Головка уперлась прямо в мои трусики, туда, где я уже вся горела. Я судорожно вдохнула, прижалась к нему еще сильнее, чувствуя, как влажная ткань скользнула по его горячей коже.

— Чувствуешь? — прошипел он прямо в шею и тут же впился в нее жадным поцелуем, оставляя следы зубов и языка. Его горячее дыхание обжигало. — Давай, Кать… раскачивайся на моем члене. Я хочу слышать, как ты стонешь.

И я подчинилась. Я начала раскачиваться бедрами, медленно скользя по нему через тонкую ткань, и оба мы застонали в один голос. Каждое движение давало такое трение, что я едва не кончала уже от этого.

Он не отрывался от моей шеи, целовал, кусал, шептал хриплое «быстрее» прямо на кожу, и его рука, державшая мою задницу, медленно скользнула ниже. Пальцы добрались до края трусиков, нажали прямо там, где вход, и я выгнулась, ускоряясь сама, уже не контролируя себя.

— Вот так… еще… — рыкнул он, и я подчинилась, сильнее прижимаясь к нему, скользя по его члену через ткань.

В следующую секунду он резким движением отодвинул в сторону трусики и вошел в меня сразу двумя пальцами. Я вскрикнула, запрокинула голову, чувствуя контраст — его твердый член упирался в меня снаружи, а внутри жгло от его пальцев.

Он ухмыльнулся прямо у моей шеи, сжимая меня второй рукой так, что я могла только стонать и раскачиваться быстрее.

Я раскачивалась на его пальцах, чувствуя, как они двигаются во мне, и одновременно терлась о его член, твердый, горячий, будто рвался прорвать ткань и войти в меня. — О боже… — вырвалось с моих губ, дыхание сорвалось на прерывистый стон, я теряла контроль, хваталась за его шею, прижималась ближе, ускорялась, будто мне не хватало воздуха и единственным спасением было это движение, это трение, его пальцы глубоко во мне. Он стонал вместе со мной, низко, с хрипотцой, будто сдерживал себя, а я уже не могла. Мои пальцы впивались в его волосы, в плечи, я терялась в этом жаре.

И вдруг — резкий рывок. Его пальцы исчезли, и прежде чем я успела выдохнуть, он вошел в меня членом одним мощным толчком, до конца, до боли сладкой, так что я открыла рот в беззвучном стоне и замерла, выгнувшись дугой. Ногти сами вонзились в его плечи, оставляя красные полосы. Он держал меня за бедра, не давая пошевелиться, и смотрел прямо в глаза, будто ловил каждую мою реакцию, как хищник, наслаждаясь тем, что я больше не могу ничего скрыть.

— Я не хочу тебя? Это ты сказала? — хрипло выдохнул он, сжав мои бедра сильнее. — Я сделаю так, что завтра ты даже стоять не сможешь, и все, что останется — это вспоминать, как сильно я тебя трахаю. Задыхалась, не могла ответить, лишь кивнула, прикусывая губу, пока внутри все пульсировало. Он усмехнулся краем губ и резко поднял руку, сжав мою шею, слегка запрокидывая голову назад. — Вот так… смотри на меня, не закрывай глаза. Хочу видеть, как тебе хорошо.

Второй рукой он схватил мое бедро, подтянул ближе и, не вынимая, качнул вверх, так что я застонала громче. Он чуть отстранился, его губы скользнули по моей щеке, к уху. — Ничего приятнее, чем быть в тебе, не существует, — прошептал он горячо. — И ты это знаешь.

Я вздрогнула, когда он чуть сдвинул бедрами так, что головка уперлась в самую чувствительную точку внутри, и медленно, мучительно медленно протолкнулся еще глубже, хотя казалось, что глубже уже невозможно.

— Господи… Леш… — сорвалось с моих губ, а он только застонал в ответ, прижимая меня крепче. — Да, вот так, говори мое имя, — выдохнул он.

Мое тело предавало меня: я уже не думала, что сказать, не думала, как остановиться, я просто стонала, терялась в каждом его толчке, в его рваном дыхании у моего уха, в этой грязной, лишающей разума страсти.

Его движения стали яростнее, он начал насаживать меня на себя сам, не оставляя выбора, я только держалась за его шею, кусала кожу, чтобы не закричать на весь дом. Пока он не впился в мои губы так, что я застонала, почти крикнула, и в этот момент все во мне рвануло.

Оргазм накрыл резко, я выгнулась дугой, зажалась на нем так сильно, что сама застонала от этой тесноты. Он поймал мою реакцию, зарычал, толкнулся еще глубже, и я чувствовала, как меня сотрясает волна за волной. Его руки сжимали меня, не давая вырваться, он продолжал двигаться до самого конца, пока мы оба не рухнули вместе, тяжело дыша, мокрые от пота и без сил.

Он лежал на спине, грудь ходила ходуном от тяжелого дыхания, я чувствовала каждое движение его сердца, прижатая к нему всем телом. Одна его рука все еще крепко держала меня, будто даже после этого он боялся отпустить. Я подняла голову, медленно, осторожно, будто проверяя — не прогонит ли он меня, не отстранится ли. Он смотрел куда-то в потолок, взгляд тяжелый, как после боя, и только потом повернул голову ко мне. И тогда, совсем не так, как я ожидала, его губы мягко коснулись моих. Нежно, осторожно, будто впервые. Я замерла, не веря, что это он, тот самый, что всегда ломится напролом, рычит, давит, а теперь вдруг целует меня так, словно боится сломать.

Я ожидала всего что угодно: что он отвернется, что выдохнет свое «ничего не значило» и уйдет, как уже бывало, — но нет. Вот мы лежим вдвоем, в краске, испачканные, мокрые, обессиленные, и никто не двигается. Только дыхание смешивается, только его рука все так же держит меня, будто принадлежу ему.

— Давай поговорим, Леш, — едва слышно прошептала я, и сама удивилась своей храбрости.

Он молчал несколько секунд, его взгляд был тяжелым, непроницаемым, и вдруг пальцы аккуратно коснулись моего лица, заправили выбившуюся прядь за ухо. Такой жест от него я точно не ждала. И он медленно кивнул.

Леша

Она лежала на мне, вся теплая, хрупкая, будто выжженная изнутри, и я держал ее так, словно сам себе запрещал отпустить. Уткнулся носом в ее шею, вдыхал ее запах жадно, до одури, будто это воздух, без которого мне и пары секунд не прожить. Она убивает меня медленно — иногда мягко, иногда так, что хочется выть от боли, но я все равно держусь за это. Держусь за нее.

Я ждал разговора, крутил его в голове, гнал от себя, но знал — все равно случится. И вот оно. Она провела подушечками пальцев по моей щеке так осторожно, будто боялась спугнуть, будто не верила, что я настоящий. Я сжал ее талию крепче, будто показывая — здесь, рядом, и все.

Она сделала вдох, прерывистый, словно нож по коже, и наконец заговорила.

— Я… я писала тебе. Писала письма.

Она закрыла глаза, ее рука замерла на моей щеке. Я положил ладонь поверх ее, заставил не останавливаться.

— Мне было так… так больно. Больно от мысли, что ты за решеткой, что ты наделал глупостей, хоть и ради меня. Я чувствовала вину, но не переставала думать о тебе. Не переставала никогда.

Слеза покатилась по ее щеке. Я поймал ее большим пальцем, и сердце мое дернулось так, будто в грудь молотком врезали.

— Но нашлись те, кому было под силу сделать так, чтобы я даже думать о тебе боялась.

Она не смотрела в глаза, ресницы дрожали, а я гладил ее по щеке, пытаясь унять шторм внутри.

— У Гены есть брат. Зэк. Много раз сидел, много раз выходил. И он… у него проблемы с головой. Он сошел с ума от всего, что узнал — о тебе, обо мне. И он угрожал мне.

Она зарылась носом в мое плечо, а я прижал ее к себе так крепко, будто хотел спрятать от всего мира, ладонью накрыв ее голову. Внутри вскипело — я впервые слышал про брата. Сука, я даже не знал, что он есть. И это я, блядь, не был рядом, когда ей грозили.

Она снова посмотрела в глаза, и я едва сдержался, чтобы самому не сорваться.

— Он угрожал мне сыном. Я не могла… не могла.

— Я знаю. Знаю. Конечно нет, — тихо выдавил я, снова прижимая ее к себе.

— Я боюсь, что он до сих пор жив. Боюсь, что придет в любой момент.

И тут она уже сама вжималась в меня, хваталась руками, плакала, слова путались в дыхании. Я гладил ее по спине, по волосам, вжимал в грудь, шептал тихо, чтобы хоть как-то успокоить.