Он касается моей кожи. Медленно. Уверенно. Как художник, касающийся холста. Он будто проверяет, действительно ли я настоящая. Его руки — жаркие, внимательные. И я чувствую: он наслаждается. Каждой секундой. Мной.

— Ты будешь моей, — говорит он, не отводя взгляда. — И ничьей больше.

Он отступает. Снимает рубашку. И я не могу не смотреть. Его тело — словно выточено. Мускулы, рельеф, вены на руках, что держат крепко, как капкан. Я облизываю губы, не осознавая. И он это видит.

— Так что ты мне говорила, киска? — его пальцы фиксируют мой подбородок. Он смотрит прямо в глаза. — Не умеешь? Не знаешь? Сейчас научу.

Всё меняется за секунду. Я уже на столе. Он — передо мной, на коленях. Воздуха не хватает. Он раздвигает мне бёдра, не торопясь. Его лицо у самой моей кожи. И когда он вдыхает мой запах, я захлёбываюсь.

Он тянет бельё зубами. Шорох кружева и треск завязок — будто электрический разряд. И когда он касается меня языком — всё сжимается. Внутри. Снаружи. Я цепляюсь за край стола, чтобы не раствориться.

Он поднимает глаза, и я тону в них. Там — хитрость, удовольствие, притяжение.

— Вкусная девочка, — шепчет он. Голос по-прежнему хриплый. Но теперь в нём нежность. И это убивает.

Я задыхаюсь. Он снова касается. Медленно. Дразняще. Погружаясь всё глубже, будто изучая, как звучит моя покорность.

Всё внутри сжимается, вибрирует. Пульс отзывается везде — в животе, в бёдрах, в груди. Я почти теряю контроль.

Я извиваюсь. Пытаюсь сдержать стоны. Но с каждой секундой это всё труднее. Он доводит до грани, и снова отступает. И это сводит с ума.

— Пожалуйста, — срывается с губ. Я натягиваюсь, будто струна.

— Что — пожалуйста? — Он приподнимается. Его глаза смеются. — Я не могу помочь, если не знаю, чего ты хочешь.

Он издевается. Он ждёт. Он заставляет меня сказать это вслух.

Молчание давит. А тело трясёт. Всё сжимается от желания. Я сжимаю кулаки.

— Хочу кончить, — шепчу. Но он наклоняется ближе.

— Не услышал.

— Мне нужна разрядка… — голос мой ломкий, просящий. Как у зверька, что загнали в угол.

И он отвечает. Пальцы входят в меня. Глубоко. Властно. И я растворяюсь. Дрожу. Падаю. Волна за волной прокатывается. Стирает всё. Я ложусь на стол, сердце в груди колотится как бешеное.

Он расстёгивает брюки. Я слышу, как щёлкает пряжка, но у меня нет сил даже пошевелиться. Его губы накрывают мои. Целует. Глубоко. С укусом. Как клеймо.

Я обвиваю его шею. В его взгляде — всё. Власть. Желание. Право.

— С ума сводишь… — рычит он. Целует шею. Я чувствую зубы — острые. И страх пробирает меня насквозь.

Я вцепляюсь в его плечи. Царапаю. Он не замечает. Не реагирует. Только сильнее прижимает. Снова кусает. Боль — острая, короткая. Я вскрикиваю.

Он зализывает ранку.

— Прости… Но по-другому — никак, — хрипит.

Он раздвигает мои ноги. Его член касается моего центра. Он растирает влагу между бедер, и я понимаю: уже поздно. Я его.

— Аяз, я… — но не успеваю договорить.

— Девственница, — прошептал, губами почти касаясь моего уха. Тепло его дыхания разлилось по коже. — Ты собиралась молчать об этом до последнего? Пока я не почувствую тебя целиком?

Он начал двигаться, медленно, уверенно. В каждом движении — власть, которую он не скрывал. Я задержала дыхание, тело отозвалось вспышкой жара, будто внутри загорелся факел.

— Я… я не знала, — прошептала, голос дрожал, как крыло у раненой птицы.

— Теперь знаю. И с этой секунды ты — моя, — его голос дрожал не от слабости, а от того, насколько сильно он это чувствовал. Не угроза. Не присяга. А почти животное признание, оставленное кожей.

Желание вспыхнуло во мне, как пламя на сухих листьях. Мысли исчезли. Осталась только тяга, безудержная, голодная. Потянулась к нему, и он дал мне то, что нужно — себя.

Выгнулась, встречая его. Комната наполнилась стонами, глухими, рвущимися. Он держал мои бёдра, будто отмечая, запоминая, утверждая.

— Я с тобой. До конца, — прошептал. Голос был как рокот грозы над полем — низкий, неумолимый.

— Аяз… — произнесла его имя, и в нём было всё: страх, желание, надежда. Он прижал меня к себе, будто закрывал от всего мира.

— Ты моя девочка… — выдохнул, поцеловал в висок. И мир исчез.

Не помню, как заснула. Только его дыхание на затылке. Только его вес — уверенный, как обещание, что он рядом.

Утренний свет резанул по глазам. Щебет птиц за окном звучал глупо радостно. Я открыла глаза. Это не моя комната. Это его территория. Просторная. Мужская. С запахом табака, тела, ночи.

Тело ныло. Щёки горели. Воспоминания накатывали, как прибой. Он не спрашивал. Он просто взял. И я не смогла остановить. Потому что тело выбрало его раньше, чем разум успел испугаться.

Выскользнула из постели, в душ. Вода текла, как облегчение. Тепло, гель с запахом жасмина, пена — но не отмыть ночь. Не отмыть себя от него.

В комоде бельё моего размера. Идеальное. Я в нём — как в ловушке. Гардеробная выглядела как сцена. Я как актриса. Только без сценария.

На кухне — тишина. Кофемашина зажужжала, будто пробуждая этот дом. Аромат кофе заполнил пространство. Я держала чашку, как якорь.

— Долго спишь, — сказал Амир за спиной.

— Я не слышала, чтобы меня кто-то звал, — ответила. Голос был ровным, но в нём звенела сталь.

— Быстро ты к нему прилипла, — насмешка в голосе. Он опустился на стул напротив. — Или он к тебе.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, — я отвернулась к окну.

— Напротив. Строптивая. Но не пустая. И это-то пугает больше всего, — он пристально смотрел на меня.

— Я не просила, чтобы меня сюда привозили. Я хочу домой.

— Я не нарушаю приказы альфы. И ты здесь не просто так, — его взгляд стал серьёзным. — Даже если пока не поняла.

Хотела ответить, но внутри вдруг сжалось. В груди будто зазвенело. Как будто там — ещё одно сердце. Я коснулась живота. Дрожь. Не моя.

— Сейчас тебе не повезёт, — произнесла я, и голос прозвучал незнакомо. Глубже. Хрипло. Словно не я говорила, а кто-то внутри.

Амир насторожился. Его лицо изменилось. Он почувствовал. Он понял.

Я замерла. Это не было паникой. Это была она. Волчица. Она проснулась. Я чувствовала её — мощную, терпеливую, ждущую. Словно во мне открылся другой слой, плотнее кожи, горячее крови.

Слёзы покатились по щекам. Горячие. Живые. Тепло — внутри, в животе, в груди. Она была со мной всё это время. Спала. А я глушила её таблетками. Запирала. Убивала понемногу, день за днём.

Амир резко встал.

— Что с тобой? — его голос стал мягким. Не насмешливым. Тревожным. Настоящим.

Я подняла на него глаза. Внутри что-то пульсировало, и это не страх.

— Я её чувствую. Она… она живая. Я почти её убила, — прошептала я, не в силах остановить слёзы. Плечи дрожали.

— Чёрт, — выдохнул Амир и, не задумываясь, подхватил меня под локоть. — Пошли на воздух.

Он вывел меня за порог. Холодный воздух хлестнул по коже, пах сырой травой, корой деревьев, горькой утренней росой. Мир будто сменил оболочку. Каждый запах — резче. Каждое ощущение — обнажённее.

— Закрой глаза. Вдохни глубже. Почувствуй её, — его голос был низкий, устойчивый. Как корень, который не даст тебе упасть.

— Медитация? — прошептала я, сбивчиво, не веря.

— Нет. Это встреча. Встреть её. Смотри не глазами. Внутри.

Я закрыла глаза. Вдох. Выдох. Шаг навстречу темноте. И тогда… увидела. Не зрением. Не разумом. Чем-то другим. Поляну. Зелень. Тепло. Слово «мама». Руки. Лапы. Боль. Свет. Она была там. Рядом. Во мне. Ждала, чтобы я впустила её.

Я открыла глаза. Слёзы ушли. Осталось другое — жар, ровный, спокойный. Сила, которая не толкает, а держит.

— Спасибо, Амир, — прошептала я. Голос был новый. Глубже. Тише. Увереннее.

Он кивнул. Не улыбнулся. Но в его лице было уважение.

Он развернулся и ушёл в дом.

Я пошла следом. Но что-то изменилось. Мир был прежним, а я — нет.