— О, да, конечно. — Она передает Мари мне и сутулится, как будто это первый перерыв за несколько часов. Может, так оно и есть. — У нее режутся зубки, так что, если она немного пускает слюни, просто притворись, что это потому, что ты ей нравишься.

Я хихикаю, когда Мари хватает меня за волосы. Она сильно дергает за волосы, и я пытаюсь сохранить серьезное выражение лица, как это делала ее мама, но моя кожа головы слишком нежная. Мэгги помогает мне, снова щекоча животик, и Мари разражается хихиканьем. Мы с Мэгги замираем и виновато оглядываемся на Бордо, пока Мари возвращается к своему кольцу для прорезывания зубов.

Бен улыбается Мэгги, как будто они посвящены в секрет, которого остальные из нас не знают. Миссис Бордо задумчиво улыбается, а Сол, черт возьми… собственнический жар в полуночном взгляде Сола заставляет мое сердце сжаться.

— О, пожалуйста, не останавливайтесь из-за нас, — призывает миссис Бордо. — Аврааму нравилось слышать детский смех. Услышать свою прекрасную внучку было бы для него величайшей радостью.

— Мы все равно постараемся свести смех к минимуму, — обещает Мэгги.

Когда Бордо возвращаются к своему разговору, я замечаю, что Сол задерживает на мне взгляд, и приходится опустить глаза в землю, на Мари, во что угодно, лишь бы не думать о нем на этом кладбище.

Я оглядываюсь на Мэгги, которая изо всех сил обмахивает всех нас троих. Несмотря на то, что Мэгги прервала себя ранее, я не могу выкинуть из головы то, что она сказала.

— Итак... Мистер Бордо. Он был... Убит? — я произношу последнее слово одними губами.

Мэгги морщится и кивает.

— Это случилось, когда Бену было пятнадцать, и он остался в Европе на весенние каникулы, задолго до того, как мы с ним начали встречаться. Но я была рядом, потому что наши семьи были близки со времен Запрета.

Она бросает взгляд на бокалы с Бордо на скамейке и понижает голос почти до шепота.

— В истинной манере Бордо они заплатили коронеру, чтобы тот сообщил, что его травмы были... Нанесены самим мистером Бордо. Они так и не сообщили, что в него стреляли дважды. В сердце и голову.

— Что? — в моем мозгу происходит короткое замыкание, когда мои собственные кошмары затуманивают зрение, но отец Сола умер на девять лет раньше моего. Они никак не связаны, верно?

Я отбрасываю прочь свои дикие теории заговора и сосредотачиваюсь на разговоре.

— Это безумие. Почему коронер должен соглашаться...

— Потому что Бордо хотели сами наказать себя, — объясняет Мэгги. — И правосудие Бордо - теперь правосудие Призрака - намного страшнее, чем все, что может сделать правительство. И все, кто знал Авраама, знали, что он не бросил бы свою семью на произвол судьбы. С тех пор империя зависит от Бена и Сола.

Я медленно киваю, принимая все это во внимание.

— И миссис Бордо… Валери. Что насчет нее?

Мэгги сжимает зубы.

— У нее бывают хорошие дни и плохие. Воскресенья - это удар или пропуск, но если мы не приходим, она очень расстраивается, так что мы идем на риск. Если бы я была на ее месте, все мои дни были бы плохими. Учитывая тот факт, что Бен был в Европе, она была единственной, кто был рядом, когда все случилось с Авраамом и Солом...

— Солом? — я перебиваю, не в силах остановиться. — Что случилось с Солом? — спрашиваю я.

Глаза Мэгги вспыхивают, и она грозит мне пальцем.

— Нет. Я на это не куплюсь. Рассказать тебе о его отце - это одно, но рассказать тебе обо всем остальном, что произошло, приведет только к неприятностям. Или, по крайней мере, к очень строгому разговору с моим мужем.

Черт, так близко.

Грохот заставляет меня вздрогнуть, и Мари кричит мне в ухо.

— Черт, — ругается Мэгги и осторожно забирает свою дочь из моих рук, прежде чем мы оба оборачиваемся и видим, как миссис Бордо ругается и орет на могиле мистера Бордо. Бен стоит в стороне, его глаза широко раскрыты и остекленели, он прикрывает рот рукой, пока Сол пытается успокоить ее своим глубоким, успокаивающим голосом.

— У Бена трудные времена, — объясняет Мэгги себе под нос. — Именно поэтому мы купили доктору Порше дом во Французском квартале. Иногда нам все еще приходится звонить Солу, чтобы успокоить ее. Просто ей с ним лучше. Хотя так бывает не всегда, — успокаивает она меня. — Просто плохие дни, как сегодня.

Она оставляет меня и идет к Бену, чтобы утешить его, оставляя Сола одного успокаивать свою мать. Я делаю робкий шаг вперед... И еще один... И еще, медленно набираясь храбрости, хотя дикое безумие в ее глазах заставляет мой желудок скручиваться в узел.

— Скарлетт, mon amour, не могла бы ты, пожалуйста, рассказать моей маме о своей роли Джульетты? Она любит оперу. — Властный голос Сола по-прежнему нежен со мной, хотя сразу после этого он огрызается на Бена. — Вызывай свою машину, брат.

Бен кивает и пытается достать свой телефон.

Я поворачиваюсь к остекленевшим глазам миссис Бордо.

— Миссис Бордо, вам нравится «Ромео и Джульетта»? — Она моргает и качает головой, как будто пытается сосредоточиться, поэтому я продолжаю. — Моя любимая ария в первом акте. Вы... Вы хотите это услышать?

По одному взгляду в ее глаза становится ясно, что бедная женщина упорно борется за свое здравомыслие, но, по крайней мере, во время допроса она кажется более спокойной. Повинуясь интуиции, я сажусь рядом с ней на скамейку и начинаю напевать «Я живу» себе под нос.

Хватка миссис Бордо, сжимающая руку Сола так, что побелели костяшки пальцев, снова приобретает цвет, когда ее пальцы разжимаются. Эти невидящие глаза фокусируются. Как только я заканчиваю первый куплет, безумие, казалось, уже рассеялось, и сквозь него просачивается узнавание. Довольно скоро она начинает напевать вместе со мной, уже зная мелодию.

Я смотрю на Сола, и моя грудь сжимается. На его лбу выступает пот, от солнца или стресса, я не уверена. Но его взгляд цвета полуночи устремлен на меня и полон благодарности и печали. Его челюсть крепко сжата, как будто он пытается сдержать эмоции, кипящие прямо под поверхностью. Одной рукой он держит руку матери, в то время как его свободная рука перекидывается через спинку скамейки и сжимает мою.

Вместе мы с миссис Бордо исполняем всю песню, и к концу кажется, что к ней вернулось хорошее настроение. Мы долго говорим обо всем, что связано с оперой, и о ее любимых шоу, которые она смотрела со своего места в пятой ложе. Через несколько минут я начинаю расслабляться, но хватка Сола на моей руке все еще сильна.

— Новый французский оперный дом принадлежит моему Аврааму, вы знаете. Мы встретились в Париже, и он убедил меня поехать с ним в Штаты, похваставшись своим личным оперным театром. Он ненавидел шоу, но все равно смотрел каждое из них со мной. Теперь это мой Соломон. Он посидит со своей мамой. — Она сияет, глядя на Сола, и мое сердце замирает от любви в ее взгляде.

Он пытается поймать ее до того, как она погладит его по лицу в маске, но она все равно вступает в контакт. Ее руку внезапно сводит судорога, и она начинает что-то шептать себе под нос.

Его хватка на моей руке исчезает.

— Скарлетт, иди с Мэгги.

— Что? — мой взгляд метнулся к Мэгги и Бену. Они выглядят такими же сбитыми с толку, как и я, но когда перевожу взгляд на Сола, он сосредоточен на своей матери. Его руки обхватывают ее, как будто он готовится остановить ее от побега. Затем я слышу это...

То милое ободрение, которым, как я думала, она делилась с Солом, теперь превратилось в резкое, неразборчивое бормотание.

— Мама, с тобой все в порядке...

— Это они виноваты, — шипит она. Слюна собирается на ее дрожащей нижней губе, когда она смотрит в пространство. — Он был бы жив, если бы не они, я это знаю.

— О ком вы говорите, миссис Бор... Валери?

— Mon amour, пожалуйста, уходи...

— И что они сделали с тобой, мои бедный сын. Соломон… ты был бы другим. Твое лицо...