Мне нужен был совет. Но не от Ани или Толика. Мне нужен был тот, кто понимал масштаб трагедии. Тот, кто был в центре этого урагана.
Словно отвечая на мои мысли, в телефон пришло сообщение. С того же неизвестного номера.
«Послушала?»
Я не стала ничего писать в ответ. Я набрала номер.
Он ответил после первого гудка.
— Ну что? — его голос был хриплым, усталым.
— Где ты? — спросила я, не здороваясь. — Где-то там, где меня не найдёт твой бойфренд с охраной. — Я хочу поговорить. Лично.
Он засмеялся беззвучно.
— Опять хочешь поиграть в кошки-мышки? Не устала?
— Это не игра, Марк. — В моём голосе прозвучала такая усталость и искренность, что он замолчал. — Пожалуйста.
Он назвал адрес. Заброшенная автомойка на окраине города. «Один. И чтобы за тобой никто не следил».
Час спустя я стояла перед ржавыми воротами. Место было мрачным и безлюдным. Из-за угла вышел он. Без капюшона, в той же чёрной худи. При свете одинокого фонаря он выглядел моложе и… беззащитнее.
— Ну, — он прислонился к стене, скрестив руки на груди. — Говори.
— Я послушала запись, — тихо сказала я. — Я… мне жаль. Жаль твоего отца.
Его лицо дрогнуло. Он явно не ожидал таких слов.
— Жаль? — он с горечью выдохнул. — Это ничего не меняет.
— Почему ты воруешь? — спросила я неожиданно даже для себя. — Не ради денег же. Ты мстишь? Так ты их не накажешь. Ты просто унижаешь себя.
Он посмотрел на меня с удивлением, затем усмехнулся. — А что мне ещё делать? Пойти устроиться в офис? С моей-то биографией? После того как они уничтожили мою семью, отобрали всё? Воровство — это единственное, что у меня осталось. Единственное, в чём я хорош. Это даёт мне чувство контроля. Я беру то, что хочу. Как они когда-то взяли всё у нас.
— Но это саморазрушение! — воскликнула я. — Ты губишь себя!
— А на что мне себя беречь? — его голос сорвался. — На блестящее будущее? На счастливую семью? У меня ничего этого не будет, Валерия! Они отобрали это у меня, когда мне было одиннадцать лет!
В его глазах стояли слёзы. Слёзы ярости и беспомощности. И в этот момент он перестал быть страшным мстителем. Он стал просто мальчиком, которого когда-то очень сильно обидели.
Мы стояли молча несколько минут. Где-то вдали просигналила машина.
— А что… что ты любил делать? — снова нарушила я тишину. — До того как… всё случилось?
Он посмотрел на меня как на сумасшедшую, но потом его взгляд смягчился. — Я рисовал, — неожиданно сказал он. — В школе… у меня даже были какие-то призы. Хотел стать архитектором. Проектировать дома. Не такие уродливые коробки, как эти, — он мотнул головой в сторону спальных районов. — А что-то красивое. С арками. С колоннами. Чтобы в них людям хорошо жилось.
В его голосе прозвучала такая тоска, такая незаживающая рана, что у меня снова сжалось сердце. Он мог бы стать другим человеком. Художником, архитектором. А стал вором, живущим в тени.
— А ты? — спросил он вдруг. — Зачем тебе всё это? Богатая папина дочка. Могла бы жить себе припеваючи. А ты лезешь в самое пекло. Охотишься на Морозова. Зачем? Неужели так припекло стать женой президентского отпрыска?
Я задумалась. Раньше ответ был бы простым: потому что он самый лучший, самый желанный жених. Потому что это вызов. Потому что я могу.
Но сейчас эти причины казались мелкими и пустыми.
— Я… я не знаю, — призналась я. — Мне казалось, что это будет круто. Что это докажет всем, что я не просто глупая наследница. Что я могу сама строить свою жизнь. Но теперь… теперь всё перевернулось. Я не знаю, что чувствую к нему.
— А ко мне? — он задал вопрос прямо, глядя мне в глаза без тени насмешки.
Я встретила его взгляд. Тёмные, полные боли глаза. Упрямый подбородок. Губы, которые могли быть такими жестокими и такими нежными…
— Я ненавижу тебя за то, что ты ворвался в мою жизнь и всё испортил, — сказала я честно. — Но я… я понимаю тебя. Мне жаль тебя. И я боюсь за тебя.
Он медленно покачал головой.
— Не стоит. Лучше побойся за себя. Если они узнают, что ты всё знаешь… — он не договорил, но смысл был ясен.
— Что мы будем делать? — прошептала я. — Мы не можем просто так оставить всё.
— «Мы»? — он удивлённо поднял бровь.
— Ты сейчас сказала «мы»?
Я сама удивилась своему слову. Но оно вырвалось само собой.
— Да. Мы. Ты не справишься один. Они слишком сильны.
Он смотрел на меня долго и пристально, словно пытаясь разгадать загадку.
— Ты странная, Соколова. Очень странная. — Он вздохнул. — Ладно. План такой. Ты возвращаешься к своей прекрасной жизни. Флиртуешь с Морозовым. Узнаёшь всё, что можно. А я… я буду копать дальше. Искать другие доказательства. Ту женщину, которая работала уборщицей в здании суда тогда… Она что-то видела. Я уверен.
— А если они поймут, что ты что-то ищешь? Они же могут…
— Со мной? — он усмехнулся. — Не беспокойся. Я уже много лет как призрак. Они меня не найдут.
Он выпрямился, и его лицо снова стало закрытым, отстранённым. Разговор по душам был окончен. — Иди домой, принцесса. Забудь, что видела меня сегодня.
— Марк, — я остановила его, когда он уже отвернулся. — Подожди.
Он обернулся, вопросительно подняв бровь.
— Тогда… в переулке. Почему ты меня поцеловал?
Он замер на мгновение, затем усмехнулся, стараясь вернуть себе маску циничного наглеца.
— А что, разве не очевидно? Чтобы ты не орала. Самый быстрый способ заткнуть женщину.
— Врешь, — тихо сказала я, не отводя глаз. — Ты мог просто заткнуть мне рот рукой. Или пригрозить. Но ты поцеловал. Почему?
Его ухмылка сползла с лица. Он посмотрел куда-то поверх моей головы, в ночную тьму, и его лицо стало вдруг усталым и беззащитным.
— Потому что так захотелось, — он произнёс это просто, без вызова, почти с изумлением, как будто и сам только сейчас понял причину. — Ты стояла там… вся такая золотая, вся в бриллиантах, с разъярёнными глазами. Как разъярённая кошка. Ты была самой красивой вещью, которую я когда-либо видел в своей дерьмовой жизни. И самой недоступной. И я подумал… черт с ней, с местью. Хотя бы на минуту. Хотя бы вот так. Взять и поцеловать эту недоступность. Чтобы знать, что и такое бывает.
