— С тех пор, как спас мою волчицу… у отца, — говорю робко, неуверенно. С тех пор — столько всего случилось. Но… он был рядом, помогал.

— Кира, мне каждый день сложные решения приходится принимать, — говорит тихо, но жёстко. — Я — альфа, за стаю отвечаю. Каждый член стаи — моему приказу подчиняется. А ты… вот так вот просто решаешь что-то сделать… — отходит к окну, опускается в кресло. Воздух вибрирует.

— Я не… — пытаюсь выговорить, но он резко меня обрывает.

— Не перебивай, — цедит сквозь зубы. Его голос леденящий, беспощадный. — Всё в нашем мире — на иерархии и законах. Ты обязана им подчиняться. Как бы ни было сложно.

— Поняла, — шепчу, сдаваясь под его натиском.

— Я не знаю, что со мной будет, если ты… исчезнешь, — говорит уже мягче, поворачиваясь ко мне. В его глазах — тень нежности.

— Я не хотела, чтобы так получилось, — подхожу к нему, беру его руку в свои, всматриваюсь в его лицо. За строгостью — улавливаю искру того Аяза, который… любит.

— Знаю, — говорит он, притягивая меня к себе, обнимая крепко, жарко от его близости. Его объятия — испепеляющий огонь, стискивающий меня до боли.

Я нахожу его губы, целую нежно, неуверенно. Он отвечает настойчиво, страстно. Страхи и обиды оседают, стираются под напором его чувств.

Ночь — спокойная, несмотря ни на что. Утром Аяз обещает разобраться с историей ДТП. Я беспредельно ему благодарна. Сама — изучаю территорию, вникаю в детали. Амир — периодически заглядывает, таскает выпечку.

— Хватит пирог воровать! Я его не для тебя пекла! — говорю наглому бете, который уже третий кусок утаскивает.

— Жалко, что ли? — дуется он.

— Не жалко. Но если голоден — сядь нормально, поешь, — смотрю на него, взглядом прожигая.

— А что, обед есть? — спрашивает он, садясь за стол.

— Есть, — говорю. — Но если будешь так себя вести — без обеда останешься.

Всё равно жалко парня. Ставлю перед ним тарелку с жаркое.

Аяз — вечером приходит. Его руки — как тиски, обнимают меня за талию, прижимая к себе. Горячее дыхание — впивается в затылок. Он владеет мной, полностью, беспощадно и нежно одновременно.

— Как день прошёл? — спрашивает Аяз, его голос — мягкий, бархатный. Скучала по нему, его аромат жадно вдыхаю.

— Хорошо, — улыбаюсь. — Но будет ещё лучше, если ты Амира манерам научишь, — поворачиваюсь к нему, целую. Его поцелуй — нежный, настойчивый.

— Пожалей моего бету, — смеется, легко и расслабленно. — Парень один весь день, вопросы стаи решает.

— Я не против, что он приходит. Но чтобы хоть на еду не набрасывался, — говорю, ставлю перед Аязом жаркое, наблюдаю, как он ест. Его движения — грациозные, властные.

— Идём, отдохнём, — Аяз зовёт меня в гостиную, после ужина.

Отказывать — причин нет. Устраиваюсь на подушках, у камина. Тепло, уютно. Пламя — танцует, тени — петляют по стенам. Аяз — рядом, согревает своим теплом, окутывает заботой. Он рассказывает про детство, про стаю, его голос — спокойный, ровный.

— Я и не думал, что сюда перееду, — говорит он задумчиво.

— А давно ты тут? — спрашиваю, наблюдая за тенями на его лице. Его взгляд — проницательный, задумчивый.

— Лет пять, — отвечает он, перебирая мои волосы своими пальцами. Его прикосновение — лёгкое, но властное.

— А я — всю жизнь тут, — говорю, а в голове — бурлят воспоминания, детство, студенческие годы.

— Про аварию твоих родителей… я узнал, — говорит он серьёзно, взгляд — сосредоточенный, проницательный.

— Мы можем… туда съездить? — спрашиваю, надежда — в голосе, дыхание — замирает, сердце — стучит медленнее.

— Думаю, да, — отвечает он, в его глазах — беспокойство, но и спокойствие, как омут тихий. — Но скажи, что ты задумала?

— Не знаю ещё, — пожимаю плечами, честно отвечаю. — Может, воспоминания какие появятся.

— Хорошо, — говорит он, встаёт, притягивает меня к себе, целует в лоб. — На этой неделе постараюсь время выделить.

Потом — в постель. Он раздевает меня аккуратно, прижимает к себе, шепчет что-то на ухо. Тепло, хорошо, спокойно. Без кошмаров. Его прикосновения — нежные, властные, исполнившие меня покоем.

Утром — решаю озадачить Амира. Сидеть без дела — скучно. Аяз — вечно на работе.

— А где тут у вас… историю стаи узнать можно? — спрашиваю, пока он мои пироги уплетает, щёки — надул, словно хомяк.

— В библиотеке, — бурчит, взгляд — настороженный. — Или у старейшины. Ты чего задумала? — спрашивает, словно я — маленькая девочка, которая шалости замышляет. Его тон — назидательный.

— Родителей найти хочу, — говорю спокойно, чуть ли не шепотом.

— Знаю я твои поиски! Чуть не огребли в прошлый раз! — ворчит, недовольный, руки на груди скрестил, взгляд — прожигающий.

— Не будь занудой, — отвечаю тем же тоном, взгляд — глаза в глаза. — Я же на территории стаи буду, не в лесу.

— Ладно, — Амир тут же подобрел, снова за пироги взялся.

После завтрака — в библиотеку. Маленькая, уютная, пахнет пылью и старыми книгами. Библиотекарша — милая женщина, улыбчивая. Амир ей что-то шепчет, просит книги по истории стаи.

Брожу между стеллажами, выбираю те, что помочь могут. Сажусь за стол, начинаю читать. Два часа пролетели незаметно. Время — мчится обратно. Оформляю формуляр, беру три книги — и домой.

Погода — шепчет. Солнце — греет, воздух — свежий, лесной. Захожу в кафе, беру кофе. И тут… она. Та, которую видеть не хочу.

— Что, учиться решила? — говорит Арина надменным тоном, словно я — пустое место. Её слова — жалят.

Игнорирую. Иду дальше, к дому Аяза. Хорошо, что за мной не пошла. Сдерживаться — не мой конёк. А ругаться с ней — чести много.

Дома — готовлю обед. Потом — за книги. Читаю про соседнюю стаю. Они тут давно, ещё с основания города. Может, мои родители оттуда? Символом стаи — лекарственные травы, которые только на их территории растут.

Надеюсь, они ещё там. Книги — дочитываю. Амир прибегает, говорит, старейшина со мной поговорить хочет.

Одеваюсь — и за Амиром. Дом старейшины — маленький, стоит подальше от стаи. Сушеные травы — висят по стенам, мази, цветные скляночки, дубовый стол — посреди комнаты, массивные стулья. Я тут — совсем крошкой кажусь. В печи — огонь горит, тени — пляшут по стенам. Старейшина — мужчина лет семидесяти, седая, длинная борода, голубые, добрые глаза. Одет просто. Долго меня рассматривает, потом уходит, приносит чайничек, с душистым чаем.

— Выпей, дочка, — говорит, двигает чашку ко мне. Смотрю на Амира, ищу поддержки. Бета кивает.

Делаю глоток. Чай — ароматный, по телу теплом разливается. Хочется спать. Амир словно знает, помогает мне на диван пересесть, что у входа стоит.

Веки — тяжелеют, глаза — закрываются. Сон накатывает, как волна. Голоса — словно сквозь вату, шепчут что-то неразборчивое. Тепло, уютно, спокойно… как в детстве, у мамы на руках.

Улица. Темнота. Туман. Лес вокруг. Холодно. Руками себя обнимаю, согреться пытаюсь. Где я?

— Иди сюда, дочка, — голос… мамин? Бегу на голос, за поворотом — дом. Поляна перед ним. Детские качели, ровный заборчик. Дом родителей. Точно помню. На этих качелях — качалась.

— Мама? — захожу в дом. Кухня справа, гостиная слева, лестница наверх. Бегу по лестнице, в комнаты заглядываю.

Детская. Ковёр на полу, маленькая кроватка, с розовым покрывалом. Домик для кукол. Заводная каруселька, с лошадками. Папа дарил. Слеза по щеке катится. Руки — на плечи ложатся.

— Вот ты и дома, — мама меня обнимает. Прижимаюсь к ней, скучала так…

— Красавица моя, — голос папы, за спиной у мамы. Открываю глаза, смотрю на него. В объятия кидаюсь. Не верю своим глазам. Они… рядом. Живые.

— Как… как это? — спрашиваю сквозь слёзы.

— Магия, Лия, — говорит мама, садится на кровать, меня рядом усаживает. — У нас мало времени. Ты должна вернуться в стаю. И уничтожить записи.

— Какие записи? — спрашиваю, ничего не понимаю. Страх сжимает горло.