Келси стала первой обладательницей рецепта, но теперь на мне и моем старшем брате Форресте лежит негласное давление — пополнить ряды жен нашей семьи.

— Ты сегодня рано, — говорит мама, включая плиту и переставляя кастрюлю с вареньем на стол.

— Нужно многое наверстать.

— Всё в порядке?

— Будет, — отвечаю уклончиво, не желая добавлять ей поводов для тревоги. Родители, конечно, в курсе того, что со мной произошло за последние шесть месяцев, но мой брат не рассказывал им о моих запоях, и я бы хотел, чтобы так и оставалось.

— Я принесла банки! — восклицает Келси, входя в кухню с коробкой, которую тут же ставит на стол. — О. Привет, Уокер.

Она быстро обнимает меня и принимается раскладывать банки.

Каждую неделю Келси и мама готовят варенье, специи и смеси для продажи на фермерском рынке. Мы с Уайаттом по очереди помогаем им, но в последнее время я избегал этой работы — потому что лавка Эвелин, где она продаёт вещи из своего бутика, стоит прямо рядом с нашей. А я пока не готов восстанавливать с ней дружбу.

Пытаюсь справиться с этим. Потихоньку. Скажем так — процесс идёт.

— Привет, Келс. Вы тут заняты, так что не буду мешать.

— Если останешься по эту сторону стойки, мешать не будешь. Так что нет нужды убегать, — подмигивает мама. — Такое чувство, что я тебя совсем не вижу в последнее время. Где пропадаешь?

Келси украдкой смотрит на меня из-за своих кудрей. Она знает, чем я занимался, но маме ничего не скажет.

— Работа. Усталость. Вчера дал себе выходной, чтобы восстановиться.

— Иногда такие дни нужны. Хотя, если честно, от них я сама начинаю нервничать. Думаю, высплюсь на том свете, — говорит мама, отмахиваясь рукой.

Мы с Келси смеёмся — это наша семейная шутка. Мама, кажется, вообще не спит. Она вечно готовит, убирается или возится с цветами. Но её любовь к ранчо заразительна, поэтому мы с братьями тоже участвуем в управлении.

— Раз уж ты отдохнул, значит, в эту неделю идёшь со мной на рынок? — спрашивает Келси с хитрой улыбкой.

— Ну...

— Твоя очередь, между прочим, — перебивает она.

Я прочищаю горло и бросаю взгляд на маму, которая занята наклейками с логотипом Gibson Ranch. — Да, я буду там.

Брови Келси удивлённо поднимаются: — Отлично. Это... здорово.

Мама смотрит на нас обоих, прищурившись: — Что вы скрываете?

— Ничего, — отвечаем в унисон.

— Вы что, забыли, кто вас воспитывал? Я сразу вижу, когда мне льют дерьмо в уши, — ставит руки на бока, приподняв бровь. Она редко ругается, так что, похоже, наша скрытность задела её сегодня особенно сильно.

— Ничего, мам. — Обхожу стойку, целую её в щеку и делаю то же самое с Келси. Та смотрит на меня с расширенными глазами, явно пытаясь передать что-то взглядом, но я её игнорирую. Уверен, она всё равно допросит меня позже. — Ладно, у меня дел по горло, пойду работать. Но если вдруг появится бекон — обязательно дай знать.

Мама хватает меня за запястье: — Я тебе обязательно отложу, Уокер. Ты точно в порядке? У тебя усталый вид.

— Всё нормально, мама. Честно. Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, сынок, — говорит она, отпуская мою руку.

Келси дарит мне натянутую улыбку, и я выхожу во двор к стойлам, что справа от дома.

Хруст гравия и сена под сапогами приносит облегчение, которое я должен был искать ещё позавчера, а не пытаться залить боль пивом. Но вот я снова здесь — ухаживаю за лошадьми и занимаюсь настоящей мужской работой, которая служит для меня лучшей терапией.

Солнце уже нещадно жарит, хоть утро только началось. Я с нетерпением направляюсь к работе, чтобы выпотеть остатки тревоги, осевшей в груди после того вечера. Признаться Уайатту было тяжело, но теперь, когда я всё это проговорил, страхи обрели голос. И теперь я не уверен, хочу ли я их слушать.

Но как только я вхожу в конюшни, краем глаза замечаю спину моего старшего брата — и сразу переключаюсь. — Что ты здесь делаешь в воскресенье? — спрашиваю я Форреста, когда он разворачивается ко мне.

— Папа хотел, чтобы я приехал и снял замеры для пристройки к конюшням, — отвечает он, прицепляя рулетку к петле на своём рабочем поясе и ставя руки на бёдра. Из всех нас только у него тёмные волосы, как у отца, и он значительно выше. Мы раньше шутили, что мама изменила с почтальоном, и так появился Форрест, но однажды она заплакала, и мы прекратили.

Мой брат владеет своей строительной компанией — он открыл её после того, как бросил колледж. Сначала работал в одной фирме, а потом выкупил её у владельца, когда тот ушёл на пенсию. Так что, когда нужно что-то построить на ранчо или, как недавно, в доме Уайатта и Келси, мы зовём его.

— Гиацинта беременна, так что логично, — говорю я, имея в виду кобылу, у которой мы недавно подтвердили беременность.

Он кивает: — Да, и папа сказал, что ты, возможно, собираешься купить ещё пару малышей в ближайшие месяцы.

Молодые лошади лучше подходят для детей, которые приходят к нам на уроки верховой езды, а поскольку в прошлом году мы продали несколько лошадей, идея купить новых кажется разумной. Им как раз будет по три года — возраст, когда можно начинать обучение под седлом. — Верно.

— Значит, нужны дополнительные стойла, правильно?

— Думаю, ты сам себе только что ответил на вопрос.

Он фыркает, поворачивается ко мне спиной и снова берётся за измерения. — Слышал, ты перебрал в пивоварне на днях, — бросает он через плечо, записывая какие-то цифры в блокнот и двигаясь через помещение. Запах навоза и сена наполняет ноздри, пока я следую за ним к двери, ведущей в тренировочный загон.

— И откуда ты это слышал?

— От меня, — отвечает за него Уайатт, подходя к нам от сарая рядом с конюшней. Он снимает кепку, откидывает назад потные светлые волосы, такие же, как у меня, проводит рукой и надевает кепку обратно.

— Спасибо, ублюдок. В следующий раз я обязательно распущу слухи о твоём бизнесе в знак благодарности.

— На самом деле я узнал об этом от Хави, ещё до того, как наш брат разинул свой здоровенный рот, — вставляет Форрест, глядя на стену амбара и оценивая конструкцию.

Хавьер Монтес — один из менеджеров в компании Форреста, он частенько бывает в пивоварне у Уайатта, так что вероятность того, что он меня там увидел, высока.

— И, насколько я помню, ты сам влез в мою личную жизнь в прошлом году, так что карма — та ещё стерва, да? — добавляет Уайатт.

— Это не моя личная жизнь, — возражаю я. — Это другое.

— Но это не отменяет того факта, что ты ведёшь себя безответственно и убегаешь от реальности, — отвечает Форрест.

Я фыркаю и поворачиваюсь к старшему брату:

— Я? Убегаю от реальности? Это забавно слышать от короля отрицания. — Мой брат лучше всех умеет скрывать свои чувства.

— Что это сейчас было? — огрызается он.

Прежде чем мы снова подерёмся, как бывало раньше, Уайатт влезает между нами. — Спокойно, Уокер. Форрест просто переживает за тебя. Не волнуйся, я сказал ему, что довёз тебя до дома и дал тебе крепкую дозу реальности.

— Ага, всё было как в детстве, когда отец отчитывал меня за каждую глупость.

Форрест смеётся:

— Не переживай. Он до сих пор делает это со мной, а мне тридцать три. Но вот тебе посложнее вопрос, Уокер, — говорит он, скрещивая руки на широкой груди. — Почему ты пил? Что ты пытался забыть?

— Мне обязательно отвечать на этот вопрос? — сердце колотится быстрее. Мои братья не дураки — они знают, что последние шесть месяцев были адом. Но после той ночи я решил, что хватит. Нужно искать здоровый способ справляться с болью.

— Думаю, нужно. Не обязательно вслух, но тебе нужно понять, куда ты катишься, если продолжишь в том же духе. Шмитти умер. Эвелин снова свободна, — он прочищает горло и опускает голову. — Поверь, как человеку, который это проходил. Алкоголь не убивает самоненависть.

— Моя ситуация другая, и ты, чёрт возьми, это знаешь. Я не из-за разбитого сердца пью. Я потерял своего лучшего друга, мать твою...