Похоже, мой муж сегодня решил устроить аттракцион на разрыв моих нервов. Может, они с мамой и Джанис сговорились?

— Что случилось? — нахмурившись, спрашивает Уокер, когда я поднимаю взгляд.

— Ничего. Просто тебе не стоило этого делать. — Разворачиваюсь к кухне — мне срочно нужно то самое вино, о котором я мечтала весь день.

Такие жесты только путают меня ещё сильнее. А после сегодняшнего дня мне нужно пространство. Но, судя по шагам Уокера за спиной, не судьба.

— Я знаю, что не должен был. Я, чёрт возьми, захотел, Эвелин. — Его голос обостряется настолько, что я невольно отступаю. — Что-то случилось сегодня? Ты явно злишься, но, думаю, это не из-за фотографии.

Хлопнув дверцей холодильника, я хватаю бутылку вина и иду к столешнице искать штопор.

— О, у меня был просто чудесный день. Прямо как будто всё дерьмо со вчерашнего дня перетекло в сегодняшний.

— Расскажи мне.

Я качаю головой — не хочу всё снова прокручивать. Я и так варюсь в этом уже пять часов. Но Уокер не отступает:

— Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной, Эвелин.

— Зачем? — резко поднимаю взгляд.

— Потому что мы, чёрт возьми, женаты. Я не телепат, — он снова упирает руки в бока.

— Мы женаты только по документам, Уокер. Я не обязана тебе ничего рассказывать. — Я понимаю, что сейчас веду себя по-детски, но после допросов от Джанис и мамы хочется огрызаться на любого, кто пытается командовать. Как вообще кто-то осмеливается оценивать мою жизнь? И почему Уокер требует говорить, если я этого не хочу?

Он обходит кухонный остров, прижимая меня к шкафчикам:

— Мы можем не быть влюблены, но я всё равно, чёрт побери, забочусь о тебе, Эв. Надеюсь, ты это понимаешь. — Его взгляд мечется между моими глазами. Потом он осторожно убирает прядь моих волос за ухо, легко проводя пальцем по шее. — Мы друзья. Ты можешь мне довериться. Пожалуйста. Тебе не обязательно всё тянуть в одиночку.

Но это единственный способ, который я знаю... И, честно говоря, то, как ты меня сейчас касаешься — совсем не похоже на дружбу.

— Джанис заходила сегодня в магазин, — признаюсь я, не вдаваясь в детали.

Челюсть Уокера напрягается:

— К чёрту её. Могу представить, что она наговорила.

— То же самое, что и девчонки на фермерском рынке вчера.

Он резко выдыхает. — Надеюсь, ты ей врезала?

— Почти. — Вижу, как уголок его губ одобрительно поднимается. — А потом ещё мама позвонила.

Теперь его лицо меняется. После нашего разговора на днях он знает, что мои отношения с родителями далеки от идеальных. И почему-то приятно, что он это знает.

— Что она сказала?

— Просто хотела подтвердить, что у меня есть ребёнок. Видимо, следят за мной, проверяют больничные записи.

— Господи…

— Ага. Незабываемая беседа. — Сарказм сочится из каждого слова. — Я сказала ей, что замужем. Это её обрадовало — оказывается, ребёнок вне брака — великий грех.

— Чёрт, Эв. Мне жаль. — Он наклоняется и целует меня в лоб. И это прикосновение действует как бальзам — я сразу чувствую, как напряжение уходит. — Спасибо, что рассказала. Видишь? Это ведь не так сложно. — Он осторожно кладёт ладонь на мою щеку, и вдруг мне становится трудно дышать. — Ты можешь говорить со мной о чём угодно. Я всегда выслушаю и помогу.

Вот что он со мной делает — его голос и прикосновения словно усмиряют моих демонов и неуверенность. Рядом с ним мне кажется, что я справлюсь со всем. Будто у меня появился кто-то ещё, кроме Келси.

И, видимо, благодаря всплеску эндорфинов и эмоциональному истощению, я внезапно выпаливаю:

— Поцелуй меня, Уокер.

Его глаза мечутся между моими. И в ту же секунду я жалею о своих словах. Это не то, что я хотела сказать. Просто сердце оказалось быстрее головы.

Господи, о чём я думала? Я даже не пила ещё вино, так что не могу списать это на алкоголь.

Но прежде, чем я успеваю отстраниться, Уокер сжимает мою челюсть, удерживая меня на месте, и жадно прижимает свои губы к моим, сметая все мои сомнения.

Он отшатывается лишь на миг, когда я чуть толкаю его, а потом его руки обвивают меня, прижимая к себе, пока его губы настойчиво работают над моими. С каждым движением его языка я позволяю сегодняшней злости раствориться. С каждым его приглушённым стоном я вновь ощущаю, каково это — быть желанной. А с каждой секундой, когда он держит меня так крепко, будто я могу убежать, если он ослабит хватку, я позволяю себе сдаться этому ощущению защищённости.

Этого не должно было случиться. Этот брак задумывался ради моей дочери, чтобы она могла остаться со мной. Но где-то по пути моё сердце начало шептать, что, может, из этого выйдет нечто большее.

Но я пока не хочу в этом признаваться. Ведь тогда у меня появится то, что можно потерять — ещё больше, чем уже есть.

То, что он со мной делает — я никогда такого не испытывала. С физической стороной отношений я справляюсь. А вот с чувствами…

С чувствами у меня опыта немного.

Но вот с сексом — тут опыта хватает. И каждый раз, когда он меня касается, всё моё тело оживает. Это я могу признать. Но в этом есть и что-то другое.

Поцелуй Уокера — это не просто прелюдия. Он полон страсти, желания и… почтения. Его губы властно захватывают мои, он снова прижимает меня к столешнице, его бёдра плотно прижимаются ко мне, демонстрируя, насколько сильно он меня хочет.

Но только ли в этом дело?

Смогли бы мы наслаждаться физической стороной брака, не усложняя всё чувствами? Мой мозг кричит: Нет.

Уокер отрывается от моих губ, оставляя нас обоих без дыхания, но не отпуская меня из объятий. Его глаза такие тёмные, что почти черны, а наши учащённые вдохи сливаются в одном ритме.

Я сама не знаю, зачем мне понадобился этот поцелуй. Может, я просто хотела почувствовать себя желанной. Хотела, чтобы кто-то — хоть кто-то — захотел меня. Чтобы я была не той, кого всегда отталкивают.

И тогда из меня вырывается вопрос, над которым я, оказывается, весь день мучительно думала:

— Что будет, когда всё это закончится, Уокер? — спрашиваю я, поднимая на него глаза. Я чувствую его возбуждение между нами — и от этого хочется пойти дальше. Но я не уверена, что смогу, пока не разберусь, что именно сейчас чувствую. — Что будет, когда я перестану быть твоей женой?

— Я… Я пока не знаю ответа, Эвелин. — Он прочищает горло и выпрямляется. — Но я знаю вот что. Пока мы вместе — все будут знать, что ты моя. И что бы ни случилось между нами, Эвелин, я всегда буду рядом для Кайденс. Всегда. Вот в этом ты не должна сомневаться. Договорились?

— Договорились.

Он тяжело вздыхает, а потом, нехотя, отпускает меня и проводит рукой по волосам: — В эти выходные будет благотворительный вечер пожарной части.

В животе у меня всё сжимается.

— Ах да…

— Я хочу, чтобы ты там была, — говорит он, разворачиваясь ко мне. — Я знаю, что эта неделя была тяжёлой. У людей есть мнение — и мы его не изменим, Эв. Но твоё присутствие рядом со мной даст всем понять: это по-настоящему. И им придётся с этим смириться.

Это по-настоящему? После этого поцелуя мой разум кричит, что между нами что-то определённо есть.

— Я буду там, Уокер. Возможно, тебе придётся тащить меня волоком, но я буду.

Его тело заметно расслабляется. — Отлично. Моя мама согласилась посидеть с Кайденс, так что минус одна отговорка.

О, Господи. Мамочка Гиб будет нянчить мою дочь? Я едва говорила с ней после того, как вышла за её сына без её ведома. Прекрасно. Ещё больше причин для моего растущего тревожного кома в груди. Мало того, что мне придётся предстать перед всей станцией, где все знали Джона, знали, что мы спали вместе, и теперь знают, что я вышла за Уокера — так ещё и перед двумя людьми, которых наши поступки ранили больше всех: мистером и миссис Гибсон.

Ещё одна причина, по которой всё это наше соглашение с каждым днём становится сложнее.