– Вы на меня в обиде?

– Не стану скрывать, есть,- признался Скоблев.

– Хлебушек ваш я жрать не стану. В Питере я его сдам твоим из филиала. А потом, кто из ваших теперь готов на личный контакт?

– Тонковато это для нас пока.

– Вот я его и крутну, коль случай представился. Я в Зеленограде случайно. Меня "центральная" мобилизовала. Запись я вам скину лично. Карты ваши, партия ваша.

– Уговорил, уговорил. Удачи.

– Спасибо и ещё раз вас с праздником.

– Благодарю!- Скоблев выключил радиотелефон, откинулся на спинку кресла. "Подфартило. Я и рад, и не рад. Треклятая психология не даёт мне покоя. Ну, как от неё сучки избавиться?!! Как её гадюку вытравить?!!"- Аппаратная?

– Да, шеф.

– Если курьер сядет в какой-то поезд…,- дальше договорить не дали.

– Ясно. Москва – отбой. Ленинград – резерв ожидания и приёма,- произнёс голос.

– Данные проверили?

– Чисто. Жук осторожный.

– Я на месте, вдруг фортель какой бросит.

– Хорошо, шеф.

"Чёрт возьми!!- подумал Скоблев.- Ебаный курьер. День идёт к концу, а я ещё ни одной стопки не выпил. То-то мне не уютно. Раньше с утра, помывшись и чисто выбрившись, сто коньяку пил, это тоже психология в меру разумная, день Победы всё-таки, не принято было при старой власти сто грамм в этот день по утрам не пить. Всё управление было с бровями, кроме высшего руководства, те с утра ехали в Кремль пить. Парад военный, солидность, а ныне…, тьфу – пародия,- Скоблев встал и полез в холодильник, достал бутылку водки, баночки с паштетом, стал открывать, напевая в полголоса песню "Хотят ли русские войны".- Вот так,- размышлял он,- остался я один старикан предвоенный по рождению. Все мои ребята моложе сорокапяти. Даже вспомнить не с кем детство своё военное, завод, токарный станок свой, на котором я три года точил оборонную, да и наступательную мощь в паре с Гришкой Распутиным. Гриша, где ты, друг мой?- на глаза навернулась слеза. Григорий Распутин был бессменным корешем Скоблева по тыловому трудному, голодному и совсем не детскому детству. Напарник по токарному станку, крупповскому, возле которого они спали и дневали долгих три года, разбился в июне сорок шестого, ныряя с моста в реку, что тогда было модно, врезался в дно, сломав основание черепа. Хоронили его всем городком, а Скоблев, как лучший друг нёс перед гробом на подушечке орден Трудового Красного Знамени и медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", коими был награжден Гриша Распутин. Сам Скоблев тоже имел такие же награды, но на похороны не надел, постеснялся. Они были, не разлей вода, вместе получали эти награды, но что-то в душе сказало Скоблеву тогда, что похороны не место для показа своего героического трудового подвига.- Куда ж ты исчез из этого мира?- Скоблев налил водку себе в стопку и бросил открывать банки.- За тебя, Гриша!- выпил, смахнул слезы.- Вот такая память дырявая,- вдруг вспомнил он.- На девятое мая 1943 года мы дали с Гришей суточный рекорд без единой бракушки и сам директор, Иван Степанович Седых, Седой, как его за глаза все называли, объявил нам благодарность и лично вручил банку, шестисотграммовую банку американской тушенки. Бог ты мой!! Что же это получается? Прошло ровно полвека,- он снова налил.- За дату и за всех нас. И тех, что на фронте, и тех, что в тылу,- выпил.- Сукин я сын! На могиле друга был в последний раз в 1953. Сорок лет назад. Поеду в июне обязательно. Найду ли могилу?- задумался он.- Найду! Ноги и память приведут".

Раздался стук в дверь. Скоблев от неожиданности вздрогнул. Уже несколько лет в его кабинет никто не стучал, он объявил эту процедуру отмененной.

– Да!- крикнул он.

В кабинет вошло человек десять сотрудников с букетом роз, бутылками шампанского, подносами с закуской. Младший по возрасту начал говорить:

– Шеф!- сотрудник осёкся.- Анатолий Давыдович!- поправился он.- Все мы от чистого сердца поздравляем вас с днём Победы. Желаем здоровья и долгих лет,- вручил Скоблеву букет и добавил:- Извините, шеф! Мы с утра заготовились, а тут запарка. Все, кто освободился,- присутствуют, остальные на подъезде.

– Спасибо, бандиты!- Скоблев отложил цветы и обнял сотрудника, расцеловал его и остальным сказал:- Его зачётом за всех, чтобы не лезли целоваться,- слово бандиты, было у него любимым и ласковым.

В дверях появились сотрудники аппаратной, толкая впереди себя стол.

– Мы не опоздали?

– Смотрите шеф, с подарком каким прутся!- пошутил кто-то.

– Хорошо, что не с гробом,- бросил Скоблев, махая им, чтобы втаскивались.- Кто там дежурит?- на всякий случай спросил Давыдович.

– Лёха! Даёт отбои. Курьер сел в ленинградский. К нему в купе вперся какой-то металлист или рокер. Весь в коже и заклепках, с длиными волосищами и под шафе. Его провожали трое таких же хануриков. Центральная сообщила, что курьер под наблюдение взят,- ответил один из сотрудников аппаратной. Когда в кабинет внесли стол, и расселись, он же достал из кармана коробочку.- Это, Давыдович, подарок. Тимофей утром приходил и передал с просьбой вручить,- он протянул Скоблеву коробочку.- Сказал, что от Александра.

Скоблев открыл. Все смотрели с интересом. В коробочке был перстень. С виду серебряный, но, взяв его в ладонь, Скоблев определил, что платина. Это был самопал, сработанный в лагере, так гласила записка. На перстне был выгравирован Сталин. Глаза барельефа сверкали красными рубинчиками.

– Зверь какой-то!- передав для обзора, произнёс Скоблев.- Однако, с намёком подарок!? Как считаете?- спросил он.

– Лучше носить на пальце, чем в душе,- высказался молодой сотрудник, вручавший цветы.

– Ты прав,- согласился Скоблев.- Есть во мне эта сталинская закалка, что греха таить. Что есть, то есть.

– В вас её не сильно заметно, шеф. Вон в Ельцине, хоть холуй холуем, а прёт во все стороны,- сказал другой сотрудник.

– Стойте, стойте!- раздался голос и стук в косяк дверей, которые были не закрыты. На пороге стояли Кундин и Пантелеев.

– Многоуважаемые банкиры пожаловали,- приветствовал их Скоблев, расплывшись в улыбке,- но наши.

– Наши! Наши!- подхватили дружно голоса.

Банкиры вручили Скоблеву цветы и устроились за общий стол. Как принято, встав, выпили, помянув павших в войне. Потом стали петь песни военных лет.

"Орлы!- глядя на присутствующих, думал Скоблев.- Разве с такой бригадой нас сожрут? Подавятся. Возмужали мои ребятки. Их и не узнать. Не видно в них прежних оперуполномоченных КГБ. Выветрился этот дух из них. В любую дырку мои влезут, куда хошь проникнут и нужную информацию соберут. Какое хочешь дело раскрутят".

– Давыдович!- обратился к Скоблеву Кундин.

– Слушаю тебя, Фёдор,- Скоблев чуть наклонился.

– Мы тут кое-какие мыслишки подработали, надо, чтобы ты глянул. Не сейчас, ясное дело,- Кундин передал дискету.

– На что упёрлись?- спросил Скоблев.

– Законодательство и система исполнения законов,- ответил Кундин.

– Нашёл тоже мне знатока. Посмотрю. Почему сразу не перекинули дальше?

– Субординация не позволила. И потом, нас ведь не обязывали так делать. Будет кто-то из них в Москве?

– Иван обещал в июне подъехать,- кладя дискету в стол, ответил Скоблев.- А что это вас в законодательство потащило?

– Необходимость,- Кундин пожал плечами.- Невозможно в таком бардаке работать. Нет стабильности. От того, что законы дурацкие и те не выполняются.

– Какая же тут должна быть стабильность?- произнёс Скоблев.- На то он и рынок.

– А стабильность есть кругом. Рыночные отношения как раз стабильность и поддерживают, её организовывают. В противном случае начинается экономическая война, спады и кризисы. А у нас кризис возник только по причине что есть лозунг: "Можно всё, что не запрещено". Но то, Давыдович, что запрещено тоже можно с оговорками. И нормального исполнительского контроля увы – нет. А нам приходится реально работать в этих разночтениях, когда по одному и тому же вопросу есть десяток разных, порой противоречащих, решений. Тяжело. Все стали трактовать в стране законы в свою пользу, личную. Не государственную и не в пользу народа.