— Она проснулась во мне. Сегодня — по-настоящему, — прошептала я, не зная, радоваться или бояться.

— Я знал, киска, — он прижался губами к уху. Его зубы чуть царапнули кожу. Я вспыхнула, дыхание сбилось.

Воздух рядом с ним дрожал, будто статическое поле. Я чувствовала — он держится из последних сил. Инстинкт рвался наружу, но он был альфой. И ради меня — человеком.

Он попробовал пирог и улыбнулся. От этого у меня защемило сердце. Но я помнила — это хищник. Я — его слабое место.

— Меня почему не позвали? — влетел Амир, без стука, как буря.

— Много чести, — бросил Аяз. Не смотрел. Просто резанул словом.

— Теперь в доме хозяйка, — весело бросил Амир.

— Я не… — начала я, но сбилась. Потому что в голове — шум. Протест.

— Не хозяйка? — Аяз поднял бровь. Он даже не поворачивал головы, просто смотрел.

— Тогда кто? Гостья, которую я кормлю, защищаю и за которой мои волки наблюдают по первому приказу?

— Я не просила об этом! — воскликнула я, в груди — клокотало. Волчица внутри — ворчала, металась.

— Нет, но я решил. Этого достаточно.

Его тон был таким спокойным, что хотелось закричать. Не потому, что он кричал. А потому, что не нужно было.

— Ты привык командовать, я знаю. Но я — не одна из твоих подчинённых, — я вскинула подбородок, и он усмехнулся.

— Нет, ты хуже. Моя пара. И ты думаешь, что это даёт тебе право перечить?

Он сделал шаг, я — назад. И только потому, что если бы осталась, сорвалась бы.

— Прогуляюсь, — процедила я.

— Без охраны — ни шага. Или оставайся здесь.

— Это приказ? — прищурилась.

— Это выбор, — сказал он. — А выбор я даю редко.

Холод пробрался под ткань, но не тронул. Я была наэлектризована. Горела. Злилась. На него. На себя. На то, как легко он заставляет меня дрожать.

Темнело. Я шла наугад. Впереди — огни. Парк. Торговые палатки. Запахи сладостей, горячей выпечки, хвои. Люди смеялись, дети играли. Все — оборотни. Их стая. Их мир.

Я стояла в этом пузыре чужого счастья и не могла дышать.

На детской площадке — гул. Смех. Один мальчик подбежал к отцу, обнял его за колено. Что-то щёлкнуло во мне.

Воспоминание. Вечер. Папина рука. Мамина улыбка. Детская ладонь в родительских руках.

Грудь сдавило. Ком в горле. Слёзы выступили внезапно, горячие и злые. Я опустилась на скамейку, сжалась, будто хотела спрятаться в саму себя. Мир плыл, краем глаза всё дрожало. Пальцы вцепились в ткань куртки, как в спасательный круг.

— Не оставайся одна, когда так больно, — голос прозвучал за спиной. Тихий, спокойный.

Чья-то рука — тёплая, осторожная — легла на плечо. Запах ели и кожи, привычный и странно успокаивающий. Аяз.

Я не обернулась. Он просто сел рядом. Не трогал. Не спрашивал. Просто был.

И вдруг внутри — тишина. Волчица не шевелилась, не рыкала. Только слушала. Как и я.

Я чувствовала, как он садится рядом. Его рука — осторожно, но твёрдо — обняла за плечи. Было в этом что-то спокойное, надёжное. Не как у утешителя. Как у того, кто стоит за тобой, когда весь мир рушится.

— Не плачь, — сказал он. Тихо, но не мягко. Его голос вибрировал, будто в нём держалась сила, которую он пока не выпускал наружу. Он провёл ладонью по моей спине — ритмично, как будто знал, что мне нужно не слово, а движение.

— Я вспомнила их, — выдохнула я. — Я должна узнать, что с ними было. — Это не был вопрос. Это было решение.

— Узнаешь, — ответил он. Не поспешно. Уверенно. Он взял мою руку, поднёс к губам. Касание — твёрдое, требовательное, но без нажима. И тогда он сказал:

— Пошли. Покажу тебе стаю.

Мы вышли в парк. Я пыталась дышать глубже — не потому что не хватало воздуха, а чтобы вытеснить всё, что копилось. Вокруг были дома — аккуратные, с огнями в окнах. Тепло. Странное ощущение: будто я гостья в чьей-то жизни.

— Ты часто тут бываешь? — спросила, вспоминая наш первый вечер в отеле, где он был совсем другим. Молчаливым, наблюдательным. Будто проверял — выдержу ли я его мир.

— Сейчас реже. Слишком много грязи, — он сжал мою ладонь крепче. — Люди. Стаи. Деньги. Каждый день — чужие зубы на моей территории.

— Я не хочу оставаться одна. Не после всего. После неё — той, что теперь внутри. Всё по-другому.

Аяз посмотрел на меня так, что внутри всё сжалось.

— Пока я рядом — никто не посмеет. Но ты — не просто девочка. Ты моя. И теперь за тобой охота. Не только среди волков. Люди тоже чуют слабость. А я не позволю им дотронуться.

Голос его был ровный, но под кожей чувствовалась сталь. Он не предупреждал. Он ставил границу. Мою защиту — и свою ярость.

— У тебя… опасные связи? — сердце кольнуло.

— Мой бизнес — не цветочный магазин. Там, где деньги, всегда есть хищники. — Пауза. — Но ты же теперь у меня в штате. Значит, под защитой.

Я кивнула, и почему-то вместо облегчения пришёл жар. Он остановился, обернулся.

— Ты теперь вся моя, — тихо, но чётко. Руки его крепко обвили меня, прижимая к себе. Настолько сильно, что я на секунду перестала дышать.

— Аяз… — прохрипела я.

— Молчи. Я держусь из последних сил, — выдохнул он. В голосе дрожала не слабость — напряжение.

Запах его — древесный, чуть горький — наполнил меня, осел под кожей. Его губы приблизились к шее.

— Мне нужно, чтобы ты была рядом.

— Почему?

Он не ответил сразу. Только сжал сильнее.

— Потому что не переживу, если кто-то другой дотронется до тебя.

Этого было достаточно.

До дома дошли молча, будто оба знали: любое слово — лишнее. Он распахнул дверь, и прежде чем я успела среагировать, его рука вцепилась в моё запястье. Он втянул меня внутрь, движение — хищное, уверенное. Прижал к стене так, что вырвался короткий вдох.

Его дыхание обожгло кожу. Руки — жёсткие, целенаправленные — скользнули по бёдрам, сжали, подняли. Я вскрикнула — не от боли, от неожиданной силы. Его рот — на моей шее. Не поцелуй. Метка.

Рефлекторно вцепилась в рубашку, не в силах удержать равновесие. Не потому что шаталась. Потому что в этот момент весь мой мир сосредоточился на нём.

Он поднял меня, мои ноги обвили его талию. Спина вжалась в стену. Его руки — подо мной, крепко. Движения — резкие, грубые. Он не торопился быть нежным. Он был настоящим.

— Горишь… — выдохнул в кожу под ухом. — Тело само знает, чья ты.

Его рука оказалась между моих ног. Пальцы уверенные. Не ищущие. Знающие. Я задохнулась, сдавленно вскрикнула, и этого было достаточно.

— Мокрая. Для меня. Только для меня.

Он не ждал согласия. Вошёл резко. Глубоко. Я вскрикнула снова, выгибаясь, цепляясь за него, как за якорь. Его хватка — крепкая, движения — яростные, будто он хотел вдавить своё имя в мою плоть.

Он смотрел в глаза. Без маски. Без страха. Только голое желание.

— Когда-нибудь ты мне родишь, — прохрипел. Не просил. Констатировал.

Я не могла сопротивляться. Не хотела. В этом слиянии было всё: и ярость, и нежность, и необходимость. Моя волчица скалилась — не от страха, от признания. Он — её. Мой вожак.

Он целовал жадно. Я теряла границы, сама вела его навстречу. Сжималась вокруг него, ловила каждую волну. Оргазм подкрался быстро, свалился лавиной.

Он сжал горло. Посмотрел в глаза.

— Скажи это.

— Я твоя, — прошептала я.

— Умница.

Последние толчки. Последний всплеск. Он рухнул вместе со мной, придерживая. Потом — взял на руки, унёс в спальню. Опустил на кровать. Сам стянул одежду.

— В душ, — шепнул.

Вода стекала по телу, как тепло. Аяз стоял рядом, намыливал ладони. Его прикосновения были другими. Не страстными. Заботливыми. Как будто он смывал с меня не только пот и пыль, но и остатки страха.

— Такая красивая… — шепнул. Прильнул ко мне. Его щёка к моей. Его дыхание.

Мы вернулись в постель. Его рука — на талии. Он не отпускал. Я уснула в этом тепле.

А потом — шум. Где-то внизу. Я вздрогнула. Аяз сел. Резко. Напрягся.