— Реви. Не сдерживайся, — шепчет. Гладит по спине. Медленно. Убаюкивающе.

Я плакала. За всё. За ложь. За страх. За себя. За мир, который рухнул.

Опомнилась, когда машина свернула в лес.

— Где мы?.. — голос охрип, сел.

— На территории моей стаи, — спокойно отвечает Аяз. Тихо. Но в голосе — сталь.

— Зачем?.. — верчу головой. Лес. Стволы, как колонны. Листья шелестят. Воздух — тяжёлый, сырой.

— Будем… будить твою волчицу, — говорит Аяз, будто речь идёт о чем-то обыденном.

Дома. Словно — из ниоткуда. Маленький частный сектор.

— Где мы? — спрашиваю Аяза, вглядываясь в картинки за окном.

— Моя стая, — отвечает он и сжимает мою ладонь, притягивая к себе. Его губы накрывают мои. Поцелуй — властный, жаркий. Я вздрагиваю. Паника на секунду поднимается в груди, но его прикосновение — тёплое, уверенное — успокаивает. Тревога отступает. Я позволяю себе расслабиться.

Машина останавливается.

— Шеф, приехали, — громила смотрит на нас в зеркало заднего вида.

— Вещи в дом отнеси, — приказывает Аяз. Открывает дверь, помогает мне выйти.

Дом кажется скромным, но чувствуется статус. Рядом ещё несколько домов, кованый забор. Сбежать будет сложно.

Аяз ведёт меня внутрь.

— Не бойся, — шепчет, словно слышит мои мысли. — Здесь ты в безопасности.

Его взгляд пронизывает. Внутри — хаос.

— Я не могу поверить… — выдыхаю.

— Привыкай. — Его губы вновь накрывают мои. Поцелуй властный, тёплый, уверенный. Я теряюсь.

— Ты принадлежишь мне, Кира, — шепчет, и у меня подкашиваются ноги.

— Я не обещала такого… — шепчу, но он будто не слышит. Ведёт меня наверх.

— Твоя комната, — говорит, открывая дверь. Просторно. Светло. Окна выходят в сад.

— Я скоро вернусь, — говорит, и в его тоне — почти нежность.

Я остаюсь одна. Тишина сжимает сильнее, чем цепи.

Комната большая, потолки высокие, окна во всю стену. За ними сад, бассейн, ухоженная трава. Всё в бежевых тонах. Кровать с балдахином. Как в том отеле. Напротив — картина: ночной лес. Зловеще-красиво.

Любопытство берёт верх. Выглядываю в коридор. Три двери. Вероятно, одна — его. Спускаюсь.

Гостиная — со вкусом, богато. Столовая: длинный стол, десяток стульев. Кухня — огромная. Остров, техника, посуда. Глаза разбегаются.

Внутри — странное ощущение: будто я примеряю на себя чужую жизнь. Которая может вот-вот стать моей. Против воли.

Желудок урчит. Голод вырывается наружу. День был сплошной хаос. За окном темнеет.

Я иду искать Аяза. Последняя дверь — кабинет.

— Аяз, ты совсем спятил? — незнакомый мужской голос. Твёрдый, с заботой под слоями холода. — Зачем ты её сюда притащил?

— Она теперь под моей защитой, — отвечает Аяз. В голосе — сила.

— Ты ничего о ней не знаешь.

— Это не важно. — Усмешка слышна даже в тоне. — Она часть меня.

— Мне не нравится такой план.

— Ты мой бета. Я ожидаю поддержки. — Сталь.

— Я не нянька, — ворчит второй.

— Кира, — голос Аяза — прямо в точку. — Подслушивать удобно с другой стороны двери.

Чёрт. Я забываю, что он — оборотень. Вдыхаю, вхожу.

Мужчина — лет двадцати восьми, высок, телосложение как у Аяза, но другой. Голубые глаза. Запах иной. Что-то в нём колет. Тело напрягается. Инстинкт настораживается.

— А ты не промах, — он осматривает меня. Взгляд внимательный. Слишком внимательный. Я опускаю глаза.

— Кира, познакомься — Амир. Мой бета, — говорит Аяз.

— Здравствуйте, — говорю. Отчуждённо. Словно голос не мой.

— Ну, здравствуй, — Амир не улыбается. В его взгляде — холод. Как у охотника.

— Я тут не по своей воле. Нянька мне не нужна, — неожиданно огрызаюсь. Даже для себя.

— Посмотрим, — скалится он. Рык — почти неслышный, но животный. От него хочется отступить на шаг.

Аяз рычит. По комнате прокатывается волна давления. Хочется исчезнуть. Застыть.

— Аяз, сбавь, — ворчит Амир. — Не укушу я твою гостью.

— Отвечаешь за неё, — твёрдо говорит Аяз. Он садится. Жестом указывает на место. Я сажусь. Пальцы дрожат.

— Кира, ты пока здесь. — Слова — приговор. — Я решу вопрос с ядом.

— Амир, ты за периметр, документы у меня. Возможны гости со стороны соседней стаи. — Амир кивает. Сосредоточен. Меня будто больше нет.

— Что мне тут делать? — выдыхаю. Голос чуть срывается.

— Жить. Отдыхать. Не забывай — ты всё ещё должна мне. — Усмешка. Взгляд прожигает до костей.

— Особая охрана? — усмехается Амир.

— Пока нет, — отрезает Аяз. Встаёт. Протягивает руку. Я встаю. Он ведёт наверх. Амир уходит.

Оставшись наедине, Аяз прижимает меня к себе. Губы касаются моей шеи. Прижимает к стене. Его руки на талии. Стальные.

— Без таблеток твой запах сильнее. — Рычит. — Ты сводишь меня с ума. — Его пальцы в волосах. Поцелуй — жёсткий. Захватывающий.

Я замираю. Внутри — буря. Надо звать на помощь. Бежать. Но тело будто не моё. Оно знает, кто он. И подчиняется.

Живот урчит. Аяз замирает. Смотрит в глаза. Внимательно.

— Чёрт. Ты не ела. — В голосе — злость. На себя. Он берёт меня за руку. Уводит вниз.

На столе появляется ужин: индейка, салаты, закуски. Он сам греет еду. Движется по кухне уверенно. Я наблюдаю. Поражена.

Через пару минут — горячий ужин.

— Боже, как вкусно… — облизываю губы. Беру вилку. Первый кусочек — нежный, ароматный.

— Сам готовил? — спрашиваю.

— Нет. Прислуга, — отвечает он, садясь рядом.

Спокойствие. Тишина. И впервые — ощущение, что я не просто его пленница. А его выбор.

Голод утолен, и сытость разливается по телу приятной тяжестью. Но стоит Аязу приблизиться, как всё внутри напрягается. Он идёт медленно, уверенно, будто я — его цель. Инстинкт велит замереть. Сердце — будто замирает. Но внутри неожиданно спокойно. Даже слишком. Словно что-то во мне знало, ждало этого. Мой зверь проснулся. Узнал его. Захотел.

Аяз подходит ближе. Его тепло, его запах — насыщенный, пряный, терпкий — захватывает меня, заполняет лёгкие. Он тянет меня за волосы, заставляя посмотреть ему в глаза. Снизу вверх. В этом жесте всё: доминирование, собственничество, уверенность. И я дрожу не от страха — от предвкушения.

Его губы касаются моих. Поцелуй жёсткий, уверенный, захватывающий. Как будто он не спрашивает — он берёт. Я теряюсь в нём, утопаю, пока воздух не заканчивается. Его руки уже на моём теле. Они не торопятся. Он изучает, сжимает, запоминает. Волна мурашек прокатывается по коже, оседая внизу живота сладкой тягой.

— Долги платить пора, киска, — его голос шершаво касается уха. Он прижимает губы к моей шее, проводит языком по коже, оставляя за собой горячий след. Подхватывает на руки — и несёт.

Я вглядываюсь в его лицо. Не могу отвести взгляда. В его глазах — что-то дикое, притягательное, опасное. И я понимаю: теряю контроль. Теряю себя. Остаётся только он — и всё, что он разбудил.

Он опускает меня на кресло перед своим огромным рабочим столом. Тот завален бумагами, но сейчас — нет ничего, кроме нас. Его глаза светятся в полумраке, как у хищника. Я не могу дышать. Не могу сопротивляться.

Его дыхание касается моей кожи. Ещё не прикоснулся — а я уже вся в напряжении. Его губы скользят по шее. Я отвечаю. Несмело. Неуверенно. Но с каждым касанием дрожь нарастает. Возбуждение идёт волнами, каждая сильнее, горячее, всё глубже загоняет меня внутрь себя.

Запах в комнате меняется. Он становится влажным, насыщенным, тягучим. И я чувствую — это от меня. Я больше не узнаю себя. Меня топит желание. Меня раздирает голод, которого раньше не было.

Аяз не медлит. Не спрашивает. Он действует, как будто всё уже решено. Как будто это не выбор, а необходимость. Он стаскивает с меня одежду, и я не сопротивляюсь. Не могу. Он смотрит — и я краснею под этим взглядом. Он прожигает. Он будто жаждет запомнить каждую деталь.

— Красивая, — выдыхает он. Его голос грубый, низкий. Но в нём — то самое мужское восхищение, от которого тело плавится. — Моя.