Граф Кэррингтон ощутил настоятельную необходимость поговорить со своей невестой, но важное донесение, которое ему недавно доставили, тоже требовало, чтобы он его обдумал и принял правильные решения. Назревали важные события, которые должны были оказать значительное влияние не только на него и на его семью, но и на всю страну. Вопреки прогнозам своего «заботливого» супруга Мария Моденская не только не умерла студеной английской зимой, но 10 июня 1688 года родила крепкого и здорового мальчика после многих лет бесплодных попыток произвести сына на свет. Обычно появление наследника мужского пола являлось огромной радостью для всего королевства, так как бесспорный престолонаследник устранял опасность гражданской войны, но в данном случае все получилось с точностью наоборот. Желанное пополнение в королевской семье взорвало Англию, ведь рождение сына у королевы-католички означало, что трон унаследует явный католик, а принцессы-протестантки Мария и Анна, дочери Якова Второго от первого брака с Анной Хайд, будут отстранены от наследования короны. Это вызвало тревогу у ряда видных английских государственных деятелей, которые обратились к зятю короля Вильгельму Оранскому с просьбой занять английский трон. Теперь оставалось дождаться ответа принца.
Мысли о возможных планах Вильгельма Оранского и своих ответных действиях не покидали графа Кэррингтона даже на следующий день во время завтрака. Его сыновья и Мейбелл привыкли к его вечно отсутствующему виду на общих трапезах, и поэтому, не очень обращая на него внимания, принялись оживленно обсуждать гастроли шекспировского театра в Аберистуите. Мейбелл настолько увлеклась этой темой, что начала вспоминать как она посещала театры в Лондоне и сам мистер Киллигру — директор Королевского театра сказал ей, что из нее могла бы выйти очень талантливая актриса.
— Хотел бы я посмотреть вас на сцене, леди Мэйбл! — восхищенно сказал ей Эд, которого уже начали привлекать хорошенькие нарядные актрисы, шаловливо посылавшие ему, юному мальчику с лицом херувима, свои поцелуи со сцены.
— Возможно, так и случится, Эд, — легкомысленно пообещала ему Мейбелл. — Вот поедем еще раз в Аберистуит, я поинтересуюсь у директора труппы, есть ли у них вакантное местечко. Давно хотела сыграть Клеопатру, соблазнившую великого Антония.
Тут она наткнулась на жесткий взгляд Альфреда, устремленный прямо на нее. Ее беззаботные лондонские воспоминания отвлекли его даже от мыслей о своем возможном участии в антиправительственном заговоре, а заявленное намерение стать актрисой окончательно заставило потерять покой.
— Моя жена не будет кривляться на театральных подмостках! — тихо, но веско заявил он ей, и сказал сыновьям: — Завтракайте без нас, мальчики, мне нужно серьезно поговорить с вашей будущей мачехой! Идите за мной, миледи.
Испуганная, потерявшая весь свой задор, Мейбелл последовала за женихом, мучительно гадая по дороге как ей его умилостивить, и объяснить, что она говорила не всерьез, а в шутку о своих планах стать актрисой. Просто непонятно, каким образом она допустила такой промах в присутствии Альфреда, зная, что он принадлежит к числу тех повес, которые в своем семейном кругу требуют от своих домочадцев соблюдения самой строгой нравственности.
Альфред вывел ее из дома, повел в сад, и тут уже Мейбелл струхнула окончательно. Неужели он готовит ей такой жестокий разнос, что не желает, чтобы о нем знали слуги. А может он решил сказать, что порывает с нею?
Граф Кэррингтон заметил явный страх на лице своей возлюбленной, и настороженность в ее больших серых глазах, устремленных на него, и уголки его губ невесело опустились. Разве он так запугал ее, что в ее сердце больше не осталось той безоглядной любви, которой она раньше одаривала его так щедро как дождь летние цветы. И неужели ему придется отпустить ее, когда выяснится, что она больше не испытывает к нему нежных чувств? Но, во всяком случае, он попробует вернуть себе ее привязанность.
Альфред Эшби бережно взял девушку за подбородок, заставил посмотреть прямо в его глаза и ласково спросил ее:
— Мейбелл, ты разве надумала оставить меня, если стремишься попасть в театр?
— Нет, Фред, нет, я просто шутила с мальчиками, — с отчаянием проговорила Мейбелл, в душе молясь небесам, чтобы Альфред ей поверил. — Я мечтаю о том, чтобы стать твоей женой, но ты запретил мне упоминать о нашей свадьбе.
— Прости меня, дорогая, прости мне эту черствость, — с раскаянием проговорил граф Кэррингтон. — Теперь мы будем поступать так, как этого хочешь ты. Назначай сама дату нашего венчания.
— Я хочу, чтобы мы вступили в законный брак уже в этом месяце, как только будут сделаны все необходимые приготовления, — быстро проговорила Мейбелл, опасаясь, как бы ее любимый не нашел какую-нибудь уважительную причину для отказа. Но Альфред только счастливо улыбнулся ей в ответ.
— Я согласен, — нежно сказал он Мейбелл, и привлек ее к себе с явным намерением ее поцеловать. Его руки сомкнулись у нее на талии, он еще ближе притянул ее к себе, и она почувствовала мощные мускулы его ног. Девушка уловила слабый, тонкий аромат его дыхания, смесь запаха мужского пота от его одежды и дорогих духов. Это сочетание доводило ее до головокружения, почти опьяняло. Она порадовалась тому, что позади нее растет крепкая яблоня, и какая-то опора у нее будет, если она окончательно потеряет голову. Голова Мейбелл запрокинулась назад, ее небольшие, изящно очерченные губы раздвинулись, принимая его поцелуй. Для них двоих время будто остановилось, а затем, после нескольких упоительных мгновений, нехотя пошло дальше.
— Мейбелл, я не могу ждать свадьбы, — тяжело дыша от все более разгоравшегося желания, признался Альфред. — Можно, я приду сегодня ночью в твою спальню?
Мейбелл ничего не ответила, она только согласно закивала головой словно ребенок, получивший желанную игрушку. В этой девушки глазах, устремленных на него, Альфред Эшби прочитал столько любви, признательности и восторга, что окончательно осознал насколько были беспочвенны его подозрения, будто он был для нее не более чем мимолетным увлечением. Теперь его постигло раскаяние, что он так долго и напрасно мучил их обоих, и граф Кэррингтон почувствовал желание оправдаться перед любимой за свое прежнее неприглядное поведение.
— Любовь моя, прости меня за то, что я был и жесток, и несправедлив к тебе, но попробую объяснить, почему я словно только то и делал, что подвергал тебя испытаниям, — сказал он, все еще не выпуская ее из своих объятий. — Знаешь, чего больше всего на свете боятся мужчины, которые не испытывают страха даже перед лицом неизбежной смерти⁈ Стать жертвой любви к женщине, которая этой любви совершенно недостойна. Для нас, мужчин, любить красивых женщин также легко, как и дышать, и мы легко попадаем в полную зависимость от этой страсти. Хорошо, если эта женщина добра, мудра и великодушна настолько, что не будет злоупотреблять своей властью, а если нет? Тогда для нас любовь становится сущим адом, западней, из которой нет выхода, худшей из тюрем. Ведь мужчины, в отличие от женщин, почти не наделены даром приспосабливаться к обстоятельствам, и мы всегда стремимся эти обстоятельства прогибать под себя. Или спасаемся, кто осознанно, кто нет, от любовных сетей жестокостью, пьянством, распутством, грубостью и цинизмом. Звучит не слишком красиво, но такова наша цена, которую мы платим за нашу внутреннюю свободу. Однако, когда мы убеждаемся, что наша любимая прекрасна не только телом, но и душой, тогда мы сами с овечьей покорностью падаем к ее ногам, и отдаем в ее руки все бразды правления.
— Фред, по-настоящему я смогу быть счастлива только тогда, когда вижу, что я делаю тебя счастливым, — принялась уверять своего возлюбленного Мейбелл, которая теперь лучше начала понимать натуру своего избранника. — Так не бойся своих чувств ко мне, ты единственный мужчина, которого я по-настоящему люблю, и буду любить.
— Мейбелл, для меня твоя верность очень многое значит! — Альфред в волнении сжал руки своей любимой девушки, чувствуя такую безграничную радость в душе, словно он получил то, о чем мечтал всю свою жизнь. — Если ты так верна мне как говоришь, значит, ты действительно меня любишь, и я желаю одного, чтобы скорее наступила следующая ночь, чтобы мы без помех могли отдаться друг другу.
