Возвращаясь, она стягивает с себя футболку, расстёгивает лифчик и бросает его в сторону. Потом уверенно возвращается ко мне на кровать, снова устраиваясь у меня в объятиях, положив голову на грудь. — Так-то лучше.

— Даже не знаю, что сексуальнее — когда ты в футболке с моей фамилией на спине или когда ты совершенно голая.

Она смеётся: — А зачем выбирать, если можно иметь и то, и другое?

Я переворачиваю нас, чтобы оказаться сверху, и держу ее руки над головой. Ее глаза загораются от моего движения, и я так сильно хочу взять ее снова. Когда я касаюсь ее входа своим членом, она кивает, давая мне разрешение, позволяя мне войти в нее.

Чёртов рай.

Не думаю, что когда-нибудь смогу насытиться этой женщиной — её телом, её глазами, её улыбкой, её светом. Я не зря сказал ей на день рождения: она вернула свет в мою жизнь.

Она — моя луна. Она и Кайденс — моя семья. Я люблю их так чертовски сильно, что не знаю, что с этим делать. Потому что, говоря ей о своих истинных чувствах, я вспоминаю аналогию с кроликом, которую рассказала мне Келси. Я боюсь ее напугать.

Прошёл всего месяц. Месяц полного блаженства, конечно, но и месяц исполнения всех моих фантазий о ней.

Осталось меньше двух недель до финальной медиации, и я хочу пойти туда, зная, что Эвелин принадлежит мне полностью. Но каждый день я борюсь с собой: подталкивать её к решению или позволить всему идти своим чередом. Поэтому пока я просто продолжаю показывать ей, как сильно она мне нужна. Я хочу, чтобы она знала — я хочу её всем сердцем, не произнося пока этих слов.

— Уокер, — стонет она, глядя мне прямо в глаза. Я медленно скольжу в ней и из неё, её ноги обвивают мою спину, я двигаюсь круговыми движениями. Мне некуда спешить. Я только что трахал её, но сейчас… Сейчас я хочу поклоняться ей, раствориться вместе, показать, как много она для меня значит.

— Чёрт, Эв... Боже, как же хорошо. — Не может быть так хорошо, если это не по-настоящему, верно?

— Я знаю. — Она тянется ко мне за поцелуем, и мы больше ничего не говорим, пока снова не достигаем кульминации вместе.

Это не может быть ложью. Это не может быть ошибкой. В этот момент я верю, что всё случилось по какой-то причине, приведя нас сюда.

Оставаясь внутри неё, я опираюсь на локти, чтобы смотреть в её глаза. Она закрыла их, повернув голову вбок, её грудь вздымается в такт тяжёлому дыханию.

Боже, как я её люблю. Я не могу без неё жить.

— Эвелин...

— М-м?

— Посмотри на меня, детка.

Медленно она поворачивает голову и встречается со мной взглядом: — Что такое, Уокер?

Я сглатываю, разрываясь между тем, чтобы сказать всё, что у меня на сердце, что я чувствую каждой клеткой своего тела — или подождать до конца недели, когда я докажу ей свою приверженность на деле.

Интуиция велит пока подождать, поэтому я говорю: — Ты чертовски красивая.

Её улыбка заразительна. — Спасибо.

— Я безумно от тебя зависим, — продолжаю я, проводя пальцем по линии её подбородка.

— Взаимно.

Я медленно глажу её грудь, спускаюсь по рёбрам к бедру и дальше — к ягодицам. — До сих пор не верится, что я могу прикасаться к тебе вот так.

Она улыбается, обхватывает мои ягодицы, притягивая меня глубже в себя. — Не стоит удивляться. За последние шесть недель я, наверное, больше пялилась на твою задницу, чем за всю жизнь на свою собственную.

Её откровенность — ещё одна причина, по которой я влюбился в неё. Боже, как же она заставляет меня смеяться.

— Уже поздно, Уокер. Кайденс рано проснётся.

Уткнувшись в её шею, я вдыхаю её фирменный аромат ванили, будто вживляю его себе в кровь, чтобы он никогда не исчез. — Знаю. Просто...

— Что? — Она смотрит на меня, слегка наклонив голову.

Слова уже на кончике языка, но я выбираю сказать: — Пока ты спишь, я не могу любоваться тобой.

Она закатывает глаза и отталкивает меня. — Можешь пялиться сколько хочешь, милый. А я пошла спать.

Лежа на кровати, наблюдая, как она уходит в ванную, я понимаю: то, что я задумал на эту неделю, станет настоящей проверкой моих чувств — и её тоже. Надеюсь, я её не испугаю.

— Ты уверен в этом? — Уайатт смотрит на меня сверху вниз, скрестив руки на груди. Звук тату-машинки наполняет помещение гулом.

— Немного поздно для этого вопроса, тебе не кажется? — Я бросаю взгляд вниз на Гейджа, тату-мастера, который уже набивает рисунок на моей коже.

Когда мне впервые пришла в голову идея этой татуировки, я знал — она должна быть идеальной. Гейдж уже работал с нами, братьями Гибсон, но набить этот рисунок — это большой шаг веры.

— Эвелин ничего не знает?

— Нет. Келси знала, когда ты в своё время сделал себе тату с камерой?

— Принимается. Но тогда... у нас с Келси уже была дружба, выходящая за рамки чувств. Я сделал ту татуировку до того, как мы стали парой. А ты сейчас набиваешь рисунок ради женщины и её дочери, не зная наверняка, останетесь ли вы в браке. Разве это не безумие?

— Жалеешь, что тогда сделал ту татуировку ради Келси? Даже до того, как вы были вместе?

— Ни капли. Но это было другое.

Качая головой, я смотрю на иглу, пробегающую по моей коже: — Спасибо за поддержку.

— Чёрт, Уокер. Я тебя поддерживаю. — Он подтягивает стул к столу, на котором я лежу, поворачивает его, садится верхом, кладет руки на спинку и наклоняется ко мне поближе, пока люди ходят по тату-салону. — Просто не понимаю, почему ты не выяснил всё между вами до того, как сделал такой постоянный шаг.

— Я знаю, что она влюблена в меня, Уайатт, — говорю я, более уверенно, чем следовало бы. Но после той ночи и всех ночей, прошедших с тех пор, как я признался ей в своих чувствах, я просто не могу поверить, что она не отвечает мне взаимностью.

Я влюблён в неё. Я знаю это. Думаю, всегда знал.

И хотя она не сказала этого вслух, я знаю, что она тоже испытывает ко мне сильные чувства. Этот брак стал реальностью очень быстро, и я хочу, чтобы так и осталось.

Я не смогу вернуться к жизни без них — без неё и без Кайденс.

Даже если, не дай Бог, между нами с Эвелин что-то пойдёт не так, я всегда буду рядом с этими девочками. Они навсегда останутся в моей жизни и в моём сердце — как и эта татуировка.

Поэтому я не боюсь этого рисунка на своей коже. Татуировки могут отражать важные моменты настоящего или прошлого. Хотя сама мысль о том, что эти мгновения с Эвелин и Кайденс могут стать лишь воспоминанием, вызывает у меня тошноту. Я продолжаю убеждать себя, что этого не произойдёт.

— Думаю, ты прав. Я видел вас вместе. Чёрт, Келси на седьмом небе от счастья, что Эвелин вообще открылась тебе.

— Она открылась. Но я знаю, что она всё ещё немного насторожена. Она что-то скрывает, Уайатт.

— Что именно?

— Я не знаю точно, но это связано с тем, что заставило ее сбежать из Далласа. Она работала в инвестиционной компании, принадлежащей другу её родителей. Что-то пошло не так. Вот и всё, что я знаю.

Когда родители Джона появились на футбольном матче на прошлой неделе, мне снова напомнили о том, что нас ждёт. Мы с Эвелин последние пять недель жили в состоянии абсолютного счастья, будто специально сосредотачивались друг на друге, чтобы не думать о приближающейся медиации.

Но сейчас, когда осталось всего пять дней и крайний срок всё ближе, я начинаю чувствовать давление. Всё это время я показывал Эвелин, что она может на меня опереться и отпустить страхи, но теперь хочу, чтобы она полностью открылась. Надеюсь, что сегодня вечером, после того как я покажу ей свою преданность этим поступком, она будет готова сделать то же самое.

— Тебе нужно, чтобы перед этой встречей между вами не осталось никаких секретов, Уокер.

— Знаю.

— Так что, как бы ты ни боялся надавить на неё, тебе придётся это сделать. Помнишь, как Келси скрывала от меня ту программу по фотографии? Это тогда чуть нас не разрушило. Ты не хочешь через это проходить, если можно избежать, — говорит Уайатт.