— Сара, вам нужно меньше слушать сплетни, — деланно расхохотался герцог Мальборо. — Да, я оказывал преувеличенные знаки внимания этой юной кокетке, но исключительно потому, что она является фавориткой короля Якова. Умная мышь роет не одну, а несколько выходов из норы, и мы должны поступать точно так же, особенно теперь, когда мы затеяли опасную игру смены власти в Англии. Еще неизвестно, как повернутся события, и влиятельный друг в другом лагере нам не помешает.
Слова мужа показались герцогине Мальборо резонными, и она заколебалась. Джон Черчилль понял, что верно поступил, когда решил сыграть на чувстве ее женской осторожности. Ни одна женщина не упустить случая подстраховаться, когда речь идет о ее безопасности и безопасности близких ей людей, и даже сверхумная герцогиня Мальборо не стала исключением.
— Джон, ты действительно озабочен только приобретением нового союзника, — все еще сомневаясь, спросила она.
— Ну конечно, Сара! — стараясь выглядеть как можно более убедительным, воскликнул герцог Мальборо. — Как ты могла подумать, что я могу променять тебя на другую женщину, тем более на эту глупышку — леди Уинтворт? Я думаю только о тебе, и когда шел сюда, то хотел просить тебя, чтобы следующую ночь ты провела со мной.
Свои слова он сопровождал пылким взглядом, устремленным на жену. Этот взгляд убедил молодую герцогиню в искренности супруга. Она снова обмакнула перо в чернила и быстрым, решительным движением написала приглашение для леди Уинтворт. После этого удовлетворенный успехом дела Джон Черчилль вызвал курьера и вручил ему бумагу с личной печатью принцессы Анны.
Спустя два часа Мейбелл получила это желанное приглашение на прием в Ричмондский дворец. Мария Моденская сумела уговорить короля Якова провести этот вечер с ней, и ничто не мешало девушке приступить к исполнению ее замысла. Однако к поездке нужно было тщательно подготовиться. Лондон никогда не был безопасным городом, каждую ночь в нем случались убийства и ограбления, а со времени «Славной революции» волна преступности стала еще больше расти. Городская стража не успевала пресекать деятельность воров и разбойников, когда нужно было сдерживать напор воинственно настроенной толпы простонародья. То и дело было слышно, что кого-то убили или ограбили прямо посреди белого дня. В Гайд-парке жестоко избили трех наивных сельских сквайров, думавших оказать сопротивление шайке грабителей. Случалось даже, что и женщины нападали на прохожих. Записи Уголовного суда 1689 года сохранили имя Элизабет Браун, осужденной за вооруженное нападение на свою жертву в компании с сообщницами. Если добропорядочные горожане хотели поужинать вне дома или сходить в гости, то им следовало вооружиться до зубов. Провожатым, в чьи обязанности входило освещать улицы пешеходам, тоже нельзя было доверять. Часто они вступали в сговор с бандитами и заманивали наивных простаков в заранее подготовленную западню. Грабители поджидали хорошо одетых людей на темных улицах, совали им в рот дуло пистолета и угрожали убить в случае сопротивления. И Мейбелл позаботилась взять себе в качестве сопровождающих надежных проверенных слуг, которые доказали свою добропорядочность долгими годами безупречной службы.
Ее надежный эскорт отбил у любителей легкой наживы желание связываться с ним, — слишком внушительным оказался вид вооруженных мушкетов, красующихся за спиной телохранителей леди Уинтворт, — и Мейбелл без приключений добралась до резиденции принцессы Анны. В тот темный декабрьский вечер, не смотря на пронзительный ветер и жидкую ледяную грязь, заливавшую столичные улицы, перед Ричмондским дворцом одна за другой останавливались дорогие кареты и по парадной лестнице поднимались роскошно одетые мужчины и женщины. Все они были знамениты в высшем обществе Лондона: одни — по своему высокому рождению, другие — благодаря своему уму, природным достоинствам и ловкости.
Среди всей этой блестящей, шумной, болтливой толпы выделялся личный посланник Вильгельма Оранского, лорд Альфред Эшби, который не слишком стремился слиться с праздными гостями принцессы и держался особняком. Многие его знакомые находили, что граф Кэррингтон сильно изменился за время своего отсутствия в столице. Высокий, прекрасно сложенный, подчеркнуто элегантный в красном бархатном камзоле он привлекал к себе всеобщее внимание строгим выражением лица и взглядом, полным плохо скрываемой иронии с каким он смотрел на придворных. Ничего в нем не осталось от прежнего искателя жизненных наслаждений; он неохотно общался со своими прежними приятелями и поддерживал продолжительную беседу с одним только адмиралом Торрингтоном. Этот собеседник всецело разделял его радикальные взгляды на то, как следует поступить со свергнутым королем Яковым и его сторонниками и одобрял его действия. Граф Кэррингтон уже добился того, чтобы кровавого судью Джеффриса и его помощников, отправивших на плаху многих его боевых товарищей, заточили в тауэрской тюрьме. Самого Якова Альфред Эшби мечтал предать широкому публичному суду за тиранию и стремление изменить государственные законы Англии, за которые полагалась смертная казнь. Такой приговор королю граф Кэррингтон считал достойным возмездием за кровавое подавление восстание Монмута и гибель своей жены Сары. Если бы это было возможно, он лично свернул бы шею королю, не дожидаясь судебного приговора и исполнительного палача. Вильгельма Оранского тоже устроило бы подобное развитие событий, избавляющего его от человека, мешающего ему занять английский трон. Большинство английских дворян в отличие от пуритан 1649 года придерживалось весьма умеренных взглядов, но лорд Эшби надеялся, что твердая решимость сторонников Вильгельма Оранского будет способствовать казни Якова Второго.
Об этом он вполголоса беседовал с адмиралом Торрингтоном, вслух размышляя, какие видные лица смогут стать им союзниками в деле осуждения свергнутого короля. Адъютант Торрингтона, служивший им прикрытием, подошел к своему начальнику и шепнул ему несколько слов на ухо.
— Альфред, это становится любопытным. Прибыла герцогиня Дарлингтонская, — поделился новостью с другом адмирал.
— Кто это? — безразличным тоном спросил граф Кэррингтон. Новое имя ему ни о чем не говорило.
— Я забыл, что вы довольно долго пробыли в изгнании, и не знаете ее, — спохватился Торрингтон. — Герцогиня Дарлингтонская — это нынешняя фаворитка короля Якова. И мало того, она его рьяная сторонница и стоит ей очутиться в каком-нибудь публичном месте так она сразу начинает убеждать людей хранить верность сему недостойному монарху. Друзья ее отца неоднократно убеждали ее оставить Якова, уверяя ее, что этот поступок соответствует ее интересам, но она упорно продолжает держаться своего любовника.
— Она так глупа? — с отвращением спросил Альфред Эшби.
— Скорее, ею движет любовь, как бы странно это не звучало, — снисходительно рассмеялся адмирал Торрингтон. — Юная романтичная девушка преисполнилась нежного сочувствия к поверженному королю, а также твердой решимости оказать ему поддержку. Она неоднократно заявляла, что ничто не заставит ее нарушить верность своему повелителю, и призывала своих слушателей проявить душевное благородство, последовав ее примеру.
— В этом случае у нас найдется, что ей ответить, — резко проговорил граф Кэррингтон. — И мало ей не покажется.
Адмирал Торрингтон хотел умиротворяющими словами смягчить своего непримиримого друга, поскольку он хорошо знал покойного лорда Уинтворта и не желал, чтобы с его наивной дочерью обошлись жестоко. Но тут мажордом возвестил о прибытии герцогини Дарлингтонской, и ему поневоле пришлось умолкнуть. Альфред с холодным любопытством стал ожидать появления фаворитки короля, готовясь заранее обрушить всю силу своего презрения на женщину, которая опустилась до уровня потаскухи омерзительного ему Якова. В глазах лорда Эшби она не заслуживала никакого снисхождения, и он, не задумываясь, употребил бы все доступные ему средства, чтобы дискредитировать ее с ее королем еще больше.
Нарядно одетые лакеи открыли две створки парадной двери, пропуская запоздавшую гостью, и тут графу Кэррингтону довелось испытать самое жестокое потрясение в своей жизни. В Портретную галерею во всем блеске очарования своей молодости и красоты вступила его любимая Мейбелл, и лорд Эшби онемел, увидев свою невесту вместо предполагаемой презренной куртизанки. Она показалась ему более стройной, высокой и грациозной, чем он помнил ее. Парикмахер сотворил настоящее чудо с ее прической. Локоны густыми волнами лежали на прекрасной головке юной герцогини Дарлингтонской, и в темных волосах сверкали бриллиантовые звезды — ровно двенадцать звезд каскадом спускались по тугим локонам до самых плеч, подчеркивая сияние ее больших серых глаз.
