушке Уайборн за сведениями о нем.

— Ах, детка, мы еще не скоро услышим о графе, — вздохнула Матушка Уайборн. — Сейчас он находится далеко от нас, в Голландии, старается делать все, чтобы этого мерзкого герцога Йоркского не допустили к власти.

— Но это же так опасно! — побледнела от страха за любимого Мейбелл. — Теперь это считается государственной изменой.

— Вот и я говорила Фреду… то есть его милости графу Кэррингтону, что не следует вмешиваться в это дело. Люди предполагают, а бог располагает, — сердито заявила Матушка Уайборн, и и пожала плечами. — Но мужчины так упрямы, и редко внимают голосу благоразумия, если наметили какие-то планы.

Мейбелл в изнеможении опустилась на стул — последнее известие переполнило чашу ее тревог и лишило сил.

— Что же мне делать? — прошептала девушка.

— Только ждать, — философски ответила сводница. Тем временем, не слишком опрятная служанка в фартуке с сильным запахом разделанной рыбы принесла кувшин сомерсетского сидра, и Матушка Уаборн любезно предложила: — Хотите яблочного вина, леди Мейбелл?

Но Мейбелл внезапно так сильно затошнило, что она не выдержала витающего в воздухе запаха рыбы и начала рвать. Матушка Уайборн понимающим взглядом посмотрела на девушку и велела служанке принести воды и чистую тряпку, предварительно перед этим сняв фартук.

— Матушка Уаборн, простите меня, что-то мне в последнее время нездоровится, — еле дыша, проговорила Мейбелл.

— И крови небось в срок не пришли, — добавила Матушка Уайборн.

— Верно. Как вы догадались? — вздрогнула Мейбелл.

— А тут и понимать нечего — история стара как мир, — вздохнула Матушка Уайборн. — Залетели вы, леди Мейбелл, и будет у вас ребеночек от графа Кэррингтона.

Ребенок! До этого момента Мейбелл не могла подумать о том, что она беременна, и она уставилась на сводницу ошеломленным взглядом. Затем что-то просветлело в ее душе, и она ощутила радость. Если у нее ребенок от Альфреда Эшби, значит она теперь навеки связана с ним.

— Эх, надо мне было дать тебе предохраняющий отвар, здесь моя вина, — с досадой цокнула языком Матушка Уайборн, и таинственно прошептала: — Но еще не поздно обратиться к повитухе, чтобы избавиться от нежеланного плода. Вы, леди, только приготовьте деньги.

Но Мейбелл в ужасе от такого предложения отшатнулась от своей собеседницы.

— Избавиться от моего ребенка⁈ Я никогда не пойду на это! — твердо заявила она.

— Но что вы будете делать? Признаетесь родным в своем позоре? — осведомилась сводня.

— Нет. Но я что-нибудь придумаю, — твердо пообещала Мейбелл.

— Ну что ж, вы девушка находчивая и предприимчивая. Я верю, что вы справитесь со своими проблемами, — оптимистично заключила Матушка Уайборн, и помогла Мейбелл очистить платье от остатков рвоты.

Назад Мейбелл шла в странном состоянии. Ей то хотелось лететь на крыльях радости от сознания того, что она носит в себе ребенка Альфреда Эшби, то мучил страх перед неминуемым разоблачением. Ребенок наверняка обнаружит перед всем миром ее падение, долго скрывать беременность вряд ли удастся. Но Мейбелл уже сильно любила его и помыслить не могла о том, чтобы от него избавиться.

В толпе возле нее сновали цветочницы, то там, то здесь можно было видеть молочниц, бредущих со своими товарами. Мимо проезжали кареты с накрашенными и напудренными дамами, а зеваки, открыв окна в своем доме, их разглядывали. Мейбелл находилась на Новом рынке, который расположился на Стрэнде. Он был очень похож на базар, а верхняя его галерея была заполнена лавками, демонстрирующими разнообразные товары. Модницы азартно выбирали себе шелка, ленты и кружева на новые платья, и Мейбелл присоединилась к ним, желая подобрать себе подходящие кружева, за которыми она якобы ходила в город. Но взгляд ее волей-неволей обращался в сторону, где находились детские вещи, и девушка не могла удержаться от того, чтобы не прикоснуться к простому детскому чепчику из белого полотна, и многочисленным распашонкам для младенцев. Как бы она была счастлива, если была бы законной супругой графа Кэррингтона, и смогла бы открыто выбирать эти вещи для их будущего ребенка. Но все, что ей оставалось в ее нынешнем положении, так это сладкие мечты о невозможном семейном счастье.

Домой Мейбелл вернулась, когда уже начало смеркаться, и сразу насторожилась, услышав в холле голос давнего претендента на ее руку — голос барона Вайсдела. Неясное предчувствие беды кольнуло сердце Мейбелл, и она тихонько прокралась к двери, чтобы услышать, о чем он говорит с ее отцом.

Предчувствие не обмануло Мейбелл — речь шла о ней.

— Говорю вам, лорд Уинтворт, вы сильно просчитались, когда сразу не отдали Мейбелл замуж за меня, — злорадно проговорил барон. — Небось, вы рассчитывали, что ваша дочь выйдет замуж никак не ниже, чем за графа, а может даже и за герцога.

— Моя дочь со своим происхождением и немалым состоянием вправе рассчитывать на хорошую партию, сэр Эразм, — сдержанно проговорил лорд Уинтворт.

— Скоро она не сможет вообще надеяться выйти замуж, милорд! — объявил барон Вайсдел. — Знайте, что герцог Йоркский, устав от холодности вашей дочери, приказал своим доверенным людям похитить Мейбелл, и отвезти ее в охотничий домик одного из своих поместий, где желает силой взять то, в чем ему добровольно отказывают.

— Этого не может быть! — голос лорда Уинтворта дрогнул. — Принц не может так поступить с девушкой из нашей семьи!

— Мне об этом стало известно из самого достоверного источника, — небрежно заявил барон Вайсдел. — Решайтесь, милорд, отдайте мне руку своей дочери, и вы будете спасены от позора. Пора вам понять, что я — судьба Мейбелл Уинтворт, и чем больше вы будете тянуть, тем хуже для вас.

— Я не верю вам, — лорд Уинтворт пытался говорить твердо, но голос его предательски дрожал: — Я сам наведу свои справки, а вас, барон, прошу покинуть мой дом!

— Как вам будет угодно, — было слышно, как барон Вайсдел поднимается со своего кресла. — Только смотрите, чтобы вы не слишком поздно приняли правильное решение.

Ответа отца Мейбелл не дослушала, так как кинулась бежать прочь от двери, опасаясь встречи с бароном Вайсделом. Ее страшила перспектива как стать любовницей герцога Йоркского, так и судьба жены барона Вайсдела. И девушка отчаянно молила бога о том, чтобы угрозы отвергнутого жениха были пустыми словами, а на самом деле ей ничего не угрожает. Но через два дня хмурый отец сообщил Мейбелл, что они вынуждены вернуться в свое поместье, дальнейшее пребывание в столице грозит уроном ее девичьей чести.

Возвращение домой было печальным. Насколько Уинтворты были оживлены и воодушевлены, несколько месяцев назад въезжая в Лондон, настолько они были мрачны и озабочены, возвращаясь в свое родовое поместье, и растеряв при этом все свои надежды.

Раньше Мейбелл всегда радовалась, возвращаясь в свой родной дом, на котором лежала печать благородной старины. Здание было построено по времена Елизаветы Первой в форме буквы «Е», и в нем выделялось восточное крыло, западное и центр с огромными сводчатыми потолками и широкими дубовыми балками. Некоторые комнаты украшали дубовые панели, но в главном зале стены были оставлены в своем первозданном каменном виде и увешаны семейными гербами и оружием, чтобы своим видом напоминать следующим поколениям о той роли, что Уинтворты сыграли в истории страны. Мейбелл любила смотреть на генеалогическое древо, нарисованное над главным камином, и изучать по нему историю своей семьи, которая позволяла ей гордиться своими предками. Единственное, что ее огорчало так это то, что имя тетушки Гортензии было стерто с ветви, где красовалось имя ее отца. Теперь Мейбелл была слишком угнетена неблагоприятном поворотом своей судьбы, чтобы радоваться силуэту знакомого здания, постепенно вырастающего из зимнего тумана, а по приезде ее сразило настоящее горе. Тетушка Гортензия умерла, лечение столичного врача ей не помогло, и слуги на днях похоронили ее в семейном склепе Уинтвортов.