Мама говорит о каких-то формулах, о папиных наработках. Объясняет, что они опасные, что их ищут. И что из-за них… они погибли.

— Мама, кто это сделал? — спрашиваю, а всё вокруг мутное, комната, родители расплываются… Опустошение наполняет меня.

Просыпаюсь. Голова — тяжёлая, мысли — путаются. Где я? Комната незнакомая, пахнет травами, дымом, чем-то сладким, приторным. На диване лежу, покрывало — тёплое, мягкое. Амир — рядом сидит, книгу читает. Видит, что я проснулась, улыбается.

— Как ты? — спрашивает, голос — тихий, заботливый.

— Что… что случилось? — спрашиваю севшим голосом.

— Чай старейшины… он сонный, — объясняет Амир. — Чтобы ты… расслабилась.

— А где… старейшина? — пытаюсь сесть, голова кружится.

— Ушёл. Сказал, что ты… отдохнуть должна, — Амир помогает мне подняться, подушку под спину подкладывает. — Пить хочешь?

— Да, — шепчу.

Амир — наливает воды из кувшина, подаёт мне. Пью жадно, большими глотками.

— Спасибо, — говорю, голос уже крепче. — Я их… видела.

— Хорошо, — говорит Амир. — Но больше ни слова.

— Почему? — спрашиваю, бровь домиком.

— Потому что это… твоё путешествие, дитя, не его, — старейшина в комнату входит, на стул садится. Амир от меня отходит. Его взгляд — серьёзный, сосредоточенный.

— Лучше бы ты с альфой была, — говорит старейшина. — Но характер у тебя… непростой. Ждать — не твой конёк, — перебирает свою бороду, взгляд — сквозь меня, словно.

— Аяз-то тут при чём? — спрашиваю, ничего не понимаю.

— Со временем поймёшь, дитя, — говорит он. — А пока — набирайся сил, отдыхай.

Амир — помогает мне встать, до дома провожает. А я… всё ещё в том сне. Вернуться в стаю надо. Найти то, что мама сказала. Страх напирает, стискивает горло.

Подходя к дому, сердце забилось быстрее, ледяными иглами пронизывая ребра. Машина Аяза стояла на парковке. Волнение бурлило по телу, опустошая меня. Двери дома открываются, и Аяз идёт навстречу, его лицо — маска, взгляд холодный, прожигающий. Страх сжимает горло.

Ближе подходит, от чего я замираю. Он сокращает дистанцию, притягивает к себе, стискивая в своих объятиях. Его тело — испепеляющий огонь.

— Где вы были? — цедит сквозь зубы, голос — резкий, обеспокоенный, взгляд впивается в Амира. Ждёт ответа.

— У старейшины, — спокойно отвечает бета. — Пыл поубавь. Все вопросы к Кире, — делает шаг назад, петляя в сторону стаи.

— До завтра, Амир, спасибо, — кричу ему вслед. Напряжение Аяза ощущаю кожей. Леденящее чувство тревоги.

— Никакого завтра, — рычит Аяз, берёт меня за руку, утягивает в дом. Его хватка — жестокая, властная.

— Ты не едешь на работу, — едва поспеваю за ним. Воздух вокруг вибрирует.

— Подождёт, — рычит Аяз, затаскивает меня в дом, прижимает к стене. Жар его тела проносится по моему, обжигая. Его губы ищут мои, в страстном поцелуе сплетаются.

— Моя, — шепчет на ухо, кусает за мочку. — Своим не делюсь, — смотрит в глаза, прожигает насквозь. Взгляд — дьявольский.

— Твоя, — лишь соглашаюсь, возбуждение с головой накрывает.

— Не стой к Амиру так близко, — предупреждает, — мой волк дуреет, ревнует.

— Он просто помог, — обнимаю Аяза за шею, смотрю в его дикие глаза. В похоти начинаю утопать.

— Что ты у Старейшины делала? — хрип его слышу, сама дышу рвано.

— Потом расскажу, — расстегиваю рубашку Аяза, прикасаюсь к груди.

Аяз не сдерживается. Поднимает меня, удерживая под ягодицы, несёт в спальню, кидает на кровать, рассматривает. Жадно, собственнически. Я же словно воск плавлюсь. Леденящий восторг, испепеляющий огонь. Словно наркотик, бежит по венам, впиваясь под кожу. Теперь не вытравить. Сам одежду стаскивает. Всматриваюсь, любуюсь его телом, завораживает. Тело его — как у бога, литые мышцы — стальные канаты. Вздох из грудной клетки вырывается. Жарко становится, бурлит кровь. Ерзаю по кровати, словно змея, извиваясь от желания. Его хочу до безумия.

Аяз не спешит, дразнит. Его губы касаются разгорячённой кожи, прожигая дорожкой поцелуев к груди. Дует на твёрдую горошинку, удерживает сосок зубами. По позвоночнику прокатился разряд. Выгибаюсь ему навстречу, гнусь от наслаждения. Аяз исследует тело руками, растирает, надавливает.

— Сладкая девочка, — цедит он сдавленным голосом, губы перемещаются к шее. Жадный, ненасытный. Собственник. Давно поняла, что не отдаст никому. Да и не желаю. Его только хочу. В его руках как воск плавлюсь, или сгораю, словно пепел. Он меня делает живой. Желанной.

— Аяз, — стон с губ срывается. Терпение на нет сходит. Тело словно струна натянуто. Внизу всё судорогой сводит.

— Что, Кира? Хочется? — ухмылка, которая заставляет вспыхнуть. Его слова — ледяные иглы, обжигающие, но испепеляющие меня.

— Пожалуйста, — хнычу от бессилия, сгорая от желания.

— Что ты хочешь? Скажи, — смотрит в глаза, до самой души достаёт. Стыд и похоть бурлят во мне, закипая. Сейчас на всё готова. Лишь бы его в себе почувствовать.

— Возьми меня, — хрипло, но в глаза его смотрю. С вызовом. Хоть и стыд верх взять пытается.

— Всё, что хочешь, — сминает губы мои, клеймит поцелуем. Его язык исследует мой рот.

Мои пальцы в его волосах, перебираю пряди, тяну к себе. Хочу всего. Сейчас. Немедленно.

Аяз не сдерживается, его член погружается в меня на полную. Сжимаюсь, чувствую его всего.

— Кира, — рычит он сдавленно, едва себя сдерживает, — узкая, до одури, — толчок бедрами делает.

Спальня наполняется стонами, запах наших тел в воздухе витает. Его обнимаю, за плечи царапаю. В шею целую. Навстречу двигаюсь. Улавливаю ритм его движений. Подстраиваюсь. Наслаждаюсь моментом. В омут разврата погружаюсь. Напиться им никак не могу. Ещё и больше хочется. До звёзд перед глазами. До хрипа в лёгких. Пот по спине скатывается. В горле пересыхает. Аяз осыпает тело поцелуями, его пальцы вырисовывают круги, оставляя на коже словно огненные метки. Сжимает грудь, покусывает соски. От чего стон с губ срывается.

Аязу мало того, что есть. Переворачивается на спину, смотрит на меня. Его взгляд — бездна страсти и похоти. Сожжёт меня в этом огне, доводит до безумия своей похотью. Облизываю губы, кусаю слегка, ноготки по его груди царапают. Пытаюсь свой ритм найти, медленно опускаюсь по члену.

Приятное чувство, словно каждую вену чувствую. Власть над ним нравится. Теперь я определяю ритм. Аяз не против, расслаблен. Любуется. Лишь иногда бедрами в такт двигается.

То медленно, то быстро опускаюсь, слегка назад отклоняюсь. Глаза закрываю. На каждом ощущении тела сосредотачиваюсь. Аяз же тело моё изучает. С грудью играется. Шлепок по ягодицам в чувство приводит. На нём взгляд сосредотачиваю.

— Хватит с тебя, красавица, — хрипит, пара фрикций доводит до безумия. — Кончай.

А мне словно этого и надо было. Тело моментально реагирует. Узелок внутри развязывается. Волна удовольствия накрывает. В нирвану словно погружает. Невесомость, удовольствие. Тело практически не чувствую. На Аяза опускаюсь, медленно выдыхаю. Аяз тоже свой пик ловит. Расслабляется. По спине гладит. Нежности на ухо шепчет. Медленно меня рядом с собой укладывает. Обнимает.

Сном обоих накрывает. До утра засыпаем.

Солнечные лучи в глаза бьют, ворочаюсь. Аяз обнимает. Жарко становится. Выбраться хочется. Выползаю из-под его объятий. На холодных простынях нравится. Тихое дыхание Аяза, размеренный стук сердца. Словно колыбельная в сон опять погружает.

Рука чья-то по позвоночнику, скинуть хочется. Бормочу что-то. Из сна вырывают.

— Вредина, просыпайся, — шепот Аяза на ухо. Дыхание жаркое.

— Вставай сам, — в ответ ворчу. На что он на ягодицы мои переключается. Сжимаюсь, глаза открываю. Его прикосновение — испепеляющий огонь.

Аяз медленными, ленивыми движениями касается ягодиц моей, обжигая касаниями.

— Что ты делаешь? — вздрагиваю, сбежать от него хочу. Стыд накатывает.