— Вот же чёрт! Как я так могла⁈ Паника душит, воздух словно в горле застрял. Задание — элементарное. А я его провалила.

Папка с документами — в луже. Мотоциклист. Гад. Чуть не сбил. Я подняла её… быстро. Но — поздно. Бумаги мокрые. Чернила поплыли. Разводы. Кошмар.

Пальцы дрожат. Прижимаю папку к груди, иду в холл отеля. Роскошь. Блеск. Золото, стекло, бархат. А я — грязная, мокрая. Как уличная кошка после ливня. Меня точно уволят. Первое серьёзное поручение… и сразу провал.

— Мне… мне в триста первый номер, — выдыхаю на ресепшене. Голос еле держится. — Доставка документов. Офисный костюм в грязи. Волосы — спутаны. Позор. — Направо, потом лифт на пятый, — сотрудник и не смотрит. Машина.

— Простите… а… уборная? — Прямо и направо. — Всё так же сухо.

Уборная. Замок. Тишина. Клацаю защёлку, опираюсь на раковину. Вода — ледяная, как пощёчина. Обжигает ладони. Мокрая ткань липнет к ногам, юбка — в грязных разводах. Пытаюсь хоть немного отмыть. Бесполезно. Всё как в тумане.

Папка лежит на краю раковины. Обмякла, по краям вздулась, но держится. Внутри — не просто бумаги.

Конфиденциальная информация. Подписи, штампы. Ответственность — слишком большая, чтобы закрыть глаза.

Смотрю на неё. Лезть? Не лезть? А вдруг всё испорчено? А если нет?

Сердце грохочет. В горле — ком. Руки дрожат, будто не мои.

— Только взгляну… — шепчу. — Одним глазком.

Осторожно раскрываю. Первый лист — потёк. Второй — тоже. Но дальше…

Чисто. Подписи читаются. Штампы чёткие, мокрая печать не расплылась.

Нуримов. И рядом ещё одна фамилия — вторая подпись. Заверено.

Выдыхаю. Жива. Пока ещё жива.

Зеркало. Растекшаяся тушь. Щёки в грязных подтеках. Волосы — как мочалка. Смазанная реальность. Сердце скачет. Под кожей — зуд, будто кто-то внутри ерзает. Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас…

Таблетка. Вытащила из сумки, проглотила. Пульс сбивается. Давление отпускает. Тишина — на мгновение.

Пять минут.

Иду в номер. Ковры, люстры, бронза и стекло. Словно другой мир. Не про таких, как я.

Пятый этаж. Два амбала у двери. Чёрные костюмы, пустые глаза. В них — угроза.

— Что-то потеряла, малышка? — один изучает меня взглядом, как кусок мяса. — Доставка. Для Аяза Нуримова. — Такая пташка — и к нему? — усмехается второй. В рацию: — Мурат Искович, тут… с документами. Пропустить?

— Да, — голос в динамике низкий. Уверенный. Спокойный. Но от этого — страшнее. Он меня… ждал?

— Проходи, пташка. — Щёлкнул замок. Дверь распахнулась.

Номер. Шик, холод, власть. Он ждёт. Высокий, собранный, как офицер на параде. Ни жеста лишнего, ни взгляда мимо.

— Документы. — Ни «здравствуйте», ни вопроса. Просто команда.

Я протягиваю папку. Пальцы дрожат, чуть не роняю. Он берёт аккуратно, сразу — к делу.

Молча открывает. Лист за листом — быстро, точно. На одном замирает.

— Что с этим? — голос твёрдый, отточенный. Как холодный металл.

— Чуть намокли… но подписи и штампы не пострадали, — шепчу. Горло сухое.

Он смотрит — не на меня, на страницу. Секунда. Другая. Закрывает папку.

— Впредь — без подобных казусов. Здесь таких не любят.

Молчит ещё мгновение. Хватит, чтобы захотелось провалиться под пол.

— Свободна. — Даже не смотрит. Уже забыл обо мне.

Я разворачиваюсь. Не бегу — пока. Но спина горит, будто под прицелом.

Коридор тянулся бесконечно. Почти летела вниз по лестнице, перескакивая ступени, цепляясь за перила. Лифт — ни за что. Ни секунды в замкнутом пространстве после этого взгляда, после этого голоса.

Сердце грохотало в ушах, дыхание рвалось на части.

Свернула за угол — и врезалась.

Во что-то. Нет, в кого-то. В грудь — твёрдую, как гранит. От удара отшатнулась, но дыхание перехватило вовсе не от столкновения. Запах.

Он накрыл меня волной — терпкий, пряный, тяжёлый, как густой дым. И почему-то до странного знакомый. Не как у людей. Живой. Настоящий. Будто вполз в лёгкие и выдавил весь воздух.

Я вдохнула — инстинктивно. И сразу пожалела.

Внутри будто щёлкнуло. Что-то вздрогнуло под кожей. Всё это… слишком похоже. Слишком знакомо. Как тогда, в детстве.

— Осторожнее, киска, — раздался голос. Низкий, с насмешкой. Почти ласковый. Почти.

Я подняла глаза. Он.

Высокий. Безупречно одетый. И всё же в нём не было ничего от обычного человека. В каждом его движении — сила. В каждом взгляде — опасность. Он не просто стоял. Он ждал.

Он смотрел на меня, будто знал меня. Будто изучал. Как охотник — добычу.

И глаза…

В них был огонь. Янтарный, почти светящийся. Взгляд, от которого хочется бежать, но ноги не слушаются. Не глаза — приговор. Не человек — хищник.

Что-то внутри меня дёрнулось. Я не знала его. Но моё тело — будто знало.

— Простите… — прошептала, пятясь. Горло пересохло, голос дрожал.

Он даже не шелохнулся. Просто смотрел.

И я чувствовала, как внутри поднимается зуд. Как будто кто-то шевелится под кожей. Жжение в груди. Нет… Не может быть. Это астма. Просто астма. Как всегда.

Сглотнула. Надо уйти. Найти таблетку. Проглотить. Успокоиться.

Срочно. До того, как всё это… начнётся по-настоящему.

Метро. Офис. Спасение.

Вваливаюсь в своё кресло, будто в клетку, и почти с облегчением обхватываю руками столешницу. Здесь всё понятно. Бумаги, почта, мониторы. Шум клавиатур. Свет холодных ламп. Обыденность. Нормальность.

Никто не гонится. Никто не смотрит так, будто видит меня насквозь.

— Кира! — грохочет голос. Вздрагиваю и резко встаю.

Он выходит из кабинета, как плывёт — широким корпусом. Толстый, с тяжёлой шеей, почти лысый. Остатки волос зачёсаны назад, будто это поможет. Костюм в обтяжку, пуговицы вот-вот взорвутся.

Глаза — мелкие, как у змеи. Всегда будто насмешливые. И всегда оценивающие.

— Курьер доставила? — бросает, не глядя. Голос — с нажимом, как будто заранее обвиняет.

— Да, — отвечаю тихо.

— Есть повод для беспокойства? — он оборачивается, и в его тоне слышится явное: «Ты же наверняка всё испортила».

— Н-нет. Всё в порядке.

— Ну и отлично, — бурчит. Разворачивается, уходит в кабинет, бросая через плечо: — Работай.

Снова хлопает дверь. И всё возвращается на круги своя.

Я сажусь, будто ничего не произошло. Но пальцы дрожат.

День тянется. Минуты — как резина. Кажется, даже воздух в офисе стал плотнее. Всё спокойно, но внутри — тикает. С каждой секундой громче.

К концу рабочего дня я будто выжата. Собираю вещи. Выключаю компьютер. Шарф. Сумка.

Выдыхаю. Почти свободна. Выхожу.

И тут…

Голос. Знакомый. Грубый. Вкрадчивый. Слишком спокойный, чтобы быть безопасным: — Пташка… прыгай в машину.

Знакомый голос. Амбал. Один из тех, у номера. Он улыбается. Как волк.

— Зачем? — шепчу. Голос предательски дрожит.

— Мой босс желает тебя видеть, — произносит один из них. В пальцах вертит ключи от машины, будто это трофей или тест — не спеша, с ленцой, в которой чувствуется сила.

Он идеален, как статуя. Ни лишнего движения, ни напряжения. Даже голос ровный, но от него по позвоночнику идёт ток.

— Передайте, что мой рабочий день окончен, — отрезаю. Не останавливаюсь, иду к остановке. Пальцы сжимаются в кулаки.

Он появляется рядом, как будто вышел из воздуха. Шаг — и он уже на полкорпуса впереди.

— Хочешь доехать сидя — сядь сама, — произносит тихо. — Остальной вариант тебе не понравится.

Я замираю, смотрю на него. Сердце — где-то в горле.

— Я очень терпеливый, — продолжает он. Всё так же спокойно. Почти ласково. — Но не бесконечно.

И прежде чем я успеваю развернуться — рывок. Я отрываюсь от земли, кричу. Воздух захлебнулся в лёгких. Он несёт меня на плече, как пушинку.

— Поставь меня! — колочу его по спине. Бесполезно. Его тело твёрдое, как броня. Тепло исходит от него животное, неестественное.